Литература: Биография Монтескье дана Viаn, Histoire de Моntesquieu, 1878 (критика Брюнетьера, Revue de deux Mondes, 1879); лучшая монография - А. Sorе1, Montesguieu (Collection des grands ecrivains francais), 1887, pyc. перев. 1905; Faguet, Dix - huitieme sicde, 1892, стр. 137 - 192; Durckheim, Quid Secundatus politicae scientiae contulerit, 1892; Janet, Histoire de la science politique, т. II, изд. 1872, стр. 417 - 556; Jansen, Montesquieus Theorie von der Dreitheuung der Gewalten im Staate auf ihre Quelle zuruckgefuhrt, 1878; Scliwarz, Montesquieu und die Verantwortlichkeit der Eathe des Monarchen, 1892; Бершадский, Очерки истории философии права, 1892, стр. 235 - 266; Чичерин, История политических учений, т. I, 1872, стр. 355 - 396; Ковалевский, Предисловие к переводу Духа законов, 1900; Ильберт, Монтескъе ("Ж. М. Ю." 1904, N 7).
Издания: Лучшее издание в 7 томах принадлежит Лабулэ, 1876 - 1879; недавно стали выходить новые, прежде неизвестные произведения: Deux opuscules de Montesquieu, 1892; Melanges inedits de Montesquien, 1892.
I. Шарль Луи де Секонда родился в 1689 году в замке де ла Бред, невдалеке от Бордо. Он принадлежал к дворянской семье и с гордостью вспоминал, что род его насчитывает уже 250 лет. Потеряв на восьмом году мать, мальчик попал в иезуитскую коллегию, где воспитывался до 18 лет.
По выходе из коллегии, юноша отдался изучению юридических наук, что, может быть, объяснялось не столько интересом к этой отрасли знания, сколько надеждою на занятие судейской должности. Надежды эти оправдались. В 1714 году умер его дядя, барон Монтескье, и передал ему, вместе с титулом, также и приобретенное покупкою звание вице - председателя судебного парламента в Бордо. Через год 25-летний судья обзавелся семьей.
Однако интересы Монтескье выходили далеко за пределы судейского стола. Его влекла к себе литература, он проникнут был глубоким уважением к классической древности и, наконец, отдавая дань времени, занимался естествознанием. В 1721 году появился его первый крупный литературный труд "Персидские письма". Изящная форма, острое содержание, резкие намеки создали Монтескье сразу литературное имя. Особую пикантность придало обнаружение того, что автором анонимного сочинения, нападавшего на церковь и общественные порядки, оказалось лицо, занимавшее видный пост.
Литературный успех отнял у судьи всякий интерес к его делу, и он продал свою должность (1726). Вступление в Академию встретило, однако, со стороны правительства оппозицию, которая задела самолюбие Монтескье и оскорбила его. Он отправился в заграничное путешествие, объездил Германию, Италию, Швейцарию, Голландию и Англию. В Риме Монтескье был очень любезно принят папою, который не поставил автору "Персидских писем" в упрек указания на "мага, внушающего верующим, что три равно одному, что съедаемый хлеб не есть хлеб, а выпиваемое вино не есть вино". Нравы Англии не понравились Монтескье, хотя он и оценил, что в этой стране "чувствуешь себя свободно".
По возвращении в Париж Монтескье издал крупный исторический труд "Рассуждение о величии и падении римлян", 1734.
В это же время уже созревала в уме Монтескье новая работа, появившаяся лишь в 1748 году, когда автору было уже почти 60 лет. По словам Монтескье, он потратил двадцать лет труда на создание "Духа законов". И, однако, близкие друзья его, которым он сообщил в рукописи свое новое произведение, встревожились, как бы выход в свет такого сочинения не лишил автора той славы, какую он приобрел ранее. Их опасения не оправдались. Несмотря на большой объем, отсутствие системы в изложении, отрывистый слог, "Дух законов" имел огромный успех. В полтора года потребовалось 22 издания.
После подъема сил, выразившегося в знаменитом сочинении, начался их упадок. Монтескье почти совершенно ослеп, удалился от общества и в 1755 году скончался. За гробом его шел единственный представитель литературного мира - Дидро.
II. На мировоззрение Монтескье оказал влияние историзм, имевший своим представителем во Франции Бодэна. Едва ли Монтескье мог остаться вне влияния выдающегося: произведения итальянской литературы, а именно "Новой науки" Джиамбатисты Вико, которое вышло в 1725 году и представляло крупный вклад в философию истории. С другой стороны Монтескье, как и все его современники, испытал сильное влияние со стороны Локка, который превозносил и обосновал политическую свободу.
Эти влияния совпали с личными чертами характера Монтескье, послужившими им хорошею почвою. Интерес к истории соответствовал положительному, спокойному уму его, его склонности к естественным наукам. Английскому влиянию благоприятствовала любовь Монтескье к свободе, его ненависть к деспотизму во всякой форме его проявления. Государственный строй Англии был особенно симпатичен аристократизму Монтескье, воспринятому им и рождением и воспитанием.
Но в условиях окружающей среды было нечто, препятствовавшее стоять твердо на исторической почве. Это ненависть к исторически сложившимся порядкам и господство рационализма. По этой причине Монтескье и не мог создать исторической школы, для которой нужны были совсем иные общественные условия.
По-видимому, Монтескье проникнут вполне историческим духом.
"Законы, в самом обширном значении этого слова, суть необходимые отношения, вытекающие из природы вещей"*(842) . Стоя на такой социологической точке зрения, Монтескье должен подчинить все общественные отношения законам развития и взаимодействия. Законы, нравы, обычаи, влияя, по закону причинности, друг на друга, в то же время необходимо определяются историческими и географическими условиями, в которые поставлено то или иное общество. И Монтескье уделяет огромное место историческим и географическим данным в своем исследовании.
Но в действительности Монтескье сын своего времени и проникнут рационалистическим духом. Он не столько выводит из фактов, сколько подводит факты под обобщения, схваченные интуитивно. "Исследуя свой предмет без всякого предварительного плана, я не знал ни правил, ни исключений, и, если находил истину, то для того только, чтобы тут же устранить ее; но когда я открыл мои общие начала, то все, чего я искал, предстало предо мною"*(843) . Его исторические экскурсии имеют значение не столько данных для обобщений, сколько примеров, подтверждающих установленные а рriоri начала.
Самый историзм Монтескье носил политико-правовую окраску. В представлении Монтескье современная ему Франция уклонилась от монархии древних германцев, при которой была обеспечена свобода. В Англии германские начала развивались последовательно и неуклонно в духе развития политической свободы. Во Франции уклонение от германских начал привело к вымиранию учреждений, обеспечивавших свободу, и германский монархизм грозит перейти в восточный деспотизм. Отсюда симпатия Монтескье к Англии, как образцу правильного исторического развития древних начал; отсюда сочувствие его ко всему, что напоминало прежнюю свободу, хотя бы это была продажность судебных должностей, независимых в силу этого от административного произвола. Приближение к английской конституции было бы лишь возвращением к старой французской монархии, умеряемой независимыми сословными учреждениями.
В этом случае Монтескье мыслил так, как и представители исторической школы XIX столетия.
Материал, бывший в распоряжении Монтескье, взят им из истории, преимущественно древней, из этнографии и из личных наблюдений. Слабость наблюдательной способности Монтескье обнаруживается в неверном понимании того английского государственного строя, изучение которого было главною его задачею. Монтескье преувеличил значение разделения властей в Англии и упустил такой важный факт, как парламентаризм. Нельзя сказать, чтобы Монтескье был силен в определениях. Классификация форм правления не имеет в основе единства признаков. Соответствующие каждой форме правления принципы не отличаются ясностью.
С внешней стороны знаменитое сочинение отличается крайнею несистематичностью. Попытки*(844) разъяснить план "Духа законов" едва ли достаточно убедительны. Автор нагромождает массу исторических и географических подробностей, не только не всегда способствующих выяснению мысли, но, напротив, заставляющих часто терять ее. Подчас автор дает обещания, которые забывает потом исполнить. Иногда он допускает непростительные исторические ошибки, напр. относит сочинение Бомануара к XII веку, тогда как сам в другом месте называет его современником Людовика Святого. Серьезное исследование прерывается обращениями к музам, к Венере, которые уже его современникам казались неуместными.
И, тем не менее, при всех недостатках, сочинение Монтескье имело огромное влияние. Оно отвечало на запрос общества дать теоретическое оправдание новому государственному строю, который обеспечивал бы политическую свободу.
III. В "Персидских письмах" Монтескье относится отрицательно к гипотезам о естественном состоянии. "Как только заходит речь о публичном праве, так сейчас принимаются за старательное исследование вопроса, каково происхождение общества; а мне это кажется смешным. Причина общества в самом факте сожития, в том, что люди родятся подле людей"*(845) .
Однако, в "Духе законов" Монтескье не считает возможным обойти этот вопрос.
Не обладая еще познаниями, первобытный человек чувствует лишь свою слабость. Автору кажется, что наблюдения над дикарями вполне подтверждают это предположение: все заставляет их трепетать, все обращает их в бегство. "В таком состоянии каждый чувствует себя низшим по отношению к другим и много, если доходит до ощущения равенства с ним. Стремление нападать друг на друга чуждо таким людям; отсюда мир является первым естественным законом человека"*(846) . Следовательно, в понимании естественного состояния Монтескье расходится с Гоббсом, точка зрения которого, по его мнению, не выдерживает рационалистической критики.
"Соединившись в общества, люди утрачивают сознание своей слабости; существовавшее между ними равенство исчезает, и между ними начинается война. Каждое отдельное общество приходит к сознанию своей силы; отсюда - состояние войны между нациями. Отдельные лица в каждом обществе начинают ощущать свою силу и пытаются обратить в свою пользу главные выгоды этого общества - отсюда война между отдельными лицами"*(847) .
Таким образом, Монтескье стоит на точке зрения, прямо противоположной воззрению Гоббса. По мнению последнего, война господствует в естественном состоянии, а мир является достоянием государственного быта, тогда как по Монтескье первоначальное мирное состояние, с переходом в государственный быт, превращается во враждебное.
"Общество не может существовать без правительства.
Соединение всех отдельных сил образует то, что называется государственным состоянием"*(848) .
IV. Рассматривая различные формы государственного соединения, Монтескье основывает различие форм правления на двух моментах: на природе правления и на принципе его. "Различие между природою правления и его принципом в том, что природа его есть то, что делает его таким, каково оно есть; а принцип - то, что управляет его деятельностью. Первая есть его особенный строй, а вторая - человеческие страсти, которые двигают им"*(849) . Эти слова не совсем ясно выражают мысль Монтескье, весьма глубокую и сравнительно мало обратившую на себя внимания. Монтескье различает юридическую форму государства и психологическую основу государственной власти. Последним моментом он вносит ценный вклад в народную психологию.
По своей природе, формы правления разделяются на три вида: республиканский, монархический и деспотический. "Республиканское правление - это то, где верховная власть находится в руках или всего народа или части его; монархическое, где управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; между тем как в деспотическом все, вне всяких законов и правил, движется волей и произволом одного лица"*(850) .
Классификация Монтескье несомненно оригинальна, но далеко не научна. Делая упрек Аристотелю в случайном выборе признаков классификации*(851) , сам Монтескье не выдерживает основного требования - единства признака. Монархия отличается у него от демократии по иному признаку, нежели от деспотизма. Почему, в самом деле, объединяет он демократию и аристократию под именем республиканского правления? Почему отделяет он монархию от деспотизма? Если Монтескье кладет в основу различия между республикою и монархиею число лиц, обладающих властью, то ему следовало бы разъединить демократию и аристократию, а монархию соединить с деспотизмом. Если же основою различия принять характер управления, законный или произвольный, то на этом признаке обосновывается различие не только в единоличном правлении, но и в многоличных. Уже Вольтер, в своей критике "Дух законов", заметил, что монархизм и деспотизм - два родных брата, которые так схожи между собою, что их можно принять друг за друга. Интересно, что ранее сам Монтескье высказался в том же духе. "В Европе правления по большей части монархические или, лучше сказать, так называемые монархические, потому что не знаю, были ли когда на самом деле такие, во всяком случае они не могут долго продержаться на этом уровне: они переходят непременно или в деспотизм или в республику"*(852) .
В действительности, монархизм и деспотизм - две стороны того же единоличного правления. Монархизм - это то, что есть хорошего в самодержавии, деспотизм - это его оборотная сторона; монархизм это то, что напоминает симпатичные для Монтескье старые французские учреждения, деспотизм - это ненавистные ему современные тенденции абсолютизма. Такое различие давало Монтескье большую свободу суждений о характере современного правления, открывало возможность предостеречь от последствий режима, не стеснявшегося свободою граждан. Различие монархии и деспотии не более как политический прием, которому пришлось принести в жертву научные требования.
V. Каждой форме правления соответствует особый принцип, или иначе, каждая государственная организация имеет свою психологическую основу, предполагает известный психический склад общества.
Для деспотии таким принципом является страх, для монархии - честь, для демократии - добродетель. Монтескье впрочем, предупреждает, что "между утверждением, что известное свойство, душевное расположение или добродетель не являются главными двигателями такого - то правительства, и утверждением, что они в этом правительстве совсем отсутствуют, есть большое различие"*(853) .
К сожалению, весьма важное социологическое обнаружение связи между государственным строем и общественною психикою Монтескье ослабляет внесением замечания политико-правового характера. "Таковы принципы трех видов правления. Это не значит, что в такой республике люди добродетельны, а то, что они должны быть таковыми. Из этого не следует также и того, что в данном монархическом государстве господствует честь, а в деспотическом - страх, но что они должны бы там господствовать, так как иначе эти государства не будут совершенны"*(854) .
Посмотрим на характеристику каждого государственного строя в отдельности.
а. Принцип деспотизма - страх. Деспотическое правительство в добродетели не нуждается, а честь была бы для него опасна. Надо задавить страхом всякое мужество в людях и погасить в них малейшую искру честолюбия. Если в деспотическом государстве государь хотя на мгновение опустит угрожающую руку, то все пропало, так как страх, - единственное движущее начало этого образа правления, исчез*(855) . "Все люди равны в государствах республиканских, они равны и в государствах деспотических; в первом случае потому, что они все, во втором потому, что все они ничто"*(856) . "В деспотическом правлении, где закон есть воля государя, как бы ни был мудр этот государь, чиновник все - таки руководствоваться его волею не может, потому что не может знать ее. И потому он руководится своею волею"*(857) . Потому народ должен бояться каждого чиновника, как самого государя. "Никогда не следует изменять нравы и обычаи в государстве деспотическом. Ничто скорее этого не вызовет в нем революции. Причина тут в том, что у этих государств, так сказать, совсем нет законов: там есть только нравы и обычаи, так что, разрушив их, вы разрушите все"*(858) . Глава XIII "Духа законов", носящая название: "Идея деспотизма", состоит всего из двух строк: "Когда дикари Луизианы хотят достать плод с дерева они срубают дерево под корень и срывают плод. Таково деспотическое правление".
b. Принцип монархии - честь (honneur). К сожалению, представление Монтескье о чести не отличается ясностью. С одной стороны под честью он понимает "предрассудки каждого лица и каждого положения", "искание чинов и преимуществ", другими словами - тщеславие или честолюбие. "С философской точки зрения, эта честь, двигающая всеми частями государственного тела, есть ложная честь". Можно было думать, что Монтескье имеет в виду стремление стать возможно ближе к особе монарха и возможно выше толпы. Но, с другой стороны, Монтескье дает указания на понимание чести в более благородном смысле. Это видно из приводимых им примеров чести. Когда Карл IX, после Варфоломеевской ночи, дал всем губернаторам приказ избивать гугенотов, виконт д"Орт, комендант Байоны, писал королю: "Государь, между жителями и военными я нашел только добрых граждан да храбрых солдат, но ни одного палача; поэтому мы умоляем ваше величество употребить наши руки и жизнь на какое-нибудь удобовыполнимое дело"*(859) . Если принять во внимание, что по взгляду Монтескье монархизм, в отличие от деспотизма, основывается на строгой законности, то, очевидно, что честь, как принцип, должна представлять нечто высокое с философской точки зрения. Это стремление соблюдать установленные правила, не поддаваясь ни соблазнам, ни угрозам. Но тщеславие предполагает соблазн.
Не трудно открыть источник ошибки Монтескье - это различие между монархизмом и деспотизмом, различие между идеалом монархического правления и осуществлением его в действительности. Пример, приведенный Монтескье, свидетельствует о борьбе в обществе двух психических начал: гордости, составлявшей пережиток феодальной независимости, и угодливости, воспитанной придворною обстановкою. Виконт д" Орт еще феодал, тогда как иные коменданты превратились уже в дворян. Монтескье, как политик, хотел показать, что монархизм, дабы не выродиться в деспотизм, должен поддерживать сознание человеческого достоинства и непреклонность. Но Монтескье, как историк, забыл о "законах, как необходимых отношениях, вытекающих из природы вещей, в силу которых с абсолютизмом несовместима свобода. Если монархизм строится на искании почестей и преимуществ, как же можно рассчитывать, что люди пренебрегут ими ради соблюдения требований закона и нравственности.
Невозможность провести границу между монархизмом и деспотизмом приводит к тому, что сам Монтескье затрудняется определить, в чем преимущество одной формы перед другой. "Правление монархическое имеет одно большое преимущество перед деспотизмом. Так как природа этого правления требует, чтобы в государственном строе было несколько государственных сословий, на которые опирается власть государя, то, благодаря этому, государство получает большую определенность, его конституция оказывается более устойчивою, а личность правителей более прочно обеспеченною"*(860) . Это так неопределенно, что едва ли сам Монтескье верил в эти преимущества.
с. "Для утверждения и поддержания правительства, монархического или деспотического, не требуется большого запаса честности. Сила законов в одном и вечно подъятая длань государя в другом - все определяют и сдерживают. Но государство народное нуждается в добавочном двигателе; это есть добродетель"*(861) .
Если не обращать внимания на опошленное слово "добродетель" (vertu), и понимать под ним высоко развитое чувство любви к людям и сознание долга перед обществом, то следует признать, что Монтескье правильно схватил психологическую основу демократической республики.
"Любовь в республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к демократии есть любовь к равенству. Любовь к демократии есть, кроме того, любовь к умеренности. Так как все должны там пользоваться одинаковым благополучием и выгодами, то каждый должен иметь те же удовольствия и предаваться тем же надеждам, что и прочие; а все это возможно только при общей умеренности и воздержанности. Любовь к равенству в демократии ограничивает честолюбие одним желанием, одним счастием - послужить отечеству более важными делами, чем прочие граждане. Все не могут быть для него равно полезны, но все равно должны быть ему полезны. Они уже с самого рождения находятся в неоплатном долгу перед ним".
"Любовь к умеренности ограничивает в демократии стремление приобретать желанием иметь необходимое для семьи, а излишек для отечества. Богатство дает власть, которую гражданин не может употребить для собственной пользы, потому что он перестал бы быть равным. Оно доставляет наслаждения, которыми он тоже не должен пользоваться, потому что этим также нарушалось бы равенство. Поэтому благоустроенные демократии, утвердив умеренность в области домашней жизни, открыли двери для роскоши в области жизни общественной, как это и было в Афинах и в Риме"*(862) .
Характеристика аристократической республики Монтескье совсем не удалась. Принцип этой формы правления - умеренность. "Этот дух умеренности и есть то, что в аристократии зовется добродетелью: он занимает там место духа равенства в государстве народном"*(863) . Но после того, что говорил Монтескье о значении умеренности для демократии, непонятно, как мог он сделать это свойство характерным отличием аристократии.
VI. Приступая к анализу государственной власти, Монтескье решительно становится на точку зрения политики права. Признавая различие трех властей, законодательной исполнительной и судебной, Монтескье настаивает на их разделении, как на наиболее целесообразном средстве обеспечить политическую свободу.
"В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная по предметам, входящим в область права международного, и власть исполнительная по предметам, относящимся к области права гражданского. В силу первой, государь или правитель создает законы, временные или постоянные, и исполняет или отменяет существующие законы. В силу второй, он объявляет войну или заключает мир, отправляет или принимает послов, охраняет безопасность, предотвращает нашествие. В силу третьей, он карает преступления и разрешает споры частных лиц. Последняя носит название судебной, а предыдущая называется просто исполнительной властью государства"*(864) .
Начало разделения властей не представляет собою открытия Монтескье. Оно известно было уже древности, оно принято было Бодэном, а в том виде, какой придает ему Монтескье, оно установлено было Локком. Монтескье в точности воспроизводит деление английского писателя, и, если начало разъединения властей связывается с именем Монтескье, а не Локка, то только потому, что общеевропейское значение имела французская, а не английская литература. Как и Локк, Монтескье определяет исполнительную власть, как сферу деятельности правительства во вне государства, совершенно не упоминая в определении о сфере внутреннего управления, которое в настоящее время составляет самую существенную сторону исполнительной власти и которое, конечно, имел в виду и Монтескье.
Развиваемый Монтескье взгляд не оставляет сомнения в том, что он имеет в виду не три функции единой государственной власти, а три государственные власти. Другими словами, Монтескье подвергает делению самый суверенитет. И это вполне отвечает той цели, какую имеет он в виду, устанавливая начало разделения властей.
Если в государстве действительно три власти, то невольно возникает вопрос: чем же обеспечивается согласное их действие? Не в состоянии ли они парализовать друг друга и, в конце концов, остановить жизнь государства? Монтескье сам предвидит это затруднение. Эти три власти должны бы в результате прийти в состояние покоя и бездействия. Но так как необходимое движение вещей заставит их двигаться, то они должны будут двигаться в согласии друг с другом"*(865) .
Едва ли кого удовлетворит подобное решение вопроса или, лучше сказать, отстранение затруднения. Это согласие властей в силу высшей необходимости напоминает предустановленную гармонию Лейбница.
Может быть, если бы Монтескье прежде, чем делить власть, остановился на исследовании, что такое государственная власть, - он не сделал бы крупной теоретической ошибки.
Практическая важность указания Монтескье все же остается вне сомнения. Выдвинутое начало разделения властей являлось противоположностью наблюдавшемуся во Франции того времени смешению функций. По-видимому суды, благодаря наследственности должностей, были независимы от правительства. Но на самом деле компетенция судебных парламентов была крайне ограничена. Где только вмешивался публичный элемент, там общие суды уступали место судам исключительным. Вследствие этого суды приспособлялись к видам правительства и являлись покорными исполнителями последнего. Соединение законодательной и исполнительной власти в лице короля, а фактически в лице министров, приводило к изданиям и отменам законов по соображениям колеблющейся внутренней политики*(866) . Наблюдения над печальными последствиями этой системы во Франции и сравнение с Англией, где существовало распределение функций, хотя и не в той степени, как представлял себе Монтескье, - вызвали общее внимание к точке зрения, выдвинутой Монтескье.
VII. Государственный строй, основанный на принципе разделения властей, будет лучшею формою правления. Господствующий абсолютизм, который сосредоточивает все власти в одной особе государя, должен уступить место конституционной монархии, в которой законодательная власть принадлежала бы народным представителям, а исполнительная - монарху; судебная же власть, которая, по мнению Монтескье, "в известном смысле совсем как бы не власть", не имеет постоянных органов, а вручается временно выборным из народа присяжным.
Образцом такого государственного строя может служить Англия. Это "народ, непосредственным предметом государственного устройства которого является политическая свобода"*(867) . "Не потребуется много труда для того, чтобы разыскать в конституции политическую свободу. Если можно увидеть ее там, где она есть, если она уже найдена, то зачем более искать ее?"*(868) .
Чем же объяснить, что именно в Англии развился государственный строй, наиболее отвечающий идеальным требованиям? Причина кроется в том, что Англия осталась наиболее верной древнегерманским началам. "Всякий, кто пожелает прочитать великолепное творение Тацита о нравах германцев, увидит, что свою идею о политическом правлении англичане заимствовали у них. Эта прекрасная система найдена в лесах"*(869) . Племена германцев, которые завоевали Римскую империю, как известно, пользовались большою свободою. Народ участвовал в управлении сначала непосредственно, потом через представителей. Отсюда развилась аристократическая монархия. "Это было хорошее правление, обладавшее способностью сделаться лучшим. В нем установился обычай давать освободительные грамоты, и вскоре гражданская свобода народа, прерогативы дворянства и духовенства, власть государей оказалась в таком состоянии, что я не знаю, было ли когда-нибудь на земле правление столь хорошо уравновешенное, как-то, которым пользовались все части Европы в то время, как оно существовало там"*(870) .
Но почему же именно в Англии, и только там, германские начала привели к конституционной монархии, построенной на строгой законности? Монтескье, который ставит политические и гражданские законы в зависимость от физических условий, а прежде всего от климата, дает такое объяснение. "Для нации, у которой порождаемая климатом болезнь удручает душу до такой степени, что поселяет в ней отвращение ко всему на свете и к самой жизни, для людей, которым все стало невыносимо, - наиболее подходящий образ правления был бы тот, при котором они не могли бы слагать вину своих зол на одно лицо; при котором страной управляют не столько люди, сколько законы, и где, поэтому, для изменения государственного строя приходилось бы ниспровергать самые законы"*(871) .
Если к этому присоединить нетерпеливый характер и мужество англичан, то объяснение политического строя Англии будет готово.
Но если так, если этот строй является продуктом особенностей страны и политического склада англичан, как может этот строй считаться подходящим для народа, живущего в иных географических условиях и обладающего иным складом характера? Сам же Монтескье признает, что, "наиболее сообразно с природою то правительство, особенные свойства которого наиболее соответствуют характеру народа, для которого оно установлено"*(872) . "Законы должны находиться в таком тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа"*(873) .
Политика Монтескье не согласуется с его историзмом.
VIII. "В виду того, что в свободном государстве всякий человек, за которым признается свободная душа, должен управлять сам собою, законодательная власть должна бы принадлежат всему народу. Но так как в больших государствах это невозможно, а в малых связано с большими неудобствами, то необходимо, чтобы народ делал посредством своих представителей все, что он не может делать сам"*(874) .
Как же предполагает Монтескье организовать народное представительство? Монтескье высказывается за всеобщее избирательное право. "Право подавать голос в своем округе для выбора представителей должны иметь все граждане, исключая тех, положение которых так низко, что на них смотрят как на людей, неспособных иметь свою собственную волю"*(875) . Правда Монтескье не объясняет, кто эти низкопоставленные люди. Но нельзя же думать, чтобы он имел в виду устранить всех, кроме принадлежащих к привилегированным классам. Правда, что всеобщее избирательное право не согласуется ни с аристократическими симпатиями Монтескье, ни с образцом, который имел в виду Монтескье, потому что в XVIII веке в Англии правом участия на выборах пользовались весьма немногие. Но признание со стороны Монтескье избирательного права за каждым все же налицо и этим опровергается утверждение, будто "идея всеобщего избирательного права была чужда мыслителям XVIII века"*(876) .
Деятельность законодательной власти должна отвечать местным нуждам. Поэтому члены законодательного собрания не должны быть избираемы из всего вообще населения страны, но жители каждого города должны избирать себе в нем своего представителя. Нет необходимости, чтобы представители, получивши от своих избирателей общую инструкцию, получали от них еще и частные по каждому особому делу. Правда, что в последнем случае, слова депутата были бы более верным отголоском нации; но это повело бы к беcконечным проволочкам, дало бы каждому депутату власть над всеми прочими, и в самых неотложных случаях вся сила народа могла бы быть парализована чьим - нибудь капризом.
Монтескье, как и следовало ожидать, высказывается за двупалатную систему представительства. К этому его побуждали и личные аристократические симпатии, и пример Англии. "Во всяком государстве всегда есть люди, отличающиеся преимуществами рождения, богатства или почестей; и если бы они были смешаны с народом; если бы у них, как и у прочих, было по одному только голосу, то общая свобода стала бы для них рабством, и они не имели бы никакого интереса защищать ее", так как большая часть решений была бы направлена против них. Поэтому доля участия их в законодательстве должна быть поставлена в соответствие с прочими преимуществами, которые они находят для себя в государстве, и это может быть достигнуто в том случае, если из них будет образовано особое собрание*(877) . Таким образом задачею верхней палаты, пользующейся правом отмены решений нижней, является удержание общества от демократизации. "Необходимо, чтобы законодательное собрание благородных имело очень большой интерес охранять свои прерогативы, которые сами по себе ненавистны, и в свободном государстве должны находиться в постоянной опасности"*(878) .
"Исполнительная власть должна быть в руках монарха, так как эта часть правления, почти всегда нуждающаяся в действии быстром, лучше выполняется одним, чем многими; тогда как все касающееся законодательной власти часто лучше устраивается многими, чем одним"*(879) . За монархом Монтескье признает право абсолютного veto. "Если исполнительная власть не будет иметь права останавливать действия законодательного собрания, то последнее впадет в деспотизм, так как, имея возможность предоставить себе любую власть, которая представится его воображению, оно уничтожит все прочие власти"*(880) . Давая монарху соучастие в законодательстве, Монтескье не замечает, что он отступает от начала разделения властей.
Личность монарха священна. Законодательное собрание не должно иметь власти судить лицо, отправляющее исполнительную власть. Но, так как монарх может дурно пользоваться властью только потому, что у него дурные советники, ненавидящие, как министры, законы, то эти советники могут быть привлечены к ответу и наказаны*(881) .
Такова конституция в представлении Монтескье. Пропагандируя ограниченную монархию, он высказывается против республики. "Гаррингтон, в своей "Осеана", разыскивал ту высшую ступень свободы, до который может быть доведен строй государства. Но можно сказать, что он стал разыскивать эту свободу, отвернувшись от нее"*(882) . Мы знаем, что Гаррингтон высказался за республиканскую форму правления. Монтескье указывает ему на то, что нечего искать лучше того, что Гаррингтон имел у себя на родине.
IX. Только конституционный строй в состоянии обеспечить политическую свободу, достижение которой составляло заветную мечту ХVII? века.
Что же следует понимать под именем политической свободы? "Нет слова, которое получило бы столько разнообразных значений и производило бы столь различное впечатление на умы, как слово - свобода. Одни принимают ее за легкую возможность низлагать того, кого они наделили тираническою властью; другие - за право избрать того, кому они должны повиноваться; третьи - за право носить оружие и совершать насилия; те видят ее в привилегии состоять под управлением человека своей национальности или своих собственных законов. Некий народ (московиты) долго принимал за свободу обычай носить бороду"*(883) . "В виду того, что в демократиях народ, по-видимому, может делать все, что хочет, свободу приурочили к этому строю, смешивая таким образом власть народа с свободой народа". Но, по мнению Монтескье, политическая свобода состоит совсем не в том, чтобы делать, что хочется.
В действительности "политическая свобода есть право делать все, что дозволено законами"*(884) . "Для гражданина политическая свобода есть то душевное спокойствие, которое коренится в убеждении каждого в своей безопасности"*(885) . "Свобода политическая заключается в нашей безопасности, или, по крайней мере, в нашей уверенности, что мы в безопасности"*(886) .
С таким представлением о свободе трудно согласиться. Конечно, твердая законность вносит уверенность в жизнь гражданина, дает ему возможность сообразовать свои действия с законными границами и обеспечивает его от произвола. Но самые границы, поставленные законом, могут быть так узки, что гражданин, достигший известной ступени развития, будет чувствовать себя страшно стесненным. Можно представить себе такой законный порядок, где устранены будут свобода слова, печати, совести, где законами будет дозволено только занятие хозяйственными делами, - и едва ли человек при этих условиях будет чувствовать себя свободным. Законность составляет гарантию свободы, но не самую свободу.
В чем же сам Монтескье видит гарантию политической свободы? Монтескье считает такою гарантиею начала разделения и равновесия властей. "Если власть законодательная и власть исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы при этом не будет, так как можно опасаться, что обладающий ими монарх или сенат станут создавать тиранические законы - для того, чтобы также тиранически применять их. Не будет еще свободы и в том случае, когда судебная власть не отделена от власти законодательной и исполнительной. Если она соединена с законодательною властью, то жизнь и свобода граждан окажутся во власти произвола, ибо судья будет и законодателем. Если она соединена с исполнительною властью, то судья получает возможность стать угнетателем. Все погибло бы, если бы в одном я том же лице или учреждении, составленном из сановников, или дворян, или из простых людей, были соединены эти три власти: создавать законы, приводит в исполнение общеобязательные постановления и судить преступления или тяжбы частных лиц"*(887) .
Чтобы смягчить впечатление последних слов, Монтескье прибавляет: "В большинстве европейских государств установлен умеренный образ правления, потому что государи, обладая двумя первыми властями, предоставляют своим подданным отправление третьей. У турок, где эти три власти соединены в лице султана, царствует ужасающий деспотизм". Но едва ли это примечание способно было кого - нибудь обмануть.
Разделения властей еще недостаточно для обеспечения свободы - необходимо еще начало равновесия властей. "Чтобы образовать умеренное правление, надо уметь комбинировать власти, регулировать их, умерять, приводить их в действие, подбавлять, так сказать, балласту к одной, чтобы она смогла уравновешивать другую; это такое мастерское произведение законодательства, которое редко удается выполнить случаю, и которое редко позволяют выполнить разумению"*(888) . Вся конституция должна быть построена так, чтобы ни одна власть не перевесила других, чтобы каждая уравновешивала соотношение двух других. Чтобы законодательная власть, состоящая из народных представителей, не взяла верх, необходимо предоставить монарху право veto; чтобы исполнительная власть не возобладала, надо лишить ее права создавать нормы и права судить об их исполнении; чтобы судебная власть не порывала связи с народом, суд над преступниками должен быть предоставлен присяжным, т. е. выборным от народа, не участвующего ни в законодательстве, ни в исполнительной власти.
Итак, начало разделения властей и начало равновесия властей - таковы столбы, на которых зиждется политическая свобода.
Удивительно, однако, что Монтескье, так ратующий за законность, как за сущность свободы, мог высказать мысль о необходимости приостановки гарантий. "Признаюсь, однако, что в виду обычая, существующего у самого свободного из народов мира*(889) , я склонен думать, что бывают случаи, когда на свободу следует набросить покрывало, подобно тому, как закрывают иногда статуи богов". Но так именно рассуждают правительства, наклонные перейти от монархизма к деспотизму!
X. Обратимся к воззрениям Монтескье на право.
Все, что существует, имеет свои законы: они есть и у божества, и у мира материального, и у существ сверхчеловеческого разума, и у животных, и у человека. Но, кроме законов, не самими людьми созданных, они, как существа разумные, могут и сами для себя создавать законы. На этом основано различие законов естественных и положительных.
Несмотря на историко-сравнительную точку зрения, Монтескье не сомневается в естественном праве. "Законам, созданным людьми, должна была предшествовать возможность справедливых отношений. Говорить, что вне того, что предписано или запрещено положительным законом, нет ничего ни справедливого, ни несправедливого, значит утверждать, что радиусы круга не были равны между собою до того, как был начертан самый круг"*(890) . Естественные законы - это "законы природы, названные так потому, что они вытекают единственно из устройства нашего существа"*(891) . Каковы же эти законы природы: это жажда мира, потребность питания, половое влечение, желание жить в обществе*(892) .
Хотя естественные законы и неизменны, но оказывается, что разумные существа не подчиняются им с тем постоянством, с каким физический мир следует своим законам. "Причина этого в том, что отдельные разумные существа по своей природе ограничены и потому способны заблуждаться, и что, с другой стороны, в природе их лежит стремление действовать по собственным побуждениям. Поэтому они не соблюдают постоянно своих первоначальных законов"*(893) . "Созданный для жизни в обществе, человек способен забывать своих ближних - и законодатели призывают его к исполнению его обязанностей посредством законов политических и гражданских"*(894) .
Итак, положительные законы восполняют действие законов естественных, которые, несмотря на то, что они законы природы и неизменны, могут быть неисполнимы. Положительные законы не только восполняют естественное право, но могут и противоречить ему. "Если раб, говорит Платон, защищаясь, убьет свободного человека, его следует судить, как отцеубийцу. Вот гражданский закон, который карает за естественную защиту. Также противоречит естественному праву закон Генриха VIII, осуждавший всякую девушку, которая состояла с кем либо в недозволенной связи и не объявила о том королю до вступления с ним в брак, потому что он оскорблял естественную стыдливость"*(895) .
Положительные законы представляют несколько видов. "Рассматриваемые, как жители планеты, величина которой делает необходимым существование на ней многих различных народов, люди имеют законы, определяющие отношения между этими народами: это международное право. Рассматриваемые, как существа, живущие в обществе, существование которого нуждается в охране, они имеют законы, определяющие отношения между правителями и управляемыми: это право политическое. Есть у них еще законы, которыми определяются отношения всех граждан между собою: это право гражданское"*(896) .
Все законы положительные, как политические, так и гражданские, должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату - холодному, жаркому или умеренному, качествам ее почвы, ее положению, ее величине, образу жизни ее народов - земледельцев, охотников или пастухов, степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям; наконец, они должны состоять в известном отношении друг к другу, к условиям своего происхождения, к целям законодателя и к порядку вещей, на которых они утверждаются. Совокупность всех этих отношений образует то, что называется "Духом законов"*(897) . Это, следовательно, то, что должно было составить сущность сочинения, но что менее всего обратило на себя внимание, что менее всего имело влияния. Духу права суждено было возродиться позднее и быть связанным с иным крупным именем, хотя именно Монтескье высказал, что "законодатель должен сообразоваться с духом народным"*(898) .
XI. Взгляды Монтескье на преступления и наказания значительно изменили направление в науке уголовного права и способствовали смягчению законодательств.
В хорошо управляемых государствах благоразумный законодатель будет менее заботиться о наказаниях за преступления, чем о предупреждении преступлений; он постарается не столько карать, сколько улучшать нравы*(899) , потому что карательная система стоит в зависимости от нравственного состояния общества. Если народ нравственно развит, то не надо много наказаний. "Любовь к отечеству, стыд, боязнь порицания заключают в себе обуздывающую силу, которая в состоянии удержать от многих преступлений. Быть уличенным в дурном поступке там будет самым большим наказанием за совершение этого поступка*(900) . Нравственное состояние общества стоит в связи с формою правления и Монтескье обращает внимание на зависимость карательной системы от природы государственного строя. "Если есть страны, где стыд не бывает следствием наказания, то в этом виновна тирания, которая подвергает одинаковым наказаниям и преступников и честных людей. И если есть другие страны, где люди сдерживаются лишь жестокими наказаниями, то будьте уверены, что это по большей части происходит от жестокости правительства, налагавшего эти наказания за легкие провинности"*(901) .
Какие же требования предъявляет Монтескье к карательной системе?
Прежде всего, наказания не должны быть жестоки. "Опыт показал, что в странах, где наказания не жестоки, они производят на ум гражданина впечатление столь же сильное, как самые жестокие наказания в других странах. Заметив какой - нибудь беспорядок в государстве, крутое и склонное к насильственным мерам правительство хочет его прекратить тотчас же, и вместо того, чтобы восстановить силу старых законов, устанавливает новую жестокую казнь, которая разом прекращает зло. Но слишком натянутые бразды правления скоро ослабевают. Воображение привыкает к этой большей каре, как оно привыкло к прежней меньшей; и так как страх, внушаемый последней, значительно слабеет, то является необходимость распространить первую на все случаи"*(902) . Во - вторых, наказания по своей тяжести должны соответствовать важности преступления. "У нас очень дурно делают, что назначают равное наказание и тому, кто ворует на большой дороге, и тому, кто грабит и убивает. Очевидно, что тут следовало бы, в видах общественной безопасности, установить некоторое различие в наказаниях. В Китае разбойников разрезывают на куски, а воров - нет; благодаря этому различию там воруют, но не убивают. В Московском государстве, где воров и убийц наказывают одинаково, всегда убивают; мертвые, говорят там, ничего не скажут"*(903) . Третье условие хорошего уголовного законодательства - это неизбежность наказания. "Вникните в причины всякой распущенности, и вы увидите, что она происходит от безнаказанности преступлений, а не от слабости наказаний"*(904) .
XII. Монтескье касается различных вопросов гражданского права.
Монтескье останавливается на соотношении между положительным гражданским правом и правом естественным, напр. "кормление детей есть обязанность, установленная по праву естественному, предоставление же им наследства есть обязанность, возлагаемая гражданским или государственным правом"*(905) . Монтескье допускает, что гражданские законы могут видоизменять естественные. Соотношение между гражданским и каноническим правом способно повести к конфликтам. С канонической точки зрения нарушение верности одним из супругов дает другому повод требовать развода. Но "гражданские законы, почти у всех народов, совершенно основательно различают эти два случая. Они требуют от женщины скромности и воздержанности в такой мере, в какой вовсе не требуют их от мужчины, потому что потеря стыдливости предполагает у женщины отречение от всех добродетелей: потому что жена, нарушившая брачные законы, выходит из состояния естественной зависимости; потому что природа отмечает неверность жен ясными признаками, не говоря уже о том, что прижитые в прелюбодеянии дети жены по необходимости достаются мужу и поступают на его попечение, тогда как прижитые в прелюбодеянии дети мужа не достаются жене и не поступают на ее попечение"*(906) . Эти аргументы составили себе карьеру во Франции.
Замечания Монтескье об институтах гражданского права имеют отрывочный характер, делаются мимоходом.
Так многоженство объясняется не особенностями нравственных воззрений, а влиянием физических условий, главным образом климата. Жаркий климат ведет к многоженству, умеренный к единобрачию*(907) . Запрещение брака между близкими родственниками Монтескье объясняет опасением обольщения, которое должно подготовляться в недрах семьи. Являлась необходимость создать непреодолимую преграду между воспитываемыми и воспитающими, устранить всякого рода развращения даже по законным побуждениям. Законы природы воспрещают браки между лицами, которые естественно живут вместе. "Гражданские законы воспрещают браки, когда, в силу обычаев, действующих в данной стране, браки оказываются в таких же условиях, как и те, которые воспрещены законами природы; и разрешают их, когда они не находятся в этих условиях. Запрещения, назначаемые законами природы, не подлежат изменениям, потому что зависят от неизменяющихся обстоятельств: отец, мать и дети живут непременно в одном доме. Но запрещения гражданских законов случайны, потому что зависят от случайных обстоятельств: двоюродные братья и сестры и другие родственники живут в доме случайно"*(908) .
Монтескье держится того взгляда, что институт права собственности составляет произведение положительного законодательства, тогда как естественное состояние знает лишь коллективизм. "Подобно тому, как люди отказались от естественной независимости, чтобы жить под властью законов государства, они отказались от естественной общности имуществ, чтобы жить под властью законов гражданских. Первые из этих законов дали им свободу, вторые собственность"*(909) . Непонятно, как допускал Монтескье общение имуществ в том состоянии, которое он представил, как естественное.
Таким же положительным характером проникнуто и наследственное право. Монтескье считает совершенно ошибочным взгляд на институт наследования, как продукт естественного права. "Естественный закон требует от отцов, чтобы они кормили своих детей, но не обязывает делать своими наследниками. Раздел имущества, законы, касающиеся этого раздела, наследование после лица, участвовавшего в этом разделе - все это не может быть урегулировано иначе, как обществом, т. е. законами политическими или гражданскими"*(910) .
Более подробно останавливается Монтескье на институте рабства. К рабству Монтескье относится безусловно отрицательно. "Оно дурно по самой своей природе; от него нет пользы ни рабу, ни господину; первому - потому, что при нем он ничего не может делать по внушению добродетели; второму - потому что он усваивает себе разные дурные привычки, незаметно привыкает пренебрегать всеми моральными добродетелями, становится гордым, нетерпеливым, суровым, гневным, сладострастным, жестоким. В странах деспотических, где есть уже политическое рабство, гражданское рабство более сносно. Там каждый доволен уже тем, что может жить и питаться. Поэтому положение раба там не тягостнее положения подданного. Но в правлении монархическом, где безусловно необходимо воздерживаться от подавления и унижения природы человека, совсем не надо рабов". В демократии, где все люди равны, рабство противно государственному устройству*(911) .
Желая в корне подорвать авторитет этого института, Монтескье подвергает критике теории, объясняющие его происхождение. "Аристотель хочет доказать, что есть рабы от природы, но то, что он говорит, не доказывает этого". "Так как все люди рождаются равными, то следует сказать, что рабство противно природе, хотя в некоторых странах оно основано на естественных причинах,*(912) . Монтескье отвергает объяснение происхождения рабства, которое выдвигается римскими юристами. Ни сохранение жизни за военнопленными, ни добровольная отдача себя в рабство со стороны несостоятельных должников, ни рождение от рабов - не могут оправдать рабства"*(913) . По мнению Монтескье, истинный источник происхождения рабства заключается в искании защиты у сильных в таком общежитии, где личность слабых мало обеспечена. "Во всех деспотических государствах люди продают себя с большою легкостью; рабство политическое там некоторым образом уничтожает свободу гражданскую. Говорят, что москвитяне очень охотно продают себя. И я знаю почему, потому что их свобода ничего не стоит"*(914) .
В XVIII веке протест против рабства был весьма уместен. "Ежедневно слышишь, говорит сам Монтескье, что было бы хорошо, если бы у нас были рабы". "Крик в пользу рабства, по мнению Монтескье, есть крик роскоши и сладострастия, а не любви и общего блага"*(915) .
XIII. "Дух законов" произвел сильное впечатление на современников изображением конституционного порядка. Историческая же часть, не отвечавшая духу времени, осталась совершенно незамеченной.
Даже идея конституционного строя, в том виде, как изобразил ее Монтескье, не удовлетворила многих видных мыслителей. Им не нравилось, что Монтескье вместо того, чтобы прямо представить то, что должно бы заменить абсолютизм, дает, в виде идеала, картину того, что уже существовало во Франции или что еще существует в Англии. "Человек, желающий быть полезным ближнему, писал Гельвеций автору "Духа законов", должен более заниматься раскрытием истинных принципов лучшего порядка вещей, нежели выводить эти принципы из существующего". Вольтеру не нравилась та осторожность, которая заставляла Монтескье все дурное в современном ему режиме отнести за счет деспотизма, будто бы чуждого французскому монархизму. Дидро ставил "Естественный порядок" Мерсье де ла Ривьера выше "Духа законов", потому что в первом было более политики права, нежели у Монтескье. Кондорсэ возмущало, что Монтескье исследует причины возникновения законов и обходит вопрос, справедливы ли они.
Практическое влияние Монтескье проявилось прежде всего в том, что в половине XVIII века во французском обществе идея конституционного правления стала весьма популярной. Рано или поздно абсолютизм должен был уступить конституционализму. Не было недостатка в попытках соединить абсолютную власть монарха с участием народа в управлении. Таков был проект Тюрго, развитый им в его " Мемуаре о местном самоуправлении". Самоуправление необходимо, чтобы устранить злоупотребления бюрократии. Чтобы дать монарху опору в народе и создать связь между ними, следовало организовать высшее законосовещательное учреждение "великий муниципалитет", который бы состоял из депутатов от провинциальных собраний. Через это учреждение король будет поставлен в известность о нуждах народа. Перед этим собранием должны отвечать министры короля. В основе проекта Тюрго стоит мысль подготовить народ в конституции незаметными переходами от местного к общегосударственному управлению.
Воспринятые из "Духа законов" идеи нашли себе практическое применение в эпоху французской революции. В первую половину последней авторитет Монтескье был очень силен. В Декларации прав человека и гражданина, принятой 26 августа 1789 года, учение Монтескье воспроизведено в _ 16: "каждое общество, в котором не дана гарантия прав и не установлено разделение властей, не имеет государственного устройства (n"a point de constitution)". Конституция 1791 года построена именно на начале отделения законодательной власти от исполнительной. Поэтому, министры, как агенты исполнительной власти, короля, не могли быть членами законодательного собрания; министры не имели даже доступа в это собрание, но зато и не были перед ним ответственны.
Вскоре по выходе в свет "Духа законов" король Фридрих Великий, подчиняясь той же идее разделения властей, в рескрипте от 22 октября 1752 года объявил, что отныне он устраняется от всякого вмешательства в судебные дела, потому что желает, чтобы в его стране все делалось строго по законам. Указ 1772 года признал, как высший принцип судоустройства, недопустимость пересмотра дела, решенного окончательно в последней судебной инстанции.
Если влияние Монтескье на Англию осталось чисто теоретическим, то практическое применение его теории сохранилось доныне в конституции Северо - Американских Соединенных Штатов 1787 года, в которой наиболее последовательно проведен принцип разделения властей.
Вольтер, изложению взглядов которого мы посвятили предыдущие лекции, не был систематическим умом. У него не было системы в построении истории. В этом смысле для нас интереснее другие представители историографии эпохи Просвещения, у которых систематическое изложение основ намечающегося теперь буржуазного мировоззрения выступает отчетливее. Вольтер дает преимущественно критику старого феодально-теологического мировоззрения, ряд других мыслителей эпохи Просвещения пытаются дать систему нового мировоззрения. Вольтер в политическом отношении представляет собой чрезвычайно умеренную фигуру. Его политические идеалы дальше просвещенного абсолютизма не идут. В несколько большей степени отражают стремление буржуазии к политической власти взгляды современника Вольтера — Монтескье, который являлся не только политическим. мыслителем и философом, но и крупным историком.
Шарль Монтескье (1689—1755) происходил из мелкого, захудалого дворянства и получил по наследству должность председателя бордосского парламента. Таким образом, он принадлежал к особой, промежуточной социальной группе, которая во Франции получила название, «дворянства мантии» («noblesse de robe»). Это был представитель должностной аристократии, связанной своими интересами с буржуазной верхушкой и в то же время с монархией.
Монтескье совершил большое путешествие по Европе. Пребывание в Англии, где он провел два года, оставило в его жизни заметный след, как и в жизни Вольтера. Но в то время, как Вольтера привлекала к себе главным образом английская наука и философия, Монтескье заинтересовался преимущественно политической жизнью Англии, вопросами применения принципов этой политической жизни к тем реформам, которые он считал необходимым провести во Франции.
Политический идеал Монтескье —конституционная монархия, но очень умеренная и далекая от демократии. Англия, которая представляла собой в то время буржуазно-аристократическое государство, дала ему в этом отношении яркий образец.
У Монтескье мы видим ряд ценных общеисторических идей, с которыми мы уже зстречались раньше, но которые у него выступают более отчетливо, чем у Вольтера. Так, например, идеи о влиянии климата и географических условий на историю на историческом мировоззрении Вольтера почти не отразились.
Монтескье же, наоборот, старается провести теснейшую связь между историческим развитием и географическими условиями, в которых живет тот или другой народ. Для Монтескье, который был по профессии юристом, характерно юридическое мышление, поэтому он гораздо большее значение, чем Вольтер, придает законам, искусно составленным конституциям и другим правовым установлениям. В теории для него законы «должны» находиться в согласии с внешними условиями, прежде всего с географическими условиями, нравами народа, торговым его положением, но в то же время он думает, что искусный законодатель может придать иное направление историческому развитию страны.
Монтескье больше, чем Вольтер, связан с античностью и с гуманизмом. В работе «Размышления о причинах величия и падения римлян»1, которая дала ему громкую известность, Монтескье подходит к источникам как юрист, который читает свод законов и хочет найти в нем места, могущие защитить то или другое его положение. В сущности говоря, это формально-юридическое отношение к материалу, без той острой критики источников, которую мы видели у Вольтера. Если Вольтер подвергает сомнению все сведения, которые дает Тит Ливии, то Монтескье относится к первой книге Тита Ливия так, как к ней относился, ну, скажем, Макиавелли, т. е. он берет сведения, которые там даются, как факты для подтверждения своей основной идеи, что величием своим Рим обязан гражданским добродетелям римлян. Для него, как и для Макиавелли, основным является гражданский дух, т. е. способность жертвовать своими личными интересами для интересов общих.
Если мы возьмем основное, наиболее знаменитое произведение Монтескье — «Дух законов»2, опубликованное анонимно в Женеве в 1748 г., то мы увидим, что его исторические соображения часто основаны на непроверенных фактах, подкреплены довольно шаткими аргументами. И все же Монтескье оказал огромное влияние на дальнейшую буржуазную историографию, он своим авторитетом подкрепил и подтвердил то, что было на практике в значительной мере сделано Вольтером, именно он окончательно изгнал теологию из истории. Монтескье пошел по пути Вольтера и в другом отношении —он распространил историю на весь земной шар, не ограничивая ее пределами небольшого числа избранных народов Европы и Ближнего Востока.
Но у Монтескье есть одна сторона, в которой он сильнее Вольтера,— его способность к конструктивному мышлению, способность строить систему. Монтескье хочет установить законы, которые управляют человеческими обществами. Само понятие «законы» принимает у него известный юридический оттенок. В его представлении законы, в смысле законов природы, часто сливаются и незаметно переходят в законы, регулирующие жизнь общества в виде каких-либо писаных норм.
Объективный смысл исследований Монтескье состоит в том, чтобы определить политические формы, которые соответствовали бы интересам нарождающегося буржуазного общества, при допущении, однако, весьма широкого компромисса с феодализмом.
Основной материал для такого рода построений Монтескье мог брать там, где буржуазное общество более или менее определилось в его время, т. е. прежде всего в Англии. Но в «Духе законов» дается вовсе не описание английской конституции, а теоретический анализ этой конституции с точки зрения того, что представляется идеальной конституцией самому автору и что во многих отношениях значительно отличается от реальной конституции, существовавшей в Англии в XVIII в.
Монтескье рассматривает три основных вида правления. Нам уже не в первый раз приходится встречаться здесь с тройным делением, которое перешло к гуманистам еще из античности. Но у Монтескье это деление несколько иное. На место традиционных, идущих еще от Аристотеля форм —монархии, аристократии и демократии — Монтескье ставит республику, монархию и деспотию. Он берет в своей классификации не столько социальное содержание, которое было в ходу в античности и которым пользовалось большинство рационалистов XVII и XVIII вв., сколько формальный признак формы правления. При этом республиканский способ правления Монтескье делит на две формы — на аристократическую республику и демократическую республику. В противоположность античным писателям, которые рассматривали деспотию как известную форму монархии, он проводит очень резкую грань между этими политическими формами. Если республику — как аристократическую, так и демократическую,— а также монархию он считает законными формами правления в том смысле, что там управляют законы, то деспотию он противопоставляет им как такую форму правления, где правит произвол, Где законы не имеют силы, С точки зрения Монтескье, монархию отличает от деспотии наличие посредствующих властей. Деятельность монарха должна осуществляться через законные органы. Самой же естественной посредствующей властью является дворянство. В монархиях по тем же соображениям полезна и власть духовенства. Наконец, здесь нужно особое политическое учреждение, охраняющее законы, самостоятельное и достаточно многочисленное представительное собрание (парламент).
В рассуждениях о деспотии имеется определенная оппозиция абсолютизму, который царил в то время во Франции, хотя Монтескье и избегает здесь говорить о Франции. Там, где идет речь о деспотизме, он предпочитает говорить о Турции, но намеки эти были ясны для читателя его эпохи.
В основе каждой политической формы, по мнению Монтескье, лежит определенный принцип, или оживляющая эту форму нравственная сила. Таким принципом в демократии является доблесть, любовь к общему делу (la vertu), то, что он подчеркивает, говоря о ранней истории Рима, Спарты, Афин.
В аристократических республиках этот принцип — любовь к общему делу-—ограничивается только правящей верхушкой. Поэтому он выступает здесь в измененном виде, ибо правящая верхушка всячески должна ограничивать свои стремления к возвышению за счет других. Основным принципом аристократии, с точки зрения Монтескье, является умеренность.
Что касается монархии, то здесь основной принцип определяется отношением граждан к высшей власти, стремлением быть ближе к этой высшей власти, другими словами, стремлением к почестям. Поэтому честь (l"hoimeur), или, точнее, стремление к почестям, и есть основной принцип монархии.
Свой основной принцип имеется и в деспотии, но это уже принцип не нравственного порядка. Таким принципом является страх. Здесь от подчиненных не требуется ничего, кроме безусловного повиновения, основанного на страхе.
По мнению Монтескье, республиканский образ правления свойствен преимущественно мелким государствам, таким, как государства Древней Греции, Венеция и т. д. Монархия свойственна государствам средних размеров, а деспотия — огромным государствам. Поэтому он призывает монархию воздерживаться от завоевательной политики, которая неизбежно приводит к деспотизму. Кроме того, такая политика создает роскошь в столице и истощение в провинциях.
Законные, или умеренные, правления, т. е. республика и монархия, отличаются от деспотии тем, что в них имеются определенные гарантии свободы, т. е. возможность делать то, что разрешается законом. Если бы каждый мог делать все, что хочет, то он этим бы стеснял свободу других. Монтескье различает политическую свободу и свободу личную. Первая относится к государственному устройству, а вторая — к отдельным лицам.
С точки зрения Монтескье, гарантией политической свободы является разделение властей. Пример этому он хочет видеть в Англии3. Знаменитая 6-я глава II книги его «Духа законов» посвящена анализу английской конституции. Она стала основой для всей буржуазной науки государственного права.
Монтескье делит власть в государстве на законодательную, исполнительную и судебную. Наилучшей гарантией свободы, с его точки зрения, является разделение властей и их равновесие, которое лучше всего достигается в умеренной монархии, между тем как в республике и в деспотии эти власти обычно сливаются друг с другом. Тот анализ, который затем дает Монтескье, основан главным образом на английской конституции, но некоторые примеры и образцы он берет также и из античных конституций, в частности из истории Афин.
Законодательная власть, говорит Монтескье, должна принадлежать народным представителям, которым поручается составление законов и надзор за их исполнением, а право голоса должны иметь все граждане. Это как будто бы очень широкий демократический принцип, но затем следуют ограничения, которые сразу же лишают его этой широты. По мнению Монтескье, право голоса должны иметь все граждане, «кроме тех, низкое положение которых лишает их самостоятельной воли». Это люди так или иначе зависимые от других. Этой оговоркой огромное большинство трудящегося населения исключается из числа избирателей. Кроме того, Монтескье отмечает, что в государстве есть люди, которые возвышаются над другими своим происхождением, состоянием или почетным положением, Если их уравнять с другими, хотя бы в отношении законодательных прав, то это было бы для них не свободой, а, наоборот, рабством, поэтому их участие в законодательстве должно быть соразмерно с их высоким положением в обществе. Для того чтобы быть к ним вполне справедливыми, необходимо создать особую аристократическую палату, соответствующую палате лордов в Англии, которая уравновешивает палату народных представителен. Эта палата в силу самого характера входящих в нее лиц должна быть наследственной.
Чтобы не иметь возможности подчинять общую пользу своей частной выгоде, т. е. чтобы соблюдать ту умеренность, которая является основным принципом аристократии, верхняя палата должна иметь право лишь приостанавливать решения нижней палаты в делах бюджета, как это было в Англии.
Что касается исполнительной власти, то она должна быть сосредоточена в руках временно выбранных народом органов, а не постоянных коллегий. Здесь Монтескье уже переходит нз области английской конституции к тем порядкам, которые существовали в демократических Афинах. Он против того, чтобы судебная власть находилась в руках постоянных коллегий, подобных коллегиям, которые существовали в Англии и Франции. По мнению Монтескье, право заключать в тюрьму должно быть исключительной принадлежностью судебной власти. Только в особых, редких случаях законодательная власть может передать это право исполнительной власти.
Таким образом, эти три власти—законодательная, исполнительная и судебная—должны быть разделены, но они не являются вполне изолированными, так как исполнительная власть в лице монарха принимает известное участие в законодательстве, имея право собирать и распускать палату, право останавливать решения властей, а законодательная власть имеет право контролировать исполнительную и наблюдать за проведением в жизнь законов. Но к ответственности могут быть привлечены лишь министры, а не монарх, причем суд над ними должен быть предоставлен более независимой и беспристрастной палате, именно верхней палате, являющейся в то же время посредницей между государем и народом. Это тот порядок обвинения министров в верхней палате, который существовал в Англии.
Исполнительная власть пользуется такой важной прерогативой, как финансы и войско, которые находятся в ее распоряжении. Поэтому здесь необходимы особые гарантии, именно чтобы право содержать армию и бюджет вотировались каждый год. Это тоже порядок, который существовал в-Англии (в силу «Билля о правах»).
По мнению Монтескье, система разделения, взаимного ограничения и сотрудничества властей, которая представляет собой мудрую систему взаимных равновесий, существовала еще у древних германцев, в эпоху Тацита. Он говорит, что эта прекрасная система была найдена в лесах.
По мнению Монтескье, именно у Тацита англичане заимствовали эту совершенную систему, имея в виду совет старейшин (principes) и народное собрание у германцев, о которых говорит Тацит.
Эта ссылка на Тацита вызвала насмешливое замечание со стороны Вольтера, что если палату пэров, палату общин и суды справедливости и адмиралтейства можно найти у Тацита, то в том ремесле, которым занимались древние германцы, вполне можно найти и английские суконные мануфактуры.
Законы, по мнению Монтескье, стоят в определенной связи с естественными условиями страны. Он говорит о влиянии географических условий на законы, на политическое устройство народов, указывая, что самый характер народов меняется в зависимости от той широты, под которой они живут. У северных народов больше силы и храбрости, меньше впечатлительности, тонкости чувств, силы страстей, чем у южных.
Но законы, или политический строй, по идее Монтескье, должны соответственно противодействовать этим естественным свойствам народов и видоизменять их, уничтожая их отрицательные стороны. Например, рабство, по мнению Монтескье, заложено в природе южных стран; оно возникает на Юге, где людям свойственна лень, изнеженность, бездеятельность. Поэтому на Юге никто не пойдет на трудную физическую работу иначе, как в силу принуждения, под страхом наказания. Те же самые естественные причины вызывают на Юге и семейное рабство. Женщина на Юге достигает физической зрелости рано, когда еще не развился ее ум, поэтому она должна быть в подчинении у мужа. Равным образом чрезмерная пылкость южных нравов заставляет на Юге держать женщину взаперти, тогда как на Севере она может пользоваться большой свободой.
Свойства, характерные для жителей Юга,— отсутствие храбрости, изнеженность, лень — содействуют развитию деспотизма. Огромные равнины, которые существуют в Азии, содействуют развитию больших государств и, следовательно, деспотий. Таким образом, благоприятными моментами для развития деспотий являются жаркий климат и большие равнинные пространства. Равным образом Монтескье думает, что плодородная почва содействует развитию деспотизма, а неплодородная — свободе. Плодородие вызывает изнеженность и любовь к жизни. Бесплодная почва — основа для войны, промышленности, всякого рода деятельности. Плодородны обычно равнины, которые с трудом защищаются от нападений; бесплодны горы, где удобно отстаивать свою независимость. Жители островов более склонны к свободе и независимости, поскольку их островное положение защищает их от завоеваний.
Таким образом, нравы и дух народов находятся в зависимости от климата и почвы, но не от расы. Этого момента у Монтескье нет. Он считает, что законы должны приспособляться к внешним условиям, иначе они не достигнут цели. Но в то же время законы, как уже было замечено, могут, по мнению Монтескье, действовать на нравы и таким образом ослаблять действие естественных законов. Так, в Англии очень большое влияние на нравы оказала политическая свобода. Законы могут преодолевать действие природы и климата. Так, например, в Китае, где как будто бы имеются все условия для развития деспотии, лень, порожденная климатом, побеждена мудрым законодательством.
Религия тоже влияет на форму правления. Христианство благоприятствует умеренному правлению, а мусульманство — деспотическому. Из христианских исповеданий католичество больше свойственно неограниченной монархии, протестантизм — свободным государствам.
Коренными особенностями законодательства, обеспечивающими свободу, Монтескье считает умеренность, терпимость, иначе всякое управление легко может скатиться к деспотизму. У Монтескье мы видим, таким образом, утверждение о взаимном влиянии права и культуры.
Свой «Дух законов» Монтескье заканчивает рядом интересных исторических экскурсов. Особенно интересно то, что он говорит об истории феодальной системы во Франкском государстве (главы 30 и 31).
Самое начало средневековья Монтескье связывает с падением Рима, вызванным, по его мнению, прежде всего упадком тех гражданских добродетелей, которыми отличался Рим на первых стадиях своего развития, падением прежней храбрости и доблести — основных свойств римского народа. Сыграло роль в падении Рима и то, что если на первых стадиях своего развития, когда он вырастал из маленькой республики в мировую империю, Риму пришлось иметь дело со своими врагами в строгой постепенности и он сокрушал их одного за другим, то в момент его падения, с конца IV в., на западную половину империи обрушиваются сразу все ее враги. Он рассматривает переселение народов, вторжение варваров как одновременное нападение на Рим с разных сторон, которое и положило конец ослабевшей Римской империи-
Здесь Монтескье подходит к вопросу о происхождении феодальных учреждений, излагая их историю в форме полемики со своими предшественниками.
Еще в начале XVIII в. возникла ученая полемика, в которой, мож-до сказать, оформились те точки зрения, с которыми нам приходится до сих пор постоянно встречаться при изучении средневековой истории, именно точка зрения «германистов» и «романистов». Если мы будем искать корни этих теорий, то нам придется уйти очень далеко, но окончательное или во всяком случае более или менее четкое оформление эти теории получили в начале XVIII в. Здесь надо прежде всего упомянуть работу графа Буленвилье — «История древнего политического строя Франции» i.
Граф Акри де Булеивилье (1658—1722) не историк-специалист, это аристократ, дилетант, любитель истории ради фамильных древностей, титулов, ищущий в истории прежде всего то, что могло бы так или иначе удовлетворить его аристократическое тщеславие. У него есть и определенные политические идеи. Он представитель феодальной оппозиции времени Людовика XIV, представитель тех групп среди аристократии, которые были недовольны «уравнительными» тенденциями французской монархии. Под этим разумелось то, что монархия возводит в дворянское достоинство людей третьего сословия, что она поручает важные отрасли государственного управления не людям высокого аристократического происхождения, а выходцам из среды буржуазии, наконец, то, что дворянство лишается его прежнего политического значения. Это направление резко выразилось в мемуарах герцога Сен-Симона5. Представителем этого же направления был и граф Буленвилье. У него имеются попытки осветить историю Франции с точки зрения аристократической оппозиции.
Главным источником для Буленвилье являются законодательные памятники.эпохи Меровингов и Каролингов, изданные Балюзом. Буленвилье возводит привилегии французской аристократии еще к эпохе древних германцев. По его мнению, основной принцип — «свобода», якобы выдвинутый еще Тацитом, является наследственной привилегией знати. Каковы же признаки этой свободы? Это право личной расправы, право мстить за нанесенные обиды, право частной войны, даже право войны против короля. Всему этому Буленвилье стремился придать возможно большее значение в истории. Эти привилегии знати он противопоставляет абсолютизму монархов. На этом он строит свою историческую концепцию, с этим связано у него полное презрение к третьему сословию, под которым он подразумевает всех непривилегированных, начиная от буржуазии и кончая крепостными крестьянами. Таким образом, по мнению Буленвилье, основы привилегий аристократии лежат еще в лесах древней Германии, подобно тому как, по мнению Монтескье, в этих же лесах лежат начала английской конституции.
Решающим в образовании современного французского общества, по Буленвилье, был момент завоевания Галлии франками. Именно тогда складываются основы французского общественного строя. Буленвилье очень часто называет франков французами. Он говорит, что французы завоевали Галлию и установили там свой строй, между тем как местное, галльское население получило особое устройство, которое представляет собой нечто среднее между свободой и римским рабством, т. е, крепостное состояние. Эта масса галлов была лишена всех политических прав. В значительной степени она была лишена и права собственности и была предназначена завоевателями для обработки земли. Таким образом, галлы стали подданными, а франки, принесшие из лесов Германии свободу,— господами. Он говорит, что все франки стали дворянами, а все галлы — простонародьем. Французы, или франки, по происхождению, именно по своей племенной принадлежности стали знатью. Все они были свободны и равны между собой. Буленвилье не устает подчеркивать тот момент, что для германской свободы характерно также и равенство. Но это не демократический принцип. Он говорит о равенстве знати — все знатные, все дворяне равны между собой. Эта идея очень ценна для него с политической точки зрения. Отсюда вытекает, что и король не имеет особых причин возвышаться над прочей знатью. Хлодвиг, по его мнению, являлся лишь выборным предводителем войска равных.
Эти франки, или французы, т. е. верхний слой населения Франции, пользовались рядом привилегий: прежде всего изъятием из-под действия налоговой системы, т. е. освобождением от всех податей, исключительным правом пользоваться государственными доменами (по мнению Буленвилье, terra Salica — это государственный домен), правом суда пэров, правом суда над подданными галлами, правом частной войны, правом защищаться и нападать с оружием, правом голосовать и обсуждать законы на общем собрании французов. Вот, с точки зрения Буленвилье, та основа, из которой развились все Дальнейшие французские учреждения.
Таким образом, для Буленвилье самое племенное происхождение—от галлов нлн от франков — является основой для социального разделения 6.
По мнению Буленвилье, народное собрание, на котором будто бы франки, т. е. аристократическая часть французского общества, прини-; мали законы, было укреплено Карлом Великим. При Карле Великом; это собрание издавало законы, определяло порядок управления н раздачу должностей, судило по важнейшим делам. Но в конце царствования династии Каролингов эти собрания прекращаются в связи с общим распадом страны.
Передача власти Капетингам, по мнению Буленвилье, была актом незаконным. Капетинги не имели никакого права на корону. Но в то время французская аристократия еще сохраняла свои прежние права, сохранилась к система феодов, установленная Карлом Великим. Кроме того, хотя собрания аристократии в то время уже теряют свое значение, но все же аристократия пользуется привилегией политического влияния и почета. Из представителей аристократии состоял Совет государя, они командовали войсками. Но это почетное верховное положенле аристократии, являющейся прямыми потомками франков-завоевателей, было поколеблено двумя событиями большой важности: прежде всего освобождением крепостных — сервов, которые были галлами по происхождению. Это освобождение, которое началось с городов и потом распространилось на деревню, подорвало прежнее положение аристократии.
Другим важным моментом явилось то, что бывшие крепостные стали подниматься до положения, равного с их господами. Короли дают им дворянское достоинство, назначают на высшие должности и оттесняют родовую знать. Здесь мы слышим голос обиженного возвышением третьего сословия аристократа. Все короли Капетинги проводили сознательную политику унижения знати ради своего деспотизма. Филипп II Август начал эту политику, Филипп IV ей следовал, Людовик XI дал ей завершение. Самой фатальной политикой была политика кардинала Ришелье и Людовика XIV, которые за 50 лет сделали в этом направлении больше, чем все их предшественники.
Таковы идеи, развитые Буленвилье в его «Истории», Это произведение было написано настолько в антиабсолютистском духе, что при его жизни оно не появилось, а было издано за границей уже после его смерти, в 1727 г.
В другом своем сочинении—«Письма о парламенте»7, тоже опубликованном уже после его смерти, Буленвилье дает историю Генеральных штатов в XIV—XV вв., резко противопоставляя сословную монархию монархии абсолютной.
После смерти Людовика XIV Буленвилье подал регенту записку, в которой предлагал созвать Генеральные штаты. Он думал, что Генеральные штаты могут послужить делу восстановлення влияния аристо* кратии во Франции.
Из всех идей Буленвилье наибольшую популярность среди дворянства и наибольшую критику среди передовых слоев французского общества вызвала его идея двух рас — франкской и галльской,— согласно которой франки—завоеватели галлов, а галлы — покоренный ими народ. (Я говорю здесь о расах не в расистском смысле, этот момент, как уже упоминалось, не является решающим у Буленвилье.)
Теорию Буленвилье еще нельзя назвать гермаиистической теорией. Это теория двух рас — теория до известной степени дуалистическая, не дающая никакого высшего синтеза, а как бы разрубающая французскую нацию на две части, но в ней уже содержатся элементы будущей гермаиистической теории.
Книга Буленвилье вызвала целый ряд возражений. Среди этих возражений особым вниманием пользовались возражения, выдвинутые в книге аббата Жана Дюбо (1670—1742), который был непременным секретарем Французской академии и обладал весьма солидной ученостью. Книга Дюбо «Критическая история установления французской монархии в Галлии»8 (2734) оказала огромное влияние на историографию XIX в., в частности на Савиньи, Фюстель де Куланжа, отчасти на Допша.
Она является ответом на трехтомную работу Буленвилье, но работа Буленвилье состоит из трех маленьких томов, а те три тома, которые составляют ответ Дюбо, являются огромными томами in quarto.
Уже по своим размерам эта работа действительно подавляет сравнительно небольшую работу Буленвилье. Ученость Дюбо обширна, она гораздо больше, чем у Буленвилье.
Посмотрим, каковы же идеи Дюбо, который выступил как защитник интересов третьего сословия. В качестве отпора теории аристократа Булепнплье Дюбо выдвинул романистическую точку зрения на происхождение феодализма.
Он утверждал, что завоевание Галлии франками есть историческая фантазия. Франки никогда не завоевывали Галлию, они явились в Галлию как союзники римского народа, а вовсе не как его враги. Если их короли стали самостоятельными королями, то в силу того, что они получили титул от императора, который передал им управление Галлией формальным образом. То обстоятельство, что франкские короли стали правителями Галлии, ни в какой мере не изменило политической системы, которая существовала в Галлии до этого времени. Вся система администрации, все права отдельных лиц, все гражданские и политические порядки остались прежними. Таким образом, не было ни завоевания, ни покорения, ни порабощения одной расы другой.
Каким же образом произошло это резкое разделение на господ, с одной стороны, и на крепостных — с другой? Это уже результат дальнейшего развития, результат развития феодализма. Только четыре века спустя раздробление общества, превращение должностей в наследственные, превращение земельных наделов в сеньории дало результаты, которые Буленвилье рассматривал как результаты завоевания. Именно тогда между королем и народом возвысилась каста господ и Галлия превратилась в завоеванную страну в полном смысле этого слова, где огромная масса населения, то, что можно назвать третьим сословием, была подчинена небольшой кучке аристократии.
Так рисуется представителю третьего сословия процесс образования аристократии. Таким образом, право завоевания, о котором говорит Буленвилье, было отброшено Дюбо совершенно. Знать является поздним произведением феодализации, этого до известной степени упадочного процесса, между тем как королевская власть и третье сословие— буржуазия теснейшим образом связаны с Древним Римом. Я говорю— буржуазия, потому что Дюбо определенно говорит о жителях римских городов как предшественниках французской буржуазии. По его мнению, римские города и после прихода франков сохранили свои муниципальные учреждения, сенат, самоуправление, и все это передалось французским городам, которые являются прямыми наследниками тех учреждений, которые существовали еще в Римской империи. Тот феодализм, который устанавливается во Франции четыре века спустя после прихода франков, этот феодализм, как говорит Дюбо, по своим корням является римским. В Римской империи он находит бенефиции, или феоды. Он думает, Что эти феоды, условное владение землей, давались за обязательство нести военную службу. Наследственными они были только в том случае, если они передавались лицу, имеющему возможность носить оружие. Словом, феодальная система в смысле системы бенефициев, или феодов, существовала уже у древних римлян. У Дюбо в этом отношении было большое смешение понятий. Он смешивал военные бенефиции римских императоров с королевским доменом (terra Salica) меровингскон эпохи.
Дюбо является представителем интересов третьего сословия. Для него господа н третье сословие вовсе не две разные расы — завоевателей и побежденных. Он видит в лице знати кучку узурпаторов, а в представителях третьего сословия — наследников старинных римских вольностей н прав. Третье сословие, как и монархи, с его точки зрения, является наследником Римской империи.
Надо сказать, что Дюбо дает своим взглядам чрезвычайно ученое по видимости обоснование, которое, однако, может вызвать часто лишь досаду у читающего: трудные вопросы он старается утопить во множестве приводимых им текстов. Читатель прямо теряется в массе доказательств, причем часто то или другое положение сначала высказывается только как гипотеза, а затем, после целой кучи аргументов, часто не имеющих прямого отношения к этому положению, Дюбо пишет о высказанной им гипотезе как о чем-то не подлежащем сомнению,
Дюбо такяе свойственна манера цепляться за юридические определения. Всякие внешние моменты, вроде передачи титула франкским королям римскими императорами, он принимает за основание для вывода, что власть франкских королей была делегирована рнмскнму императорами и представляет собой непосредственное продолжение их сласти.
Таким образом, выводы Дюбо следующие: монархия Меровингов и Каролингов является продолжением римской монархии. Под властью этих монархов (но отнюдь не аристократии) Галлия сохранила римское право и прежний социальный строй. Каждый город сохранил свое муниципальное устройство, свой сенат, свою милицию и свое самоуправление. Как франки, так и галло-римляне, которые управлялись разными законами, жили рядом и жили на равном положении. Все они были одинаково допущены к государственным должностям и все были обложены податями. Дюбо решительно отвергает утверждение Буленвилье о том, что франки-завоеватели были освобождены от уплаты податей.
Книга Дюбо пользовалась очень большой популярностью и признанием в ученых кругах Франции того времени. Буке в своем издании «Recueil des historiens de la GauEe et de la France» постоянно ссылается на книгу Дюбо и называет ее автора doctissimus abbas Dubos. Эта книга, несмотря на свой объем и огромный ученый аппарат, неоднократно переиздавалась в XVIII в.
Когда Монтескье писал свой «Дух законов», то в вопросах, связанных с происхождением феодальных учреждений во Франции, господствовали эти две основные теории — теория Буленвилье и теория Дюбо. Монтескье старается занять среднюю позицию. Он говорит о больших трудностях, стоящих перед историком, который пожелает среди этих противоречивых, отрицающих друг друга мнений найти истинный путь. По его мнению, истинный путь лежит посредине, но надо сказать, что нанять эту среднюю позицию Монтескье не всегда удается. Главным образом он обращает свою критику против Дюбо. Слабые стороны его теории ясны для проницательного ума Монтескье. Прежде всего, он сразу же отмечает манеру Дюбо засыпать читателя фактами и текстами для того, чтобы протащить таким образом слабо обоснованную гипотезу. Затем, он очень легко опровергает основную мысль Дюбо о том, что якобы не было никогда франкского завоевания. Он доказывает, что франкское завоевание было, что имело место разорение и т. д. Но это вовсе не значит, что Монтескье хочет стать на точку зрения Буленвилье.
При всей умеренности своего мировоззрения Монтескье отражает во всяком случае буржуазную, а не феодальную точку зрения, на которой стоял Буленвилье. Поэтому он ослабляет значение франкского завоевания, утверждая, что, по его мнению, вслед за завоеванием вовсе не наступило резкого разделения на два сословия, соответствующих двум расам, как думал Буленвилье. По Монтескье, завоевание повлекло за собой, скорее, установление более демократического строя, чем резкое деление на сословия.
Хотя, может быть, теория Монтескье более верна, чем идеи Дюбо и Буленвилье, но обосновывает он ее чрезвычайно неудачно, ссылаясь на совершенно неправильно понятые источники. Например, он говорит о так называемом «персональном праве». Это «персональное право» в эпоху раннего средневековья заключалось в том, что каждый жил по праву своего племени, и право, таким образом, было связано с личностью, а не с территорией, на которой жило данное лицо. Монтескье же считает, что «персональное право» заключалось в том, что каждый мог сам выбирать, по какому праву он желает жить. У каждого, по мнению Монтескье, была свобода такого выбора. Таким образом, салическое право стало основным правом для всего населения и галло-рнмляпе, естественно, желали жить по тому салическому праву, по которому жили варвары. Кроме духовенства, которое пользовалось старым римским правом, все население Галлии после завоевания стало жить по салическому праву.
Неправильно истолковывая некоторые тексты, касающиеся одного или немногих городов Галлии, Монтескье приходит к убеждению, что там сохранилось какое-то представительное учреждение для всего населения, как франкского, так и галльского, какое-то подобие сената, которое продолжало существовать во Франкском государстве. Таким образом, выходит, что представители третьего сословия с ранних пор образовали какое-то политическое собрание и участвовали тем самым в ограничении суверенных прав монарха. Словом, орган, подобный Генеральным штатам, по мнению Монтескье, появляется чуть ли не на заре существования Франции.
Надо сказать, что у Монтескье имеется большое количество чрезвычайно интересных соображений по истории феодального права во Франции, разбросанных по всему «Духу законов» и особенно сконцентрированных в последних его главах. Но наряду с чрезвычайно верными и правильными суждениями, которые часто основываются на историческом чутье этого исключительно одаренного человека, мы часто находим у него весьма поверхностное и неправильное толкование источников, что лишает его суждения научного значения.
Взгляды Монтескье были доведены до гораздо большей систематичности и отчетливости в исторической концепции аббата Габриеля де Бонпо де Мабли э. Его концепция во многом не соответствует историческим фактам, но необычайно характерна для идеологии третьего сословия — буржуазии, уже отчетливо сознающей свои классовые интересы и выставляющей для их подтверждения определенную историческую концепцию.
Мабли известен прежде всего как один из представителей утопического социализма XVIII в. 10.
Но надо сказать, что его коммунистические взгляды оставались в области чистой теории. Когда дело доходило до практического их применения, то Мабли становился чрезвычайно осторожным и выступал, скорее, как идеолог буржуазии и при этом весьма умеренной. В этом любопытная двойственность Мабли. Мы у него видим большой радикализм в теории и чрезвычайно умеренные и приспособленческие точки зрения, когда дело доходит до практики.
Мабли также стоит на почве рационализма. В основу своей исторической теории он кладет естественное право, основанное на естественных свойствах человека и на тех социальных качествах, которые толкают человека к общественности. По Мабли, первоначальный строй общества — это строй коммунистический. Общее владение землей и равенство всех людей есть естественное состояние человечества. На первых порах существования человечества оно было связано с тем, что население было очень редкое, занималось охотой и рыболовством. Таким образом, для создания частной собственности не было предпосылок. Но рост населения постепенно толкает человечество к земледелию. При этом земледелие само по себе вовсе не требует отказа от общности владения землей и не предполагает возникновения частной собственности. Возникновение частной собственности, с точки зрения Мабли, является результатом невежества людей и злоупотреблении. Некоторые ленивые субъекты, не желая работать столько же, сколько остальные, уклонялись от работы. С другой стороны, правители злоупотребляли своими правами, и это привело к тому, что решено было произвести передел земли, отдать каждому часть земли в частную собственность. При этом по невежеству никому не пришло в голову, к каким ужасным последствиям все это должно привести. Частная собственность была нарушением закона природы, поэтому она привела к искажению человеческой природы, к развитию пагубных страстей, к росту неравенства, к разделению общества на классы. Мабли прекрасно видит, какие последствия имеет развитие частной собственности для общества, но не видит никаких практических путей к ее ликвидации, к возвращению людей к прежнему состоянию. Поэтому коммунизм для пего является золотым сном прошлого, навсегда пройденным этапом. Он не видит никаких путей к восстановлению этого порядка в настоящем. По его мнению, богатые люди себялюбивы и жадны, они не откажутся от своего. Он не верит, что путем убеждения можно заставить богатых отказаться от их богатства, а бедные, как он думает, приучены к неравенству, задавлены, невежественны, и нет никакой возможности рассчитывать на то, чтобы они могли сами себя освободить. Поэтому ссли н можно о чем-нибудь думать, то только лишь о частичном смягчении наиболее вопиющих из зол современного общества, главным образом тех, которые связаны с феодальной собственностью.
Таким образом, на практике Мабли из отрицателя собственности вообще превращается в ее охранителя. На практике он выступает как буржуазный реформатор, а не как революционер, как можно было бы л у мать, если судить по его теоретическим воззрениям, согласно которым естественным строем для человечества является коммунизм.
Политические взгляды Мабли тоже в теории отличались крайним радикализмом, а на практике весьма большой умеренностью. В теории Мабли исходит из учения о неотъемлемых правах человеческой личности. Источником всякой верховной власти для него является народ, который создает власть для улучшения своего благосостояния. Если народ ошибся и создал плохую власть, то он может исправить эту ошибку и изменить власть. Народ обязуется повиноваться власти лишь до тех пор, пока она преследует ту цель, для которой была создана, именно счастье народа. Если же правитель нарушает права народа, последний имеет право на" восстание. Для того чтобы иметь хорошие законы, народ должен быть сам себе законодателем. В своих наиболее зрелых произведениях Мабли высказывал сочувствие к республиканским формам правления.
Но опять-таки Мабли не делает всех выводов из этих теоретических положений. На практике он советует осторожные полумеры и не идет дальше требования ограничить власть короля с помощью парламентов и регулярно созываемых Генеральных штатов. Он считает, что во Франции политические преобразования могут быть произведены мирным путем, поскольку там имеются эти учреждения.
Б этом историческом труде Мабли проповедует гражданские доблести, взятые им главным образом из античных примеров, дает целый ряд лозунгов и крылатых г -,ов, которые затем будут непрерывно звучать во время французской революции. Он призывает к свободе, патриотическому самопожертвованию, строгости нравов, республиканским добродетелям. У него постоянно фигурируют такие термины, как «отечество» («1а patrie»), «гражданин» («le*citoycn»), «общая воля» («vo-lonte generale»), «народный суверенитет» («souverainete du peuple»). Все эти формулы, взятые из античности, Мабли старался использовать применительно к французскому народу, решительно разрывая со взглядами, которые высказывались Буленвилье н Дюбо, в целом ряде пунктов примыкая к взглядам Монтескье и развивая их более последовательно.
Составить представление о взглядах Мабли на задачи истории можно хорошо по его небольшой книге «О способе писать историю» 1г, опубликованной в 1783 г. Здесь он в полубеллетристнческой форме, в формо советов другу, который хочет заняться писанием истории, высказывает свои теоретические взгляды на задачи истории.
Мабли предъявляет к историку ряд требований. Историк должен ясно представлять себе, зачем он пишет историю и какие цели себе ставит. Мабли считает, что историк должен быть прежде всего знаком с естественным правом, знать происхождение государственной власти в обществе, знать права и обязанности человека как гражданина и как должностного лица.
Другое требование Маблн к историку — знание политики. Мабли различает два вида политики. Одна основана на законах, установленных природой для счастья человека. Эти законы, по мнению Мабли, неизменны, как сама природа. Другая политика —это порождение страстей, затемняющих наш разум. Надо изучать, конечно, в первую очередь первую политику, другими словами, нужно, изучать то, что можно-назвать моральной философией. Она покажет, чем является то счастье, к которому мы должны стремиться, и те способы, которыми его можно-достичь. Из диалога, который при этом развертывается, видно, что идеалом счастья для Мабли является утопия Томаса Мора. Только стоя на такой точке зрения, по мнению Мабли, историк может найти верный путь, т. е. сказать, насколько то или другое государство приближается к этой естественной политике — «политике природы» («1а politique de la nature») или удаляется от этого идеала. Но в то же время Мабли считает, что нужно изучать и политику страстей, которую мы видим в действительной истории, которая постоянно извращает управление государством.
Маблн отрицательно относится к тому очерку всемирной истории, который дал Вольтер. Вольтер для него является постоянным предметом критики и иногда очень резких выпадов. Мабли — представитель нового, более молодого поколения просветителей, которое Вольтер уже не удовлетворяет. Мабли полагает, что Вольтер преподает плохую политику и плохую мораль и в своих исторических экскурсах обнаруживает невежество и искажение фактов.
Ему кажется крайне безнравственной мысль Вольтера, что морально отрицательные явления в конечном итоге могут иметь благие результаты. Утверждение Вольтера, что развращенный двор папы Льва X содействовал развитию культуры в Европе, приводит Мабли в негодование. Он говорит, что аморальное явление никогда не может содействовать развитию истинного просвещения, а содействует лишь падению нравов. Он не может простить Вольтеру иронию, которая постоянна сопровождает у Вольтера описание ошибок людей. Он с негодованием говорит о «шуточках» Вольтера, который искажает историю, вместо того чтобы ее разъяснять.
Для Мабли история — это прежде всего школа гражданской добродетели. История должна не только просвещать разум, но и направлять сердце, побуждать людей любить добро, общественное благо, отечество, справедливость. Поэтому историк должен углубленно изучать мораль и этому должен учиться прежде всего у древних историков. Мабли оплакивает упадок нравственного чувства у современных ему историков. Историк, по его мнению, должен превозносить добродетель и бичевать все пороки общества, отошедшего от природы. Итак, па мнению Мабли, возвышенная, моральная философия должна лежать в основе всей работы историка.
Мабли протестует против какого бы то ни было внесения историком «божьей руки», «божьей воли» в ход истории. С этой точки зрения он возмущается Страдой, который все победы и успехи испанцев в борьбе с Нидерландами приписывает «божьей воле». Если вводить бога, то нужно его сделать Ответственным также за всевозможные глупости и подлости, которые совершаются в истории.
Задачу всемирной истории Мабли рисует примерно так же, как Тит Ливии, который в начале своей истории говорит: «Не останавливаясь на баснях, которыми наши грубые предки старались прославить свое происхождение, ограничимся тем, что узнаем нравы и законы, гражданские и военные, и знаменитых мужей, которые распространили власть республики на весь мир, а так же как наше благополучие обмануло нас и довело до того фатального нехода, когда под бременем нашей жадности и тщеславия у нас нет даже необходимых сил, чтобы исправиться» 13.
Мабли кажется, что здесь дана программа изучения всей мировой истории, которую можно применить к истории Англии, Франции, Италии, Испании, Германии. Везде сначала наблюдаются варварские нравы в течение ряда столетий, затем ряд, как он говорит, революций, или переворотов. С помощью таких переворотов эти народы были приведены к цивилизации (politesse), которой мы теперь гордимся, но которая представляет лишь новое рабство, потому что она есть результат изнеженных нравов, низких пороков, а не законов, которые приблизили бы нас к Законам Природы (с большой буквы). Заметим, что понятие «Природа» у просветителей вообще играет довольно своеобразную роль. Законы Природы — это то, что сообразно с природой естественного права, это также то, что согласно с разумом, что может осчастливить, облагодетельствовать человечество и в конце концов это те рецепты, которые тот или иной писатель прописывает человечеству. Свои собственные рассуждения, свои соображения, рецепты для облэгодетельствования человечества писатели-просветители часто отождествляют с требованиями природы.
Мабли замечает, что писать всеобщую историю не легко. Прежде всего он боится, что если он напишет историю так, как она есть, то может прослыть плохим гражданином. Да к тому же нельзя доверяться тем грубым и невежественным историкам, которые оставили нам историю новых стран Европы, особенно раннюю их историю. Разве можно доверять такому историку, как Григорий Турекий? Здесь необходимо изучить огромную массу документальных материалов — дипломов, формул. На это нужно убить целую жизнь. А в истории, говорит он, для историка гораздо более важно высказать правильные суждения, чем большую эрудицию.
Мабли высоко ставит Боссюэ, и морализирующий характер истории Боссюэ находит у него сочувствие, хотя общее мировоззрение Боссюэ чуждо Мабли, потому что Боссюэ вводит бога во все акты истории.
Морализирующий характер истории самого Мабли находит яркое выражение в его стремлении вводить в изложение событий речи тех или иных персонажей. Мы знаем, что историки-гуманисты также вводили речи в свое изложение событий, но к XVII в, этот обычай вышел из употребления, а в XVIII в. он был совершенно оставлен. Мабли вовсе не думает, что эти речи могут кого-либо ввести в заблуждение и кто-нибудь подумает, что они были действительно произнесены. Но, с его точки зрения, они являются прекрасным способом морализировать по поводу исторических событий. Мабли полагает, что никогда не будет истории, которая являлась бы одновременно и поучительной, и занимательной, без введения речей.
Какова же общая концепция истории у Мабли? Вся история рисуется ему в основном как регресс, как отход от законов Природы, согласно которым собственность есть величайшее зло и все люди созданы равными, с одинаковыми правами. Этот глубокий пессимизм сказывается и в обрисовках у Мабли современной ему Европы, где он видит только упадок и разрушение и никакой надежды на возвращение к лучшему; всюду люди потеряли всякий интерес к общественным делам. О Франции он говорит так: «Я устал заниматься этой нацией, которая погибла безнадежно и которая вследствие своей непредусмотрительности и легкомыслия вполне заслуживает того, что наши министры всеми презираются» Ч К такому печальному и безвыходному положению человечество привел рост богатств, главный враг Природы и чистоты нравов. Падение человечества усилилось особенно в XVI в., который, по мнению Мабли, оказался наиболее губительным, так как с этого времени началось быстрое развитие торговли и роскоши. Торговля, как считает Мабли,— это нечто чудовищное, само себя разрушающее; купец — это человек без родины; мануфактуры портят рабочих, превращая их в самый низменный сорт людей.
Мабли сочувствует американцам, которые ведут с Англией борьбу за независимость, но боится, что их погубит промышленность и торговля. По его мнению, государство не должно быть богато. Он вообще желал бы, чтобы не было ни финансов, ни государственных долгов и т. п. Он вопреки историческим фактам считает, что бедные народы всегда были победителями богатых народов.
Таким образом, Мабли остается только вздыхать и жалеть о прошлом, но никаких путей к возвращению в это лучшее прошлое, никаких путей к коренному исправлению общества Мабли не видит. По его мнению, общество зашло в тупик н нет ничего, что бы могло его оттуда вывести.
Значительный интерес для нас представляют взгляды Мабли на историю средних веков. Мабли вопреки Буленвилье полагает, что франки и галлы после прихода франков в Галлию составили один народ. Демократия франков передалась и галлам; она освободила их от римского господства. Таким образом, по его мнению, германская демократия является началом политического развития Франции. Это представление о слиянии франков и галлов в один иарод у Мабли, так же как и у Монтескье, основано на неправильном понимании некоторых текстов н особенно на неправильном толковании понятия «персонального права». Мабли. так же как и Монтескье, думает, что «персональное право» заключалось в праве каждого выбирать тот закон, по которому он будет жить. Галло-римское население выбрало франкский закон — «Салическую правду» и тем самым объединилось с франками. Мабли не согласен и с Дюбо. В отличие от него Мабли не приписывает решительно никакого значения римским традициям, в частности муниципальным вольностям, которые, по мнению Дюбо, третье сословие унаследовало еще от римских времен.
Подобно Монтескье, Мабли рисует политическое устройство Франкского государства при Карле Великом как некую идеальную монархию, хотя нарисованная им картина не имеет ничего общего с действительной историей этого периода. В этой идеальной монархии якобы соединялись три основные формы государства: монархия, аристократия и демократия с тремя сословиями (штатами)—духовенством, знатью и народом. Последний, как утверждает Мабли, также принимал участие в законодательстве, осуществлявшемся в периодически созываемых собраниях
Карл Великий, в изображении Мабли,— своеобразная фигура. Это — народолюбец, признающий права народа, философ школы естественного права, подобный просветителям XVIII в. Мабли рисует этого короля как философа и защитника третьего сословия, который внушает этому сословию историческую гордость. Такой идеализированный образ Карла Великого, конечно, очень далек от подлинного облика этого деятеля истории.
В сущности вся книга Мабли представляет собой историю народа, или, лучше сказать, историю тех слоев населения, из которых образуется третье сословие. Но эта история, конечно, совершенно фантастическая. Так же фантастична и история Генеральных штатов при Карле Великом и в более поздний период, которую дает Мабли, хотя, как известно, этого учреждения в то время вовсе не было. Между тем Мабли замечает, что при Карле Великом основным недостатком Генеральных штатов было разделение на три отдельных и независимых сословия и что при преемниках Карла Великого согласие между сословиями нарушается, и народ уже ни во что не ставится. Наследственность должностей, судебные права сеньоров и прочие нововведения довершают этот переворот, совершенно поработивший народ.
Освобождение коммун, борьба городов за свою независимость, по мнению Мабли, отчасти возвращают третьему сословию его былую свободу. Отчасти его права восстанавливаются в Генеральных штатах XIV в. Но в целом Генеральные штаты, установившиеся при Филиппе IV,— лишь тень тех идеальных Генеральных штатов, которые, по мнению Мабли, существовали при Карле Великом. Ближе всего к пониманию прав нации подошли Генеральные штаты J 356—1357 гг.— времени Парижского восстания Этьена Марселя, но их неспособность и непредусмотрительность сделали бесплодной их попытку восстановить свободу. Источником всех дальнейших зол, всего дальнейшего политического порядка Франции, говорит Мабли, является король Карл V, разрушивший Генеральные штаты, чтобы поставить на их место произвол. Правление Карла V было причиной всех дальнейших зол, которые с тех пор удручали монархию. «Нетрудно показать,— пишет Мабли,"—что восстановление этих штатов не таких, какими они были, а таких, какими они должны быть, единственный способ возвратить нам добродетели, которые стали нам чужды и без которых государство в вечной тоске ждет момента свого разрушения» 1S.
Несмотря на свой пессимизм, Мабли все же видит некоторый выход, некоторую возможность улучшения положения Франции — именно в возрождении третьего сословия и в созыве Генеральных штатов. Здесь намечена та позиция, которую буржуазия заняла перед революцией во Франции и которая получила свое осуществление в созыве Генеральных штатов 1789 г.
Многотомная работа Мабли интересна еще своими многочисленными примечаниями, так называемыми «remarques et preuves», содержащими большой полемический материал. Мабли критикует целый ряд авторов и в особенности обрушивается на Дюбо, который тоже был, как мы видели, идеологом буржуазии, но старался связать ее исконные вольности не с франкским периодом, не с эпохой освобождения от владычества Рима, а с римскими временами. Мабли нападает на основную идею Дюбо — сохранность римских учреждений. И здесь он обнаружил большую историческую проницательность, отмечая искусственность всех построений Дюбо, который старается позднейшие средневековые городские институты связать с римскими муниципальными учреждениями. Он указал на ряд ошибок Дюбо, смешивавшего, например, римские бенефиции с terra Salica, и др.
Таким образом, «Замечания по поводу французской истории» Мабли дают нам историю средних веков, написанную с позиций буржуазии, политическую программу третьего сословия XVIII в., опрокинутую в прошлое.
Успех книги Мабли был огромен. В ней верхушечные слои буржуазии Франции нашли свою историческую идеологию. В 1787 г., совсем незадолго до революции, Академия надписей и изящных искусств объявила конкурс на похвальное слово Мабли. Премию получил аббат Бризар за свою работу «Историческое восхваление Мабли»16. Что именно отмечал Бризар как особенную заслугу Мабли? Это чрезвычайно интересно, потому что показывает, как воспринималась современниками историческая концепция Мабли. Бризар прежде всего отмечает, что к истории Мабли видно, как свобода выходит вместе с франками из лесов Германии и освобождает Галлию от угнетения римлянами и как на почве этой свободной и республиканской конституции древних франков утверждается основание французской монархии.
Другой заслугой Мабли Бризар считает характеристику правления Карла Великого, то, что он показал этого короля как патриота, как мудрого законодателя, признающего неотъемлемые права человека, как своего рода пример современной монархии.
Мы видим, таким образом, что уже в XVIII в. складываются те основные направления в трактовке проблемы отношений средневековья к античности, с которыми нам приходится встречаться постоянно и до настоящего времени.
Наиболее последовательно «германизм» представлен у Буленвилье, для которого весь государственный и общественный строй раннего средневековья порожден германским завоеванием. Германцы, завоеватели римлян, господа в силу своего права завоевания, устанавливают свой общественный строй. Это свобода, но свобода только для господ, только для господствующего класса, для дворянства. Что же касается галло-римлян, то это — бесправные крепостные, у них нет ни политических прав, ни политических традиций. Буленвилье отмечает отрицательную роль монархии, которая, по его мнению, систематически подрывала права сеньоров.
Если германистическая точка зрения была наиболее ярко выражена у Буленвилье, то романистическая точка зрения была в законченной форме выражена Дюбо. Когда мы его читаем, то нам может показаться, что мы читаем Фюстель де Куланжа. Для Дюбо германского завоевания вовсе не было. Германцы выступают не как завоеватели, а как союзники римлян. Они подчиняются римским учреждениям. Германские короли получают свои полномочия от римского императора; германцы усваивают римскую культуру; галло-римское население, особенна население городов, сохраняет свои муниципальные вольности, которые оно унаследовало от римлян; франки и галлы живут рядом на данной территории на одинаковых правах. Отношения между ними складываются вовсе не по линии расовой или племенной, а в результате развития общих для всех феодальных учреждений.
Монтескье пытался дать синтез обеих точек зрения. Он полагал, что завоевание имело место, но оно принесло галло-римскому населению не порабощение, а, напротив, освобождение от деспотизма Римской империи. Галло-римляне начинают жить по франкскому праву, но сохраняют некоторые учреждения от римской эпохи, например фантастическое подобие сената, о котором говорит Монтескье.
Мабли ближе всех своих современников подошел к правильному решению проблемы происхождения феодализма, хотя некоторые документы он понял и истолковал неверно. Он был прав, утверждая, что франкское завоевание освободило галло-римлян от римского деспотизма н дало им демократические учреждения, которые только в дальнейшем стали развиваться в феодальные. Но, конечно, нарисованная Мабли картина Генеральных штатов при Карле Великом и вообще изображение политики этого короля — совершенно фантастичны, тут очень мало исторической правды.
Когда мы говорили о Мабли, нам пришлось указывать на его отрицательное отношение к историческим взглядам Вольтера. Это, видимо, связано и с некоторыми расхождениями в их политических взглядах. Для Вольтера политическим идеалом являлась абсолютная монархия, правда в форме просвещенного абсолютизма, направленного на благо народа. У Мабли идеалы третьего сословия высказаны более решительно, что выражается в его требовании созыва Генеральных штатов. Но в целом политические взгляды Мабли очень туманны и противоречивы. Мабли в некоторых своих теоретических высказываниях подошел к идеям буржуазной демократии и даже социализма, но эти идеи выражены у него еше в неясной, утопической форме и крайне непоследовательно.
Французский философ Шарль Луи де Монтескье (1689 - 1755) жил и писал свои труды в XVIII веке, который часто называют веком Просвещения. В этот период методом обоснования политических и правовых доктрин стал рационализм. Тогда же ряд политико-правовых концепций приобретает классические формы.
Ш. Монтескье, развивая теорию, начало которой заложил Джон Локк, создал своего рода эталон просветительской политической теории. Его главный труд «О духе законов» (1748). В данном труде он рассматривает возникновение политически организованного общества как исторический процесс, а государство и законы, по его мнению, появляются вследствие войн. Не имея достаточного количества материалов, чтобы построить общую теорию происхождения государства, мыслитель пытается подойти к этой проблеме путем анализа процессов зарождения социальных и правовых институтов. Следует отметить то, что Ш. Монтескье был противником внесения в понятие естественного состояния таких социальных явлений как собственность (Дж. Локк) и война (Т. Гоббс).
Закономерности общественной жизни он раскрывал через понятие общественного духа нации (отсюда и название его главного труда - «О духе законов»).
Согласно учению Ш. Монтескье, на общественный дух, нравы и законы нации воздействуют две группы причин:
1) физические причины;
2) моральные причины;
К группе физических причин относятся климат, состояние почвы, размеры и положение страны, численность населения и пр.
Например, на юге жаркий климат, из-за этого люди там ленивы и работают только из страха наказания; в таких странах, как правило, царит деспотизм.
Ш. Монтескье отождествлял политическую свободу с личной безопасностью, гражданскими правами и независимостью индивида от произвола властей. Для него свобода - это право делать все, что не запрещено законами. Основывая идеал свободы, он исследовал существовавшие в то время формы государства.
Исходя из результатов своих исследований, Ш. Монтескье выделил 3 вида правления:
1. республика;
2. монархия;
3. деспотия.
Каждый из этих видов правления имеет свой собственный принцип, характеризующий государственную власть с деятельной стороны, с точки зрения ее взаимоотношений с гражданами.
Республика - это государство, где власть принадлежит либо всему народу (демократическая республика), либо его части (аристократическая республика). Основной принцип республики - политическая добродетель, т.е. любовь к отечеству: демократическая республика в этом вопросе стремится к равенству, а аристократическая - к умеренности.
Монархия - это единоличное правление, опирающееся на закон; ее принципом служит честь, а носителем этого принципа Ш. Монтескье считал дворянство.
Деспотия - это единоличное правление, основанное на беззаконии и произволе. Деспотия держится на страхе и является неправильной, неверной формой государственного устройства.
Шарль Монтескье считал, что республика характерна для небольшого государства, монархия - для государств средней величины, империя - для обширных империй. Однако в своем трактате «О духе законов» он теоретически предполагал возможность республиканского правления в крупном государстве, но только при условии его федеративного устройства.
Сам Шарль Монтескье идеальным типом правления считал демократическую республику, но в тот период истории такой тип являлся неосуществимым: в условиях социального неравенства добиться политического и морального единства общества, прямого правления народа было невозможно. Поэтому более жизненной, как и Дж. Локк, считал ограниченную монархию, при котором правление монарха уравновешивается правлением представителей народа.
Для обеспечения законности и свободы и в республике, и в монархии (о деспотии здесь не говорится, потому что уже по определению законность и свобода ей чужды) власть должна быть разделена.
Развивая идею Дж. Локка, Шарль Монтескье помимо законодательной и исполнительной выделил третью основную ветвь власти - судебную, отделив ее тем самым от законодательной. Судебная власть не является политической. Их задача - это наказание преступников и разрешение конфликтов между частными лицами.
Что касаемо законодательной власти, Монтескье выделил 2 палаты парламента: верхнюю и нижнюю. Верхняя палата состоит из знати и имеет право отменять решения нижней - палаты представителей. Но права верхней палаты ограничены: она может отменить некоторые постановления нижней палаты, но не заменять их другими.
Принцип разделения властей, согласно взглядам мыслителя, состоит прежде всего в том, что они должны принадлежать различным государственным органам. Порядок должен быть таким, чтобы одна власть сдерживала другую.
Ш. Монтескье считал, что эти принципы были воплощены на тот момент в государственном строе Англии, где законодательная власть принадлежит парламенту, исполнительная - королю, а судебная - присяжным. Для того времени учение Монтескье несло серьезные новации.
Шарль-Луи́ де Секонда́, барон Ля Брэд и де Монтескьё (фр. Charles-Louis de Seconda, Baron de La Brède et de Montesquieu; 18 января1689 - 10 февраля 1755) - французский писатель, правовед и философ, автор романа «Персидские письма», статей из «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремёсел», труда «О духе законов» (1748), сторонник натуралистического подхода в изучении общества.
«Персидские письма», 1721.Текст романа на русском и французском языках
«Книдский храм» (фр. Le Temple de Gnide), 1725
«Размышления о причинах величия и падения римлян», 1734
«О Духе законов», 1748.Текст Избранных сочинений Ш.Монтескьё О Духе законов
«Опыт о вкусе», 1753
Шарль Луи Монтескье родился в 1689 году в г. Лабред близ Бордо в старинной аристократической семье. Учился он в коллеже неподалеку от города Мо. Уже в те годы, проявляя безразличие к богословским премудростям, молодой Монтескье изучал историю и культуру античного мира, и в особенности Рима. По окончании коллежа он с большой настойчивостью и весьма плодотворно изучал право, сохраняя одновременно живейший интерес к литературе и искусству. В 1714 году Монтескье становится советником бордоского парламента, а два года спустя, после смерти дяди, получает по наследству пост президента того же парламента. Парламенты в ту эпоху являлись высшими судебными учреждениями во Франции. Став во главе парламента одного из крупнейших городов страны - Бордо, Монтескье получил возможность близко ознакомиться с борющимися социальными силами, с углублявшимися противоречиями феодальной Франции, с пороками феодально-абсолютистского государства.
Начало судейской деятельности Монтескье совпало с концом правления Людовика XIV. Французский абсолютизм в то время шел уже по нисходящей линии. Это было связано с ослаблением его социальной основы. В начале XVIII века феодальный строй во Франции начал обнаруживать признаки неизлечимого недуга. Разоряющееся феодальное хозяйство стремилось отстоять свое существование, усиливая эксплуатацию крестьянства, значительные массы которого в период царствования Людовика XIV были доведены до нищеты. Отчаявшиеся крестьянские массы все чаще вступали в кровавые схватки со своими поработителями - феодалами и стоявшей за их спиной королевской властью. Так, в годы учения Монтескье в Южной Франции, в провинции Лангедок, крестьяне вели ожесточенную борьбу против феодальных поборов и повинностей. Хлебные бунты становились обычным явлением.
Положение отсталой феодальной Франции еще более ухудшалось неудачными войнами против ее главного конкурента - Англии и союзников Англии. Каждая новая война и каждое новое поражение усугубляли хаос во Франции.
В недрах феодального строя складывались и развивались капиталистические отношения. Дальнейший рост капитализма, экономический мощи буржуазии тормозился системой феодальных отношений, вот почему идеологи буржуазии с нарастающей силой выступали против феодальных порядков и феодально-клерикальной идеологии. Все смелее передовая интеллигенция атаковала королевскую власть, стоявшую на страже феодализма. В соответствии с новыми, буржуазными отношениями складывались и развивались новая надстройка, новые политические, правовые, философские, художественные, нравственные идеи.
В числе первых борцов за новое мировоззрение был и Монтескье. Он понял необходимость существенных преобразований в экономике и политическом управлении Франции. Несмотря на аристократическое происхождение, Монтескье примкнул к оппозиционным буржуазным кругам, но, как уже было сказано, к умеренно оппозиционным.
В 1721 году Монтескье выпустил анонимно одну из важнейших своих работ - «Персидские письма», где устами вымышленных персидских путешественников тонко и ядовито высмеял порядки, господствовавшие во Франции и других странах Европы. Монтескье выразил свое отрицательное отношение к абсолютной монархии, к царившему в стране политическому произволу, к мерзким нравам дворцовой камарильи. Он осмеял самого «короля-солнце» - Людовика XIV, который, по словам Монтескье, простирал абсолютную власть не только на замученные тела своих подданных, но и на души их, заставляя мыслить так, как он этого хочет, мог возвысить и унизить каждого, как только вздумается, не считаясь ни с логикой, ни с нравственностью. «.. . Он не думает, - писал Монтескье о монархе, - что царственное величие должно быть стесняемо в даровании милостей... Он дал маленькую пенсию некоему человеку, убежавшему от неприятеля на две мили, и хорошую губернию тому, кто убежал на четыре» 1. Монтескье видел хаос, который воцарился в государственном управлении, и набросал картину растущего беспорядка в экономической жизни, в финансах. «Министры, - отмечал он, - сменяют и уничтожают здесь друг друга, как времена года: в течение трех лет финансовая система переменилась на моих глазах четыре раза» 2 .
Особое возмущение вызывали у Монтескье бесчеловечное подавление свободы совести, расправы католической церкви с инакомыслящими. Он поднял голос против центра католической реакции - Ватикана, разоблачал его как вековечного врага человеческого разума, как защитника всего ветхого и отжившего. Монтескье выступил против попыток Ватикана вторгаться во внутренние дела Франции, провоцировать раздоры между французами.
«Персидские письма» имели шумный успех в кругах, оппозиционно настроенных к абсолютной монархии.
В 1726 году Монтескье отказался от службы, чтобы полностью посвятить себя науке. Вскоре он из Бордо переехал в Париж, где установил тесные связи с передовыми деятелями культуры, много и упорно работал над новыми произведениями. В 1728 году Монтескье отправился в Англию; пристально изучал он социальный и государственный строй, историю и культуру этой страны. Поездка сыграла очень большую роль в формировании его мировоззрения, если учесть, что Англия в ту эпоху значительно опередила Францию и другие европейские государства в своем развитии. Английская буржуазная революция XVII века нанесла сокрушительны удары феодализму в Англии, подорвала его мощь и открыла широкие возможности для развития капитала Королевская власть была ограничена парламентом, в котором буржуазия играла решающую роль.
В 1734 году Монтескье издал работу «Рассуждении о причинах величия и падения римлян» , которая в некотором отношении явилась подготовительной ступенью к созданию главного его труда - «О духе законов». Уже в «Рассуждениях» Монтескье пытается уловить необходимый, закономерный характер развития общественно» жизни. Возвышение и падение Римского государства он не склонен объяснять лишь удачными или неудачными действиями отдельных людей: согласно Монтескье, Рим пал, ибо утратил то, что некогда возвысило его, - гражданский дух и любовь к родине. Подобные объяснения исторических явлений, разумеется, не могли вывести Монтескье за пределы идеалистического понимания истории, но они уже не укладывались в рамки историографии, которая в лучшем случае рассматривала историю как дело рук выдающихся личностей.
В книге «Рассуждения о причинах величия и падения римлян» Монтескье пытался проанализировать происхождение деспотизма и его гибельные последствия для судеб государства. Он отстаивал мысль, что только политические свободы являются гарантией процветания и мощи государственного организма.
Стараясь быть весьма осторожным в суждениях и выводах, мыслитель придал своему труду характер сугубо академического, «беспристрастного» изучения одного из отдаленных периодов истории человечества. Но, несмотря на это, подлинная цель автора не могла ускользнуть от читателя. Критический анализ истории Рима давал возможность задуматься над современным положением вещей. Разоблачение античного деспотизма превращалось в разоблачение французской абсолютной монархии.
В 1748 году вышла в свет книга Монтескье «О духе законов» (в другом переводе - «Дух законов»), над которой он работал свыше двадцати лет. В пей мыслитель обобщил и привел в систему свои философские, социологические, правовые, экономические и исторические взгляды. Это выдающееся произведение стало серьезным идейным подспорьем для дальнейших, более смелых атак на ветхое здание феодализма.
За короткое время книга «О духе законов» была переведена на многие европейские языки. В России она впервые была издана в 1775 году.
После опубликования работы «О духе законов» Монтескье принял участие в создании знаменитой французской «Энциклопедии, или Толкового словаря паук, искусств и ремесел», которая сыграла столь выдающуюся роль в критике старых, феодальных порядков, в разработке и популяризации новых, прогрессивных идей и теории. Для «Энциклопедии» он написал статью «Вкус», где изложил свои эстетические взгляды.
Умер Монтескье в 1755 году, оставив после себя значительное неопубликованное литературное наследие.
Монтескье принадлежал к числу тех французских просветителен XVIII столетия, которые посвятили свои силы преимущественно изучению общественной жизни. Глубоко не удовлетворенный религиозными объяснениями истории, он уже в ранних своих работах пытался понять ход и последствия исторических событий, объяснить историю, не прибегая к вымышленным сверхъестественным силам.
