В бывшем СССР тема исполнения смертных приговоров была закрытой. Непосредственные же участники этого процесса давали “подписку о неразглашении”. Но сегодня того государства и органов, которым они давали подписку, нет. И человек более двух с половиной лет, приводивший в исполнение смертные приговоры в Азербайджане, бывший начальник учреждения УА-38/1 УИТУ МВД Аз ССР Халид Махмудович Юнусов рассказывает…
– Обычно из Верховного суда нас заранее предупреждали о таких заключенных, к нам они поступали только после вынесения им смертных приговоров. Это сейчас на каждого заключенного наручники одевают, а тогда только на приговоренного к смертной казни. Я как начальник тюрьмы был обязан его принять, предложить написать прошение о помиловании, если же он считает приговор необоснованным, мы – я и другой сотрудник, который в тот момент оказывался рядом, составляли акт об отказе осужденного написать прошение о помиловании, которое отправляли так же, как и заявления с просьбой о помиловании, прокурору по надзору в прокуратору республики, которая в свою очередь направляла все эти заявления в президиум Верховного совета вначале республики, а потом СССР. Там существовала специальная комиссия по рассмотрению. Пока она рассматривала заявление осужденного, человек находился у нас.
– Сколько обычно проходило времени с момента вынесения приговор а до приведения его в исполнение?
– По-разному: три месяца, шесть, бывало и до года. Из Министерства внутренних дел приходил специальный пакет с указом Верховного совета, в котором примерно говорилось: “Ваше прошение о помиловании рассмотрено…”. В таком случае смертную казнь заменяли на пятнадцатилетнее тюремное заключение. Или же: “Приговор привести в исполнение”. Мы вызывали заключенного и объявляли ему это.
За тот срок, что приговоренные находились у нас, они менялись до неузнаваемости. Если вначале они еще на что-то надеялись, то потом день за днем… Они каждый шаг различали. Пятый корпус, Баиловской тюрьмы, куда сажали смертников, был очень маленький.
Существовал специальный приказ под грифом “совершенно секретно” (я сейчас его номер не помню), который находился у начальника тюрьмы. Согласно этому приказу МВД СССР, смертников следовало содержать в одиночных камерах, в исключительных случаях по два человека, если мест не хватало. Это сейчас по пять-шесть человек запихивают. Раньше не положено было, так как это могло привести к всевозможным эксцессам.
В пятом корпусе контролеры, чтобы исключить возможность их общения с заключенными, сговора с ними или мало ли чего еще, проходили спецотбор для работы со спецконтингентом. Смертникам, как говорится, терять нечего, убывают на тот свет, А утечки информации быть не должно. Я давал подписку о неразглашении этой тайны, но сегодня нет тех, кому я ее давал, нет ни Советского Союза, ни МВД СССР…”.
– К приговоренным к смертной казни родственники допускались?
– Только с разрешения председателя Верховного суда.
– Случалось ли за годы вашей работы, чтобы смертник умер до исполнения приговора?
– У меня за неполные три года был всего один такой случай. По делам “мейве-теревез”, например, по пятьдесят человек сажали. По этому делу был и приговоренный к расстрелу. Но у него обнаружилcя рак горла, от чего он и умер.
– Как часто выносили решения о помиловании?
– Таких случаев было два. Например, помню, помиловали молодого парня из Белокан, он одного убил, а другого тяжело ранил.
Дело было так, пришел он только из армии, двадцать один год, работал трактористом. Пашет землю, подъезжает к нему то ли главный инженер, то ли еще кто из начальства: “Чего ты не так вспахал …”, и заругался на него матом. Парень схватил монтировку и разможжил ею череп, ранил его шофера, поспешившего на помощь, тот получил тяжкие телесные повреждения.
Он не стал писать прошение о помиловании, заявив: “Виноват – пускай расстреливают. Я позвонил прокурору по надзору, который, увидев его, решил, что парень должен использовать свой шанс. “Отсидит пятнадцать лет, – сказал он мне, – в тридцать шесть выйдет, молодой еще будет”. Он уже, наверное, вышел…
По телевидению показывали, как человек проходит в специально отведенную комнату, встает спиной к двери, на которой открывается форточка, и ему стреляют в затылок…
У нас было не так. У нас убивали очень жестоким способом. Сама процедура была не отработана. Я даже по этому вопросу обращался к министру МВД. Он обещал направить меня в Ленинград, где была другая система, но его убили.
Делалось это так и до меня, и мне тоже, как говорится, по наследству передали. Происходило все ночью, после двенадцати часов. Обязательно должны были присутствовать начальник тюрьмы, прокурор по надзору – может, мы какого-нибудь подставного расстреляем, а преступника отпустим за миллионы.
Кроме тех, кого я назвал, при исполнении приговора должны были присутствовать врач – начальник медицинской экспертизы, который констатировал факт смерти, и представитель информационного центра, занимавшегося учетом.
Мы составляли акт – обязательно я и один из участников группы, которая исполняла приговор. В МВД республики была такая специальная засекреченная группа, которая состояла из десяти человек. В те годы, что работал, в ней я был старшим. У меня было два заместителя. Первый заместитель приговоров в исполнение не приводил – боялся крови. Он до этого работал где-то в ОБХСС, а потом пробрался сюда на должность зама начальника тюрьмы.
Другой потом умер, видимо на него подействовало это все. Мой заместитель должен был по положению хотя бы раз в течение квартала заменять меня, чтобы я мог как-то отвлечься от этого кошмара. У меня за три года работы было человек тридцать пять. И ни одного квартала, чтобы никого… Один раз было шесть человек…
Забирая осужденного на исполнение приговора, мы не объявляли ему, куда ведем. Говорили лишь, что его прошение о помиловании указом президиума Верховного совета отклонено. Я видел человека, который в тот момент поседел на глазах. Так что, какой бы внутренней силы человек ни был, в тот момент ему не говорили, куда в едут. Обычно: “Иди в кабинет”. Но они понимали, зачем. Начинали кричать: “Братья!.. Прощайте!..”. Жуткий момент, когда открываешь дверь того кабинета и человек стоит, не проходит… “Кабинет” небольшой, примерно три метра на три, стены из резины. Когда человека туда заводят, он уже все понимает.
– Весь кабинет в крови?
– Он весь закрыт, наглухо, только маленькая форточка. Говорят, даже когда барана связывают, он понимает зачем, даже слезы на глазах бывают.
Люди реагировали в тот момент по-разному. Бесхарактерные, безвольные сразу же падали. Нередко умирали до исполнения приговора от разрыва сердца. Были и такие, которые сопротивлялись – приходилось сбивать с ног, скручивать руки, наручники одевать.
Выстрел осуществлялся револьвером системы “Наган” почти в упор в левую затылочную часть головы в области левого уха, так как там расположены жизненно важные органы. Человек сразу же отключается.
– В вашей практике было, чтобы человек в тот момент уклонялся от пули?
– Нет, нас же было двое или трое. И потом надо же умеючи стрелять, чтобы он сразу умер.
– В фильмах встречается сцена, в которой приговоренный внешне с покойно становится на колени, опускает голову, если это женщина, то даже убирает с шеи волосы. В действительности так тоже происходит?
– Был случай: дядя и племянник – скотокрады – убили двух милиционеров. Одного из них не сразу, так как тот умолял “Не убивайте, у меня трое детей и еще двое детей моего умершего брата…”. Негодяи, я таких просто за людей не считаю.
Смотрю на парня, а он:. “Это дядя, не я”. Дядя ранее пять раз судим был, здоровяк, у него шеи не было, мы на руки не могли наручники надеть, такие запястья широкие. Однажды он, отжимаясь, под потолком повис и тревогу поднял. Стражник открыл камеру, он бросился на него. Тогда мы на него вчетвером навалились…
В общем, завели парня в “кабинет”, а он никак не хотел на колен и становиться, пришлось применить силу, сбить с ног. Он упал, ударился головой о бетонный пол… Ему всадили семь пуль, голова у него была разможжена, мозги во все стороны. Я даже подумал, что халат надо было надеть… Он же еще дышал, здоровяк. Ему не преступником надо было становиться, а как-нибудь на добро свои способности использовать. В общем, дышит… Вдруг меня, сам не знаю откуда, осенило – подошел, под лопатки два выстрела ему дал, в легкие.
Потом племянника привели. Он, как увидел труп, тут же упал. -Врач констатировал: “Не надо, уже готов…”. Мы на всякий случай сделали три контрольных выстрела…
После такой работы я, порой, по неделе в себя прийти не мог. Сейчас рассказываю, а вся эта картина перед глазами стоит…
– Бывали ли случаи, когда вам становилось жаль приговоренного к смертной казни?
– Был директор соколимонадного завода в Белоканах. Лимонады с его завода на съездах фигурировали. Но потом что-то случилось, ему “дали” хищение, он долго сидел в тюрьме, был очень набожный и справедливый человек. Разрешили ему молиться, дали маленький коврик. Пять раз в день намаз делал. И говорил старшине (они в хороших отношениях были): “Я знаю, меня расстреляют”.
Когда повели его на расстрел, даже наручники не надели. Он сам спокойно лег и сказал: “Я знаю, что по справедливости”.
Я, например, против того, чтобы за хищения давать смертную казнь. Вот был из Нахичевани один человек, отец одиннадцати детей. Мы рассуждали тогда между собой: “Ну, расстреляют человека за хищение, а у него столько детей. Как они вырастут? Кто будет их кормить? И потом, это же одиннадцать врагов этого государства, общества”.
Когда пришло на него помилование, ему на пятнадцать лет заменил и, он свалился прямо под ноги. Я подсчитал, что ему оставалось отсидеть четырнадцать лет и столько-то дней, сейчас не помню уже, сколько” Привели его в чувство. “Я не за себя, – говорил он, – за одиннадцать детей” ”
В “Аргументах и фактах” была статьях “Кто, где и как совершает смертную казнь”. Там о “шансах палача” было написано, что они с ума сходят, теряют рассудок… ” Понимаете, я этих расстрелянных за людей не считаю, подонки! Я хотел даже себе картотеку сделать, но потом сказал: “Ну их, к черту!..”. Вот посмотрите на фото этого казненного.
– Молодой. А что он сделал?
– Изнасиловал и убил свою дочь. А вот на этом фото – Рамин. Он со своим напарником убил шофера автомашины и тело бросил в канаву. Они у автовокзала брали клиентов, начинали разговор, если замечали по ходу, что человек состоятельный, то заводили в какую-нибудь глухомань, убивали и труп выбрасывали…
Этот Рамин прежде в колонии сидел, пять судимостей имел и там еще одного человека проволокой убил. На него быстренько пришло решение…
Родственники расстрелянных приходят, а их уже нет. Был у нас’ та кой “философ”, на следующий день после того, как его расстрелял и, пришел его отец. Суббота была, он зашел ко мне на приемы “Видел во сне, что одеваю его в белое…” – он почувствовал. “Нет, говорю, – не волнуйся, его взяли в Верховный суд, обращайся туда”.
Был еще такой случай. Двоих должны были казнить, а накануне один из них спросил меня: “В отношении меня ничего нет? Видел сон, что уводят меня…”. Я как раз получил пакет, в сейфе он лежал. Вскрываю, а в нем их фамилии… Как это назвать?
– Но почему родственники не должны были знать, что человека уже нет в живых? Взять тело и похоронить самим?
– Не знаю. Может быть, чтобы не ожесточать людей… Вот байки рассказывают, что в Сибирь посылали, на рудники. Это надежда какая-то… Но место захоронения не говорили.
– А где оно было?
– Двадцать лет уже прошло с тех пор. Тогда было рядом с одним из кладбищ, в 40-50 километрах от Баку.
– А что сделал “философ”?
– Он преподавал в одном из районов. Познакомился поближе со своей ученицей-десятиклассницей, обещал жениться, отвезти в Баку и фактически с ней сожительствовал.
А через какое-то время она услышала, что он сватается к другой девушке. Сказала, что пойдет жаловаться на него в партком. Тогда он взял гантель, завел ее к Ганлы-гель, убил на берегу озера и бросил труп в воду. Он долго отпирался, но потом ему доказали. Умудрился в камеру томик Ленина пронести. И скажу, у него “сзади сила была”. Два раза получал из Москвы телеграммы о приостановлении исполнения приговора.
Вот этот (опять фото), смотрите, молодой парень, уроженец Гянджи, пятьдесят пятого года рождения, беспартийный, восемь классов образования, холостой, ранее судим несколько раз. В Саратове совершил убийство шестидесятитрехлетней гражданки, предварительно изнасиловав ее. А затем убил своего армейского друга, завмага.
В тюрьме пытался бежать, он, дурак, не знал, что двери запираются двойными ключами, один находится у контролера, а другой у меня. Без двух ключей никак не откроешь. Дежурным, был один старослужащий, последнее дежурство было у него, мы ему даже почетную грамоту приготовили.
Попросил парень у него воды. Охранник не должен был открывать, но просто человечность проявил, открыл “кормушку” и протянул воду в пластмассовой кружке. Парень схватил его за шинель, хотел вывернуть, заломить руки и взять ключи. Но старшина уже двадцать пять лет прослужил, опытный был, шинель оставил у него в руках, вывернулся и тревогу поднял. Тот, как оказалось, умудрился арматуру приготовить, хотел убить этого старшину.
Вот Велиев Гамид (показывает фото). Это человек? Ночью убил жен у, трехлетнего и годовалого детей. Она ему якобы изменяла. И как такого типа жалеть?
– Рассказывали вы и члены вашей группы кому-нибудь, какой работ ой занимаетесь?
– Никогда. Работаю в тюрьме, и все.
– А ваши близкие знали?
– Жена у меня догадывалась. Бывало, приходил домой сам не свой.
У нас даже в уставе статья была, по которой за каждое приведение приговора в исполнение положено было двести пятьдесят граммов спирта. Я вам что скажу: я ни до этого, ни после даже курицу не резал, не могу.
– А почему вы пошли на эту работу?
– Понимаете, назначили… Я шесть лет до этого ловил взяточников о Надоело, только врагов себе наживал. Начальство, зная мою работоспособность и принципиальность, отправило меня в отдел спекуляций и сельского хозяйства. Меня кидали на каких-то тузов моим и руками гробить их. Ну, одного, второго я угроблю, а потом мне автоаварию устроят, и все.
Замминистра внутренних дел Азербайджана Кязимов, курировавший тогда эту область, отправляя меня уже на эту работу, спросило “А ты не боишься?”. Я ответило “Я на железной дороге работал, там трупы людей приходилось собирать, фотографировать, бывало по кускам собирал”. Он знаете что сказал? “Это мертвых людей. Ты молодой еще”. Мне тридцать пять лет было.
А работа как в армии – кто послушный, на того и грузят. Это жизнь такая. Я говорю: “А что? Приговор будет, так что все на законном основании”.
Только потом я задумался над этим вопросом. Это же фактически узаконенное убийство. Государство судит человека за то, что он у бил другого человека, а само в то же время становится преступником.
– Но вы же сами только что сказали, что почти все они вызывали у вас чувство омерзения и, по-вашему, достойны смерти. Или надо было, чтобы они и дальше убивали других?
– Я бы казнил отъявленных убийц. Но если человек убил по неосторожности или в порыве гнева, то нет. За экономические же преступления, вообще расстрел не должны давать.
– Обычно в фильмах у смертников спрашивают: “Ваше последнее желание?”. В действительности тоже так бывает?
– Одним из первых расстрелянных у меня был молодой парнишка, из городских. Он дядю своего убил, а потом воткнул пальцы трупа в розетку якобы тот от тока умер. Когда его в последний “раз вызвали на допрос, спросили: “Какое будет последнее желание?”, формально обычно спрашивают. Он попросил папиросу. Желание-то спрашивают, но кто его выполняет? Если попросит закурить, то да. А если захочет застолье?.. Это же нереальные вещи.
– Ну, может, попросит передать что-то близким или последний раз увидеться с кем-то?
– Нет, у меня таких случаев не было, только про сигарету помню.
– Вы рассказывали о случаях, связанных с мужчинами. А женщин приходилось расстреливать?
– При мне женщин не было.
– А почему вы так мало работали – всего три года?
– После убийства министра МВД Арифа Гейдарова произошли перестановки” Но, вообще-то, на этой должности долго не работают. Со слов старослужащих я слышал, что один из работающих до меня в связи с этими расстрелами получил психическое расстройство. Тогда приказ был.”, кто сверх “потолка” проработал пять лет, давали звание полковника. В дома отдыха отправляли, были такие в Подмосковье, но лично я там ни разу не был.
– Начальник тюрьмы обязательно должен был принимать участие в приведении в исполнение смертного приговора или это только вам было поручено?
– По уставу начальник должен был быть обязательно.
– А как вы сами все-таки думаете, есть какие-то особые качества, которые требуются людям на этой работе, ведь не каждый же сумеет?
– Над этим я тогда не задумывался. Потом уже понял, что это узаконенное убийство. Ведь и Коран, и Библия говорят: “Жизнь дана Богом и Богом отбирается”… Согласен, Совет Европы правильно требует ограничиться пожизненным заключением, но это же нужно обеспечить…
– Бывали в вашей практике случаи, когда только после исполнения приговора становилось известно, что казнили невиновного?
– В моей не было. Вообще, в Азербайджане я о таком не слышал. С удобные ошибки или фальсификации дел были. Про Чикатило читал, что там вначале расстреляли невиновного человека. Недавно слыша л по телевизору про электрический стул в США: за столетнюю практику его использования двадцать пять человек было казнено ошибочно.
Нет, лучше отпустить сто виновных, чем осудить невиновного.
– Может приговоренный к смертной казни попасть под амнистию?
– Нет, у нас система другая.
– В литературных произведениях и кинофильмах перед приведением приговора в исполнение осужденному дают возможность встретиться с муллой или священником, которые наставляют его, отпускает ем у грехи. Это практиковалось?
– Ну что вы. Люди в те времена, когда свадьбу справляли или поминки, боялись муллу позвать, из партии могли исключить.
А насчет литературы… В той же статье в “Аргументах и фактах” писали: “Теряют рассудок и палачи. Психиатры утверждают, что редкий человек может остаться в своем уме после четвертого по счету убийства. Так что исполнителя приговора тоже ждет жестокое наказание”.
А вот у меня тридцать пять было.
– Пишут еще, что тем, кто должен привести приговор в исполнение, не разрешается общаться со смертниками, чтобы у них не проснулись по отношению к ним какие-то дружеские чувства. Это так?
– Нет, я общался, но как положено. Следил за тем, в каких условиях содержатся. Заключенный мог сказать, что у него болит, я должен был вызвать врача, он же человек. Но другого общения не было, в кабинет я его не приглашал чай пить.
– Можно определить среднюю возрастную категорию казненных?
– Я не следил за этим, но, в среднем, наверное, лет тридцать-сорок. Молодые раза два попадались. Самому старому было шестьдесят три года. Он бросил семью, женился на другой женщине. У этой женщины была дочь, которую он вначале изнасиловал, а после придушил. Когда мать девочки – его жена – пришла, он ее тоже убил.
– Отличаются условия содержания смертников от условий других заключенных?
– Да, у них многое иначе. Им передачи не положены, общения с внешним миром нет никакого, гулять не выводят, только раз в сутки в туалет. И все.
– Вы сказали, что согласны назвать для печати свою фамилию. Вы не думаете, что, может, ваши дети не захотят, чтобы об этом кто-нибудь узнал?
– Дети, как говорится, за отца не отвечают, и отец за детей не отвечает. Это мое, эту школу я уже прошел, эту жизнь уже прожил, ее уже никто у меня не отнимет. Понимаете, это было! Зачем я должен скрывать? Я считаю, что каждый нормальный человек знает, где и что делается, или хотя бы должен знать. Зачем людей обманывать, пусть правду знают.
– А на оплату эта работа влияла?
– Да, Платили больше. По 100 рублей членам группы и по 150 рублей непосредственному исполнителю раз в квартал.
– Вы, наверное, не верите в существование загробного мира, бессмертие души, поскольку видели тридцать пять смертей. У вас после этого изменилось отношение к человеческой жизни?
– Понимаете, когда перед исполнением читаешь смертный приговор, узнаешь, что он сделал, это туманит сознание. Я представлял, ч то он так мог поступить с моим братом. И такой гад должен по земле ходить?..
А цена жизни… Цену жизни он сам себе определил… А что до моей жизни, я понял, что мне просто тяжелая судьба выдалась. Я знал, что люди сидят и на должности похлеще, и знают меньше меня, может быть, и хуже меня, но им повезло. А мне вот грязная работа попалась.
До сих пор ходят разговоры о том, как именно и где приводили в исполнение расстрельные приговоры. Одни говорят, что преступников просто ставили «к стенке», что в тюрьме было специальное приспособление для расстрела... В моем журналистском блокноте – рассказ человека о том, как «это» происходило на самом деле. Он попросил называть себя Иваном Ивановичем.
Было несколько мест, где исполняли высшую меру наказания: Харьков, Днепропетровск, Житомир, Львов, Киев, Луганск, Днепропетровск, - рассказывает Иван Иванович. - Порядок исполнения высшей меры наказания (ВМН) регламентировался только ведомственным нормативным документом, то есть приказом. В свое время этот документ подписывали в МВД СССР. Даже когда Украина стала независимым государством, то, по-моему, все же пользовались старым приказом и инструкциями о порядке применения ВМН. Ознакомиться с ними мог только ограниченный круг людей.
Кто расстреливал преступников?
Из числа сотрудников следственного изолятора назначался исполнитель – человек, который приводил приговор в исполнение (он был, как правило, офицером). У него было два помощника из контролеров – физически крепкие ребята, подготовленные. Они как обычно несли свою службу, а когда приходило время исполнять наказание – выполняли эту работу.
В народе судачили, что исполнители в конце концов не выдерживали – или спивались, или становились психически неуравновешенными людьми.
Я не помню, чтобы они спивались. Но из практики знаю, что такая работа немного влияла на их психику. Бытует утверждение о том, что этих людей якобы через некоторое время переводили в другие области для прохождения службы. Такого не было. Удовлетворяли, может быть, просьбу об «отставке»… Если бы исполнителей часто меняли, тогда расширялся бы круг лиц, а значит, тайну сохранить было бы труднее.
Какова технология самой казни? Что предшествовало ей?
В изоляторе заседает комиссия. В нее входит четыре человека. Председательствует работник прокуратуры. С ним заседают представитель следственного изолятора, медработник и сотрудник информационного центра МВД. Комиссия заседает в отдельной комнате. Это, как правило, полуподвальное помещение. Она изучает личное дело осужденного: смотрит, есть ли приговор на такого-то человека (смертная казнь), имеется ли указ Президента Украины об отказе в помиловании, имеется ли распоряжение суда об исполнении этой меры наказания. К личному делу еще должна быть приложена сопроводительная бумага начальника УВД, в которой говорится, что, дескать, направляем личное дело такого-то, приговоренного к высшей мере наказания, для исполнения приговора. Изучив все это, дается команда доставить осужденного.
Помощники исполнителя идут в корпус и выводят его. Тут еще надо рассказать, как заходят члены комиссии в следственный изолятор. Заходят они так, чтобы их никто не видел.
У них что, шапки-невидимки были?
Все гораздо проще. Накануне прокурору поступает звонок от руководства следственного изолятора, мол, завтра есть дело. И все, никаких подробностей. Это уже договорено. На следующий день в определенном месте, в определенное время на некотором расстоянии от прокуратуры останавливается микроавтобус с зашторенными окнами. В него садится работник прокуратуры, который допущен к этому делу. По пути подбирают представителя информационного центра и заезжают в следственный изолятор через КПП. Охрана этот автомобиль не осматривает.
Так было приказано?
Да. Микроавтобус подъезжает к корпусу СИЗО. Члены комиссии выходят и проходят в кабинет для заседаний.
А врача в каком месте они подбирают?
Врач местный, из СИЗО.
Зачем такая таинственность?
Чтобы не вызвать подозрений. Кстати, таким же образом они и выезжают. Когда приговор привели в исполнение, гроб с телом расстрелянного ставят в эту же машину. Туда же садятся исполнитель, два его помощника, а также работник прокуратуры и представитель информационного центра. И в этот же день они покидают пределы следственного изолятора. В условленном месте микроавтобус останавливается и прокурор с представителем информационного центра выходят и расходятся по домам. А машина следует в крематорий.
Что делает в комиссии работник информационного центра МВД?
Он списывает осужденного. Снимает с учета как жителя этой страны.
По каким дням расстреливали?
В самые разные дни.
Кто решал, что комиссия должна собраться?
Решали тогда, когда приходило личное дело осужденного. Руководитель следственного изолятора, получив личное дело, определял, когда приводить приговор в исполнение. Если приходит дело и есть указ Президента, приговор по возможности приводился в исполнение в ближайшие дни.
Каким образом преступника выводили из камеры?
К нему приходили и говорили: «Осужденный такой-то – на выход с вещами!» И сразу надевали на него наручники. Руки за спину.
Они не пристегивали его наручниками к себе?
Нет. Они придерживали его по бокам.
Догадывался ли преступник, куда его ведут?
В большинстве случаев человек чувствует, что это его последний выход. Поэтому ведет тоже по-разному, некоторые пытаются вырваться, некоторые перед комиссией падают на колени, плачут, мол, простите, я больше не буду, я докажу всем и так далее.
А были ли такие, которые спокойно шли на «плаху»?
Были и такие. Хотя все они были подавлены. Смотреть на них – одно отвращение.
Куда девались их личные вещи?
Как правило, их клали в гроб вместе с грузом.
Помощники исполнителя были вооружены?
Нет. Но от таких ребят мало кто вырвется. Они ведут осужденного на комиссию в полуподвальное помещение. Приводят. И прокурор его допрашивает.
Все члены комиссии сидят за одним столом, как в президиуме?
Как в президиуме. Контролеры придерживают осужденного, потому что у некоторых ноги слабые, некоторые дрожат, а некоторые плачут. Прокурор спрашивает фамилию, имя, отчество, где родился, где женился, короче, задает вопросы, на которые может ответить только это лицо. То есть прокурор убеждается в том, что именно в отношении этого человека вынесен приговор.
Как долго длится допрос?
Минут десять. Другие члены комиссии редко задают вопросы. Конечно, они могут спросить, например, ты согласен с приговором или что-то вроде такого: как ты, такой-сякой, мог женщину изнасиловать, ограбить и убить? Медик обычно вопросов не задает.
А дальше осужденному говорят, мол, иди в соседнюю комнату, там сидит комиссия из высокопоставленных официальных лиц. Они выслушают, может быть, заменят высшую меру наказания на лишение свободы. Заводят его в помещение. Там, конечно, никакой комиссии нет, закрывается дверь и раздается выстрел, а потом еще два – контрольных. Это уже работает исполнитель. После этого из комнаты выходят исполнитель, его помощники, а труп оставляют там, чтобы отлежался, так сказать. Заходит медик, констатирует смерть, о чем составляется два документа: первый – о том, что исполняется мера наказания, санкционированная прокурором, второй – о том, что эта мера наказания исполнена. После этого накрывается стол… и пьется по чарке. Для этого выделяются деньги, за которые приобретают продукты питания. Коньяк там не пили, только водку. Так было заведено. Но пьют по чарке не для того, чтобы напиться (таких случаев не было), а для того, чтобы снять стресс. Это предусмотрено. Выпили две-три чарки, потом помощники исполнителя занимаются уже трупом. Его кладут в гроб из обычных досок и вывозят за пределы следственного изолятора на этом же микроавтобусе. Гроб сбивали в СИЗО, в производственных мастерских. Занимались этим помощники исполнителя – чтобы не было лишних подозрений.
Помощники исполнителя тоже пили по чарке?
Да. Им больше всего и надо.
Потому что выполняли всю грязную работу?
А если человек, к примеру, непьющий?
Бывает и такое. Никто никого не заставляет брать чарку.
Ну а что говорят, когда принимают по сто граммов? Или пьют молча?
Первую чарку молча пьют – за упокой. Перед второй могут что-то говорить на различные отвлеченные темы.
Все сидят за тем же столом?
Да, за столом, где заседала комиссия.
Расскажите о помещении, где приводили приговор в исполнение.
Под одним из корпусов есть подвальное помещение. Там две комнаты. В одной заседает комиссия, а во второй исполняются приговоры. Это маленькая комнатушка. Без окон. Ни столов, стульев. Она предназначена только для этих целей.
Неужто никто не слышал выстрелов?
Не слышал, потому что расстреливали из мелкокалиберной винтовки. Стреляли с близкого расстояния в затылок. У мелкашки достаточно убойной силы, чтобы лишить человека жизни. Стрелять из пистолета было бы очень громко.
А где находился исполнитель, когда в комнату для расстрелов заводили приговоренного?
Исполнитель стоял за дверью. И его не видел осужденный. Исполнитель подходил сзади и нажимал курок. Расстояние между ним и осужденным – метр – полтора.
Случались осечки?
Такого не помню.
Стреляли в голову?
В затылочную часть.
А второй и третий выстрелы тоже в затылок?
Трех выстрелов всегда было достаточно?
Бывает, что и одного достаточно. Но по правилам надо сделать еще два контрольных выстрела.
А где исполнитель хранил оружие, патроны?
Там же, в СИЗО, в металлическом сейфе. Он стоял в этом же подвале. Туда никто из посторонних не проникает. Там не один замок. Ключи
были только у исполнителя и его помощников.
И что, в Киеве все время расстреливали одним и тем же оружием?
Одним и тем же.
После расстрела кто моет и убирает кровь?
Это делают помощники исполнителя. Кровь стекает в канализацию. Они смывают ее шлангами.
Иван Иванович, какие требования предъявлялись к исполнителю высшей меры наказания?
У него должна быть крепкая рука, чтобы не дрожала. Нельзя было допустить случайный выстрел. И выдержка нужна была собачья.
Эту работу ему предлагали благодаря его хорошим деловым качествам?
Конечно. Надо, чтобы человек был дисциплинированным, волевым, крепким, нервы чтобы в порядке были. Кандидата в исполнители изучали в течение определенного времени. Человека подбирали с твердым характером, как говорят, нордическим. Он должен был быть грамотным и порядочным.
Мог ли быть исполнителем начальник следственного изолятора?
Семья исполнителя знала, какую работу он выполняет?
Они сами не хотели рассказывать, или это запрещалось?
Это было не принято.
Что переживал человек, выполняя, по сути, роль палача? Может, ему жертвы снились?
Исполнитель делал дело, которое ему поручено. И ни о чем не переживал.
А как быть с угрызением совести?
Государство принимало решение о том, чтобы привести приговор в исполнение. Какие могут быть угрызения совести? Это у преступника должны быть угрызения совести за погубленные человеческие жизни. А исполнитель всего лишь выполнял приказ, реализуя волю государства.
А если человек привыкал расстреливать? И испытывал уже какую-то потребность в этом?
У тех, кого я знал, такой потребности не возникало.
А не было такого, чтобы кто-то отказался нажимать на курок?
Не было. Помню только, что люди просили «об отставке» или в связи с болезнью, или из-за пенсионного возраста.
У палача есть напарник?
А если заболеет или уедет в отпуск?
Значит, кто-то из помощников его заменит, эти люди были тоже подготовлены.
Сколько преступников казнили за один день?
Исполнение приговора в течение одного дня приводилось только в отношении одного осужденного. Так предусмотрено нормативными актами МВД.
А в какие часы все это происходило?
Ну, выбиралось обычно обеденное время.
Я когда-то опубликовал серию статей о бывшем начальнике Киевавтоматторга. Его приговорили к высшей мере наказания. Затем расстрел заменили 15-ю годами. Он рассказывал, что его дважды выводили на расстрел. Были ли такие ситуации, то есть имитация расстрела?
Таких провокаций не было. И никто на это не пошел бы. Было очень сложно даже попытаться куда-то вывести осужденного из камеры.
Но ведь его выводили на прогулку. Что стоило поставить лицом к стенке?
Это исключено.
Каждый месяц расстреливали?
По-разному бывало. Бывало, что и целый месяц не исполняли приговоров (документы ни на кого не поступали). А бывало, что и по два раза в месяц приходилось работать.
Палач видел лицо жертвы?
Первая встреча только при расстреле?
А были среди приговоренных те, кто просил позвать священника или умолял дать сигаретку?
Это выдумки, что перед смертью просят дать закурить. Может, осужденному еще и чарку налить? Знаете, у этих людей были свои сигареты, и они уже успевали вдоволь накуриться. А потом, их мысли в последнюю минуту не о сигарете – они думали, чем все это закончится.
И все-таки странно, что расстреливали из мелкокалиберной винтовки, ведь пистолет намного удобнее.
Выбор оружия – дело исполнителя. Главное приговор исполнить…
Приговоренного к смертной казни держали за обе руки помощники исполнителя. Тот с винтовкой подходил сзади и…
И нажимал на курок.
А если перед казнью преступник падал на колени или на пол, тогда как?
Его все равно поднимали. В лежащего не стреляли.
Как исполняли приговор в отношении женщин, приговоренных к смертной казни?
По-моему, за период независимости в Киеве не был приведен в исполнение ни один приговор в отношении женщин.
- … Выстрел, человек падает. И только после этого с него снимают наручники?
Да. Медик зафиксировал смерть – и снимаются наручники. Бывали такие случаи, что уже и смерть наступила, но из трупа еще выходит воздух, слышен хрип. Но это редко случалось.
Доплачивали исполнителям за эту работу?
Доплачивали. И дополнительный отпуск давали, по-моему, до 15-ти суток. Мы делали грязное дело, для себя грязное.
Почему вы так считаете?
Одно дело - сидеть в кресле, а другое – убирать грязь на улице.
Простите за натурализм, но не могу не спросить: когда расстреливали, кровь на стоящих рядом не брызгала?
Нет, пуля от мелкашки брызг не дает. Исполнитель и его помощники надевали обычные синие халаты, такие выдают уборщикам.
Где хоронили смертников?
До открытия крематория их хоронили в одном из районов Киевской области. В лесу был выделен участок примерно полтора гектара, обнесенный забором… Он был под круглосуточным надзором, то есть его охраняли, дабы никто туда не залез…
И на этом участке никаких могильных холмиков нет?
Холмиков нет. Может только столбик стоять и там какая-то цифра написана… С появлением в Киеве крематория трупы стали сжигать там.
Захоранивали без священника?
А родственникам какие-то личные вещи, ценные, к примеру, передавали?
Если были ценные вещи, то их отдавали родственникам. Но, как правило, у казненных ценностей не было. Одно барахло.
Ну а если золотые коронки?
Их никто не снимал.
В крематории знали, кого сжигали?
Была договоренность с руководством СИЗО… И в очереди там никто не стоял. И никаких вопросов не возникало.
Напоследок спросим вас, Иван Иванович, почему вы решили пооткровенничать с журналистом на столь деликатную тему?
Надоела писанина и выдумки несведущих людей в средствах массовой информации на эту тему. Кроме того, все тайное рано или поздно станет явным, а в нашем случае это очевидно, ведь высшая мера наказания отменена.
P.S. В нашей стране уже давно отменена «расстрельная статья». В апреле 2001 года Верховна Рада приняла Уголовный кодекс, в котором смертная казнь была заменена на пожизненное заключение. А в 2002-м Украина присоединилась к Протоколу №13 Европейской конвенции о правах человека, предусматривающего полную отмену смертной казни при любых обстоятельствах - в мирное и военное время.
В настоящее время только в одном месте Европы продолжают расстреливать людей. Это - центр Европы, центр Беларуси, центр Минска. В декабре Конституционный суд страны рассмотрит вопрос о соответствии расстрела в качестве наказания главному закону страны - Конституции, гарантирующей всем гражданам право на жизнь.
Место расстрела приговоренных к этом мере наказания теперь известно многим - Минский следственный изолятор. Здание в виде старинного замка, обнесенное высокой стеной, - памятник архитектуры под названием «Большой замок Пищалова». Все, что происходит за этой стеной, покрыто тайной. Впрочем, подробности исполнения смертной казни остаются тайной со времен создания советского государства. Белорусский Уголовно-исполнительный кодекс лишь коротко поясняет, что смертная казнь производится путем расстрела. Тело казненного родственникам не выдается.
Во времена СССР в Минский СИЗО привозили расстреливать людей из Литвы. Вот именно в Литве и всплыли подробности приведения в исполнение приговоров для людей «с зеленкой на лбу» (на тюремном сленге мазать лоб зеленкой означает приговаривать к расстрелу). Итак.
После вынесения судом смертного приговора на осужденного надевают наручники. Сразу усиливается охрана и изоляция. Теперь наручники снимают только в камере. Когда приговоренного из здания суда привозят обратно в СИЗО, там его уже ждет усиленный наряд надзирателей. Приговоренного переодевают в специальный костюм.
Камеры для «смертников» находятся в старом корпусе следственного изолятора, в его подвальном помещении, так называемом спецкоридоре, который изолирован от основного. Далеко не каждый охранник имеет туда доступ. По некоторым данным, в коридоре примерно полтора десятка двухместных маленьких камер. Небольшое окно заделано не только решетками, но и толстым листом железа с небольшими дырочками для вентиляции. Окна камер «смертников» выходят на южную сторону, во внутренний двор СИЗО. Обстановка в камере минимальная даже по тюремным меркам. Иметь телевизор, кипятильник, бритвенные принадлежности и многое другое, как и в остальных камерах, не положено. Пищу подает в камеру через дверное окошко («кормушку») не хозобслуга из осужденных, как и в других камерах, а охранник. Прогулка для «смертников» не предусмотрена. Каждый день в камере производится обыск.
Все передвижения за пределами камеры (к адвокату, в баню) осуществляется только в наручниках и преимущественно ночью. Приговоренных часто переводят из камеры в камеру для предотвращения сговора между ними. Делают это еще и для того, чтобы не вызвать подозрений и день, когда действительно будут выводить на расстрел. Причем периодически придумывают различные способы передвижения по тюрьме: то на корточках, держа при этом руки за спиной, то низко наклонившись, задрав за спиной руки вверх, широким боковым шагом. В бане заключенного пристегивают наручниками к водопроводной трубе, в кабинете при встрече с адвокатом - вмонтированной в пол табуретке. В камере днем матрац с постельными принадлежностями должен быть свернут. Присесть можно только на железные нары. При открытии двери заключенные должны моментально стать на растяжку. За малейшее неповиновение - жестокое наказание. Через несколько недель такой жизни приговоренные становятся похожими на роботов, машинально выполняющих приказания. Практически все приговоренные становятся верующими, пишут жалобы на приговор и прошения о помиловании. Бывает, что в ожидании расстрела, пока жалобы на приговор и ходатайство о помиловании будут рассмотрены (и, как правило, отклонены), приговоренные проводят более года. Если кого-то и помилуют, заменив расстрел, пожизненным заключением, психика у такого человека уже нарушена навсегда.
Пик расстрелов, по косвенным данным, пришелся на 1996 год, перед референдумом о дальнейшем применении смертной казни, поскольку тогда власть сомневалась, что большинство населения Беларуси одобрит смертную казнь. В 30-е годы людей в массовом порядке расстреливали в лесных массивах на расстоянии 10-15 км от городов. Теперь порядок иной.
Согласно Уголовно-исполнительному кодексу при исполнении смертной казни присутствует прокурор, представитель учреждения, в котором исполняется смертная казнь, и врач. По разрешению прокурора в исключительных случаях при исполнении смертной казни допускается и присутствие «других лиц». Последнее добавлено, видимо, для зрителей типа Дмитрия Павличенко.
Поздно ночью, когда за приговоренным прибывает «расстрельная команда», внешняя и внутренняя охрана на короткое время снимаются: никто не должен видеть ни исполнителей, ни приговоренного. Вероятность побега в это время минимальна, так как все заключенные, естественно, ни о чем не подозревают. В прессе были сообщения, что в некоторых случаях заключенным надевают наручники на ноги. Есть совершенно неожиданная и официально не подтвержденная информация, что расстрел производится не в специальном помещении (вход в СИЗО с огнестрельным оружием запрещен), а в движущейся из тюрьмы в морг машине - некоем микроавтобусе «УАЗ» армейской скорой помощи, что делает невозможным установить место расстрела. Возможно, это слух, вызванный закрытостью темы и различными фантазиями «по поводу»…
Расстреливают приговоренных из специально переделанного
пистолета Макарова. Благодаря утечке информации по делу
Красовского и Захаренко, бывший начальник Минского СИЗО,
а теперь политический беженец Олег Алкаев рассказал про
отличие этого пистолета от остальных. Пистолет приспособлен
для бесшумного выстрела с уменьшенной мощностью: глушитель
плюс просверленный во многих местах ствол. Сила выстрела
рассчитана таким образом, чтобы пуля не шла навылет. А стреляют,
судя по рассказам Олега Алкаева, только в голову, поскольку
при попадании в сердце человек иногда умирает не сразу.
Труп, по некоторой информации, доставляют в морг одной из
минских больниц, где врач извлекает из головы пулю и выписывает
свидетельство о смерти. На основании этого свидетельства
работники «расстрельной команды» на следующий день получают
в спецкомбинате на ул. Ольшевского гроб, в котором хоронят
казненного на одном из номерных участков вместе с бомжами
и прочими неопознанными лицами. Родственникам казненного
выдаются личные вещи убитого (как правило, его бумаги по
делу иконка, нательный крестик, одежда, в которой он был
до помещения в расстрельную камеру) и справка о приведении
приговора в исполнение. Место захоронения родственникам
не сообщается. Поэтому если на одном из крупных кладбищ
под Минском, в его дальнем конце, обычно в самом плохом
месте, увидите номерные могилы, то, возможно, вы видите
итоги работы последних в Европе палачей в законе.
Василий Семашко
«БДГ»
Процедура исполнения смертной казни в 1922 - 1924 гг. регламентировалась циркуляром Верховного трибунала РСФСР от 14 октября 1922 г., который в реальности постоянно нарушался. Изучение расстрельной практики вынудило власти ещё раз напомнить карательным структурам о следовании установленному порядку. В начале 1924-го на места прокурорам, председателям трибуналов и губсудов было разослано распоряжение Наркомюста СССР «о порядке расстрелов», из которого хорошо видны те нарушения, которые допускались при казнях. В соответствии с этим документом Сибпрокуратура 5 февраля 1924 г. получила предписание «не допускать публичности исполнения», абсолютную недопустимость мучительных для осуждённого способов исполнения приговора, «а равно и снятия с тела одежды, обуви и т. п.». Предлагалось не допускать выдачи тела казнённого кому-либо, а предавать его земле «без всякого ритуала и с тем, чтобы не оставалось следов могилы».
Техника расстрелов и даже сами казни обычно тщательно скрывались от общества. Печатно о них объявляли исходя из политической конъюнктуры; в газетах периода гражданской войны постоянно с целью устрашения печатали списки осуждённых контрреволюционеров, впоследствии объявляли о расстрелах после открытых процессов, в том числе по чисто уголовным делам. Но получить документы о казни близкого человека его родственники обычно не могли. В декабре 1925 г. прокурор Сибкрая П.Г. Алимов отвечал на запрос красноярской окружной прокуратуры: «Сообщаю, что объявлять о приговорах по внесудебной расправе при применении высшей меры наказания может, на основании имеющихся сведений, Прокуратура в устной форме, выдача же по этому поводу письменных справок не допускается».
Ачинский окружной прокурор Г.Н. Митбрейт 7 марта 1927 г. запрашивал крайпрокуратуру, что делать с обращениями родственников расстрелянных в период кампании борьбы с бандитизмом. Он сообщал, что Ачинский окротдел ОГПУ, «ссылаясь на директиву… по линии ПП ОГПУ, указывает на то, что расстрелы, произведённые в кампанию по борьбе с бандитизмом, объявлению не подлежат вообще».
Расстрелы, которые осуществлялись тройками в первой половине 1930-х гг., также были строго секретными. В июле 1937 г. приказ НКВД СССР №00447, положивший начало «массовым операциям», особо предписывал сохранять полную секретность с вынесением и объявлением приговоров троек. В соответствии с директивой НКВД СССР №424, подписанной М.П. Фриновским, осуждённым тройками и двойками приговор не объявлялся - чтобы избежать возможного сопротивления - и о расстреле они узнавали только на месте казни. (Неизвестно, существовала ли подобная директива в практике ЧК, но в первые годы советской власти осуждённых зачастую «ликвидировали», не сообщая им о приговоре.)
25 августа 1937 г. наркомвнудел Татарской АССР А.М. Алемасов отдал распоряжение начальнику Чистопольской опергруппы П.Е. Помялову расстрелять десятерых осуждённых. Алемасов особо указал, что объявлять осуждённым решение тройки не нужно. Это правило часто действовало и в отношении тех, кого судила военная юстиция - тайные приговоры о высшей мере наказания выездной сессии Военной коллегии Верхсуда СССР, вынесённые в Орле в августе 1938 г., маскировались словами председательствовавшего на заседаниях А.М. Орлова: «Приговор вам будет объявлен». В Новосибирске работники военного трибунала говорили обвиняемым, что приговор им будет объявлен в камере.
Специфическим образом в 1937 - 1938 гг. оформлялись приговоры на многих видных сотрудников НКВД, в том числе бывших. В их следственных делах отсутствуют как протоколы об окончании следствия, так и приговоры. Чекистов уничтожали в так называемом «особом порядке»: после утверждения Сталиным и ближайшими членами его окружения расстрельного приговора жертву без всякой судебной процедуры несколько дней спустя выдавали коменданту военной коллегии Верховного Суда СССР с предписанием расстрелять. Все эти предписания выполнялись от руки, что говорило об особой секретности данной категории расстрелов. В качестве основания для приведения в исполнение приговора в подшитой к делу справке давалась глухая сноска на некие том и лист. Когда исследователи получили в своё распоряжение 11 томов «сталинских списков», то оказалось, что номера томов и листов из справок полностью совпадают с номерами тех томов и листов данных списков, где значились фамилии осуждённых.
Что касается объявления о судьбе расстрелянных по 58-й статье УК, то с 1937 - 1938 гг. родственникам дежурно сообщалось об осуждении их на «десять лет лагерей без права переписки». Новосибирский облпрокурор А.В. Захаров в 1940 г. критиковал этот порядок как дискредитирующий прокуратуру, ибо многие родственники, запросив ГУЛАГ и получив официальную справку, что такой-то среди заключённых не числится, добивались от работников НКВД устного признания о том, что осуждённый на самом деле был расстрелян, а потом устраивали скандалы в прокуратуре и, жаловался Захаров, обзывали прокурорских работников «манекенами».
«Лишних», то есть прокурора, судью и врача, присутствовать при внесудебной казни обычно не приглашали. Если казнь совершалась на основании судебного решения, прокурор мог присутствовать. В Москве прокурорские работники высшего ранга, включая А.Я. Вышинского, наблюдали за процедурой уничтожения видных государственных и военных деятелей, осуждённых военной коллегией Верховного Суда СССР. В апреле 1950 г. секретарь ЦК ВКП(б) Г.М. Маленков приказал ответственному контролёру КПК при ЦК ВКП(б) Захарову присутствовать при расстреле сотрудника охраны Сталина подполковника И.И. Федосеева, обвинявшегося в разглашении гостайны. Маленкову требовалось знать, не признается ли Федосеев перед казнью в разглашении неких важных сведений.
На местах при казнях зачастую присутствовал начальник отдела управления НКВД - если казнь производилась в областном или республиканском центре. Обычно это был глава учётно-статистического отдела. Начальник учётно-статистического отдела УНКВД по Новосибирской области Ф.В. Бебрекаркле (его как «подозрительного латыша» перед арестом уже не пускали на оперсовещания, но ещё доверяли присутствовать при казнях) рассказывал сокамернику, что расстреливаемые кричали: «Мы не виноваты, за что нас убивают?!» и «Да здравствует товарищ Сталин!»
В Татарии в сентябре 1937-го был отдан приказ фотографировать осуждённых и перед расстрелом сличать смертника с фотографией. При этом была ссылка на приказ НКВД №00212 от 9 июля 1935 г. В следственных делах управления ФСБ по Новосибирской области наблюдается большой разнобой: в большинстве дел фотографии отсутствуют, что касается осуждённых к высшей мере наказания, то фотокарточки налицо во многих делах 1921 г. и (не всегда) в делах первой половины и середины 1930-х. Что касается периода «Большого террора», то фотографии обычно можно найти в делах только тех лиц, которых осуждала выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР. В делах номенклатурных лиц, казнённых по приговорам военной коллегии Верхсуда в Москве в 1937 - 1941 гг., фотографии встречаются примерно в половине случаев.
Факт смерти казнённого обычно устанавливали сами оперативники, приводившие приговоры в исполнение, тогда как по правилам это должен был делать врач. Между тем известно, что практика расстрелов сталкивается порой с необычайной живучестью казнимых. Отсутствие врача во время казней приводило к захоронению живых людей, которые «на глазок» считались мертвыми.
Вот красноречивая выдержка из письма баптиста Н.Н. Яковлева председателю коллегии Всероссийского союза баптистов П.В. Павлову от 29 августа 1920 г., в котором живописалась расправа над отказниками от военной службы: «В Калаче были арестованы из 4 общ[ин] братья - одна часть баптисты и три евангельские христиане, всего 200 человек. Приехал трибунал 40(-й) дивизии и 100 братьев судили… 34 человека расстреляны, сначала ночью 20 человек, а потом на следующую ночь 14 человек; братья молились перед казнью, которая совершалась у могил. Некоторые, еще раненые, в агонии были брошены в могилу и зарывались живыми наскоро, одному удалось бежать, он, как очевидец, может лично подтвердить…»
А вот один из крайне редких для Западной Сибири 1930-х гг. случаев расстрела в присутствии врача. 8 августа 1935 г. начальник Каменской тюрьмы Классин, начальник раймилиции Кулешов, прокурор Добронравов и нарсудья Шулан расстреляли Г.К. Овотова. Врач судмедэкспертизы Соколов констатировал, что смерть осуждённого наступила только «по истечении 3-х минут». Это лишнее свидетельство того, что огнестрельное ранение головы далеко не всегда приводит к мгновенной гибели...
Местные власти, исходя из региональных особенностей, могли вносить определённые коррективы в процедуру расстрелов. Так, в Средней Азии в конце 1920-х - начале 1930-х гг. во время подавления басмачества приговоры над осуждёнными повстанцами полагалось исполнять только лицами той же национальности. С точки зрения чекистов, такая «политическая корректность» помогала избегать возможных нежелательных толков среди многонационального населения о «пришлых чужаках», которые расстреливают «наших».
В тридцатые писали так: «убытие по первой категории», «десять лет без права переписки», «спецоперация». Исполнители в объяснениях могли недоговаривать фразу, опуская уточняющее слово - дескать, «я приводил приговор». Характерно, что эсэсовцы также маскировали слово «убийство», употребляя такие эвфемистические выражения, как «особая акция», «чистка», «приведение в исполнение», «исключение», «переселение».
Сайт "Белорусский партизан"
На снимке: Казнь педофила-убийцы в Йемене
О том, как расстреливают в Беларуси, писал в своей книге "Расстрельная команда" Олег Алкаев, работавший в 90-е годы прошлого века начальником минского СИЗО №1 на улице Володарского, где содержатся приговоренные к исключительной мере наказания и где смертные приговоры приводятся в исполнение.
Думаем, сегодня самое время напомнить отрывок из этой книги, посвященный процедуре исполнения смертного приговора в Беларуси:
«Расстрельная команда» имеет официальное название: «Специальная группа по приведению в исполнение смертных приговоров». Так написано в инструкции МВД, регламентирующей этот вид деятельности. Количественный и персональный состав группы также определен инструкцией и объемом задач, стоящих перед ней. Группа, которую я возглавлял, состояла из тринадцати человек. Помимо непосредственных участников "расстрельного" процесса, в нее входили также врач и представитель МВД. Обязанности врача были далеко не врачебные, он только констатировал смерть казненного, а представитель МВД - осуществлял контрольно-регистрационные функции. Главной государственной надзорной инстанцией над деятельностью "расстрельной" группы являлся прокурор, назначаемый Генеральным прокурором Республики Беларусь. Именно прокурор является главным должностным лицом, контролирующим отправление правосудия в строгом соответствии с законом. И только прокурор не является членом группы по приведению в исполнение смертных приговоров. Все остальные члены группы подбираются её руководителем, после чего утверждаются руководством ГУВД Минска (в прежнее время) или МВД (сегодня).
Распределение обязанностей среди членов группы возлагается на его руководителя. Он подбирает не менее двух исполнителей приговоров и не менее трех водителей-профессионалов. Лично я добивался универсальности членов моей группы, где каждый мог выполнить любую задачу, поставленную перед ним, в том числе и привести в исполнение приговор. По понятным причинам, я не могу раскрыть персональный состав моей группы и рассказать о каждом её члена. Скажу только, что я категорически избегал от зачисления в это подразделение каких-либо «суперменов».
В группу подбирались просто физически крепкие мужчины, с устойчивой психикой и крепкими нервами. Комплектовалась "расстрельная" группа, как правило, за счет действующих сотрудников СИЗО, но в целях обеспечения безопасности разрешалось привлекать к сотрудничеству и других граждан.
Все члены группы в рабочее время занимались исполнением своих обычных служебных обязанностей. По поданному мною сигналу они были обязаны незамедлительно прибыть в пункт сбора членов специальной группы. Сбор производился таким образом, чтобы отсутствие члена группы на рабочем месте выглядело естественным и не вызывало ненужных подозрений у коллег. На место сбора личный состав группы прибывал уже вооруженным табельным оружием.
После постановки задачи часть сотрудников специальным транспортом доставлялась в пункт исполнения приговора, и подготавливала место для встречи лиц приговоренных к смертной казни. Другая часть группы возвращалась в СИЗО и по полученным от меня документам организовывала вывод из камеры приговоренных к смертной казни, посадку их в машину и доставку в пункт исполнения приговора.
Это был самый ответственный момент. Транспортировка по городу «смертников» могла спровоцировать нападение на транспорт с целью их освобождения. Поэтому время погрузки осужденных и маршрут движения транспорта я объявлял только перед самым проведением мероприятия, только в устной форме и только тем лицам, кого это касалось непосредственно.
Кроме того, параллельно принимались меры для обеспечения зашифровки маршрута движения конвоя перед сотрудниками СИЗО, посвященными в обстоятельства отправки «смертников» на последний этап.
В случае, если бы нападение на транспорт все-таки состоялось, сотрудники спецгруппы, конвоирующие приговоренных к смертной казни, были обязаны немедленно расстрелять всех конвоируемых прямо в автомобиле, после чего имели право покинуть автомобиль.
После доставки осужденных в пункт исполнения приговора их размещают под усиленной охраной в специально оборудованной камере. Когда объект полностью подготовлен к исполнению приговора, в специальном кабинете, смежном с помещением, где непосредственно производится расстрел осужденных, за небольшим письменным столом занимают свои места: прокурор, руководитель специальной группы (начальник СИЗО) и представитель МВД. На столе находятся личные дела осужденных.
Руководитель группы называет фамилию, и первого осужденного приводят в кабинет. Согласно инструкции, прокурор задает осужденному вопросы, уточняющие его анкетные данные. Убедившись, что перед ним находится именно тот человек, личное дело которого находится у него в руках, прокурор объявляет ему, что его ходатайство о помиловании, направленное на имя Президента Республики Беларусь, отклонено, и что в отношении его приговор будет приведен в исполнение. Осужденный, находящийся в этот момент на грани почти что полного безумия, превращается в покорное, безропотное существо, практически не понимающее, что происходит.
После последних слов прокурора руководитель специальной группы подает команду своим подчиненным об "этапировании" приговоренного к расстрелу. Осужденному завязывают повязкой глаза, чтобы он не ориентировался в пространстве, и уводят в соседнее, специально оборудованное помещение, где его уже ожидает исполнитель с пистолетом наготове. По сигналу исполнителя двое сотрудников перед специальным щитом-пулеуловителем опускают осужденного на колени, после чего исполнитель стреляет ему в затылок.
Смерть наступает практически мгновенно. Вся процедура казни, начиная с момента объявления Указа Президента об отказе в помиловании, до выстрела в голову, длится не более двух минут. Поэтому могу утверждать, что в этот момент осужденный абсолютно не соображает, что с ним происходит, и смерть приходит к нему внезапно. Конечно, после объявления прокурора об отказе в помиловании он испытывает сильнейший стресс, понимая, что его казнят, но он думает, что все-таки это будет не сейчас и не здесь, так как явных признаков того, что это произойдет здесь и немедленно, он не видит. И именно это дает ему надежду на то, что он ещё немного проживет. Хоть день, хоть час, хоть пять минут, но поживет.
За время моей работы в должности начальника СИЗО и руководителя специальной группы было казнено сто тридцать четыре человека, приговоренных к смертной казни. Из них было только четверо, которые, судя по их поведению и способности произносить осмысленные слова, понимали, что они сейчас умрут и ушли из жизни в нормальном сознании. При этом у меня сложилось впечатление, что эти люди искренне верили в бога. Не просто читавшие Библию, в последние годы это делали практически все осужденные, а были истинно верующие люди.
Наверное, трудно поверить в искренность моих слов, но лично я относился к процедуре исполнения смертного приговора с огромным отвращением. Я знаю, что точно такое же чувство испытывали и почти все члены специальной группы. Сотрудники, которые проявляли во время казни какие-то восторженные эмоции, немедленно выводились из состава специальной группы. Садистов я не выносил. В мою бытность таких извращенцев было только двое.
Итак, казнь состоялась. Врач фиксирует наступление биологической смерти. Прокурор, руководитель специальной группы и врач подписывают, как правило, заранее составленный акт о приведении в исполнение смертного приговора. Этот акт является главным учетным и отчетным документом, на основании которого впоследствии делаются соответствующие справки для суда, вынесшего смертный приговор, и органов ЗАГС для оформления свидетельства о смерти.
Акт о приведении в исполнение смертного приговора вместе с актом о захоронении, а так же с другими документами, относящимися к процедуре смертной казни, подшиваются к личному делу казненного и передаются на хранение в архив МВД.
Обычно партия расстреливаемых осужденных составляет от трех до пяти человек, но иногда бывают и одиночные исполнения смертных приговоров. Все зависит от того, как работает Комиссия по помилованиям при президенте и, естественно, сам президент. После расстрела осужденных, их тела упаковывают в полиэтиленовые мешки и производят захоронение. Поскольку места захоронения тел казненных являются тайной, я больше ничего на эту тему говорить не буду.
В качестве примера приведу одно из технических изобретений, применявшееся нашими грузинскими коллегами в тот период, когда в их стране была такая мера наказания, как смертная казнь. Там осужденного в специальном помещении укладывали на пол лицом вниз, при этом голова приговоренного свешивалась в специальный канализационный сток. В таком положении исполнитель не мог произвести точный выстрел и попасть в мозжечок. Для того, чтобы облегчить «работу» исполнителя и обеспечить точное попадание пули в цель, один из членов расстрельной группы обыкновенным сачком для ловли бабочек приподнимал голову приговоренного к казни до нужного уровня, после чего исполнитель производил прицельный выстрел.
Возвращаясь к вопросу о людях, являющихся членами специальной группы, скажу, что все они достойны уважения, ибо выполняют самую черновую и неблагодарную в мире работу. При этом они рискуют своим авторитетом, положением в обществе и приобретением давно забытого в нормальном обществе средневекового клейма - «палач».
И тем не менее они остаются людьми, со своими достоинствами и недостатками, житейскими и бытовыми проблемами, семейными неурядицами и родительскими обязанностями. В быту это абсолютно мирные люди. Многие из них даже не способны ругаться или скандалить. Но, получив приказ, они выполнят его до конца. Внешне эти люди абсолютно неотличимы от других. Никто, даже близкие родственники, не должны знать о роде их занятий. Они не имеют права даже намеком высказать свою причастность к особому виду деятельности. У них есть одно право: точно делать порученное им дело и молчать», — пишет в своей книге бывший начальник минского СИЗО №1 и соответственно руководитель "расстрельной команды" Олег Алкаев.
