Если бы не их подвиг, от Чернобыля пострадала бы вся Европа
Казалось бы, о чернобыльской аварии написано уже все. Однако даже спустя 15 лет после этой самой страшной за всю историю человечества техногенной катастрофы неожиданно "всплывают" ранее не публиковавшиеся факты. Свою историю рассказал нам бывший пожарный Владимир Тринос, попавший на ЧАЭС в первые часы после взрыва реактора.
"После взрыва наша автоколонна минут сорок простояла на перекрестке в "Рыжем лесу", из-за того, что не знали, куда направлять машины"
- В 1986 году я был водителем, командиром отделения Киевской военно-пожарной части спецтехники N 27. 26 апреля как раз дежурил. В два часа ночи в нашу часть поступил сигнал из Чернобыля. Не зная, что там случилось, на тушение пожара выехали практически все, кто был на дежурстве. В пять утра мы уже были возле второй пожчасти на ЧАЭС. Когда подъезжали, то километров за десять увидели над станцией розово-малиновое свечение. Как раз начинало светать, и это неестественное зарево очень впечатляло. Раньше я ничего подобного не видел.
До начала седьмого утра мы простояли возле части, практически в нескольких сотнях метров от полыхающего реактора, а потом нас отправили в Припять. Никто ничего не знал. Судить о происходящем мы могли только по обрывкам информации, услышанной по радиостанции. Слышали, что есть пострадавшие, но сколько их и что именно произошло, толком не знали. Помню, на перекрестке в "Рыжем лесу", возле знаменитой сосны в форме тризуба, ставшей символом Чернобыля, мы простояли минут сорок: колонна машин остановилась - не знали, куда нас направить. Потом оказалось, что в этом месте был такой сильный прострел радиации, что позже мы проезжали этот перекресток на максимальной скорости. А 26 апреля мы вернулись домой только к вечеру.
- Зачем же вас сорвали из Киева и продержали без толку полсуток под радиоактивным излучением?
- Так было положено. Нас подняли по тревоге. Туда съехались пожарные со всей области. Наши три машины так и остались на станции. Дозиметрист сделал замер, и у нас забрали все обмундирование и даже удостоверения - так они "фонили". В Киеве сказали, что 6 мая мы выезжаем в Чернобыль откачивать воду. Предупредили, что эту работу надо выполнить быстро и четко, и провели несколько тренировок в Киеве. Уже в Чернобыле узнали конкретней, что за работа предстоит. После взрыва на энергоблоке вода из системы охлаждения попала под разрушенный реактор. Надо было срочно добраться до специальных задвижек аварийного слива воды, открыть их, и тогда уже вода сама пошла бы в специальные водохранилища. Но помещение с задвижками после пожара тоже было полностью залито радиоактивной водой. Ее и надо было откачать как можно быстрее -- во время тушения пожара на реактор сбрасывали песок, свинцовые болванки, и под всей этой тяжестью он мог осесть... Тогда никто толком не знал, сколько чего осталось в реакторе после взрыва, но поговаривали, что если его содержимое соприкоснется с тяжелой водой, получится водородная бомба, от которой пострадает как минимум вся Европа.
Помещение с задвижками располагалось прямо под реактором. Представляете, какой там был радиационный фон! Мы должны были проложить рукавную линию протяженностью в полтора километра, установить насосную станцию и откачать воду в отстойники.
- А почему выбрали именно вас?
- Нужны были здоровые выносливые молодые люди. Больные бы не выдержали. Мне было 25 лет, и я профессионально занимался спортом.
- То есть вы туда попали совершенно здоровым.
- Конечно. На сто с лишним процентов! Перед тем как послать туда нас, проводили эксперимент - пытались закинуть рукава с вертолета, но не получилось. С этим могли справиться только люди. Вручную.
После пожара мы были первыми, кто попал туда. Вокруг никого, только на самой станции работал обслуживающий персонал. Было тихо-тихо. Очень красивое место - железнодорожный мост, Припять, впадающая в Днепр... Но эту идиллию нарушало жутковатое зрелище - из реактора поднимался легкий дымок, вокруг стояла брошенная техника, в том числе пожарные машины с вмятинами от упавших на технику свинцовых болванок. А прямо на земле валялись куски графита, выброшенного из реактора взрывом: черный, переливающийся на солнышке.
"Нам дали химзащитные костюмы, респираторы и кепочки"
Операцию начали 6 мая в 20.00 пожарные из Белой Церкви. Владимир Тринос помнит их имена: майор Георгий Нагаевский, Петр Войцеховский, Сергей Бовт, Михаил Дьяченко и Николай Павленко. С ними были двое киевлян Иван Худорлей и Анатолий Добрынь. Они установили насосную станцию втрое быстрее нормативов - за пять минут. А значит, именно столько времени пробыли под развороченным реактором. Около полуночи к ним присоединился Александр Немировский, а в пять утра - Владимир Тринос. Каждые два часа они по три человека бегали к реактору, чтобы заправить беспрерывно работающие машины топливом, поменять масло, следить за режимом. Можно было, конечно, попробовать послать к задвижкам водолаза, но для него это бы означало верную смерть. Поэтому воду продолжали откачивать пожарные.
В два часа ночи бронетранспортер, проводивший радиологическую разведку, проехался по рукавам и перерезал их в пятидесяти метрах от реактора. Зараженная вода начала вытекать прямо на землю. Сержанты Н.Павленко и С.Бовт бросились устранять досадную поломку. В рукавицах было неудобно, поэтому ребята их сняли и скручивали пожарные рукава уже голыми руками, ползая на коленях в радиоактивной воде...
Через четырнадцать часов непрерывной работы отказала насосная станция, и новую пришлось устанавливать по пояс в радиоактивной воде.
- Работали по времени, быстрее нормативов, -- продолжает свой рассказ В.Тринос, - Брали эти рукава с водой, прижимали, как детей, к груди и перетаскивали. Поначалу мы были в резиновых химзащитных костюмах "Л-1" и в респираторах. Тогда, помню, так жарко было. Минералка закончилась, и мы пили воду прямо на станции из крана. У меня было семь выходов за 24 часа. После каждого выхода костюмы меняли, и надо было километра полтора идти пешком (а в некоторых местах - желательно бегом) к зданию администрации, чтобы там помыться. Вода из душа казалась горошинками, падающими на голову. Вечером 7 мая Анатолию Добрыню стало плохо. Он начал заговариваться, и "скорая" увезла его со станции в Чернобыль. Там у Толи начались тошнота, рвота, и его доставили в Иванков, под капельницы.
Кроме нас, на станции были дозиметристы и совсем молоденькие солдатики -- они нам бензин подвозили. Около четырех утра 8 мая мы добрались до задвижек, и нас сменил майор Юрий Гец со своей группой. Когда мы закончили свою работу, на станции сразу появилось множество народу и техники! Начали все расчищать. А до того там были только мы и обслуживающий персонал.
"В Иванкове нас встречали, как космонавтов"
Пока пожарные не закончили работу и опасность не миновала, Михаил Горбачев молчал, не делая никаких заявлений. Каждые полчаса ему докладывали, как у ребят продвигается работа... После официальных благодарностей их сразу же отправили в Иванков на обследование крови. Как вспоминает Георгий Нагаевский, город встречал их, как космонавтов. "Люди вытащили нас из машины и понесли на руках в больницу, вся дорога была устлана цветами. Если бы мы вовремя не откачали воду, Иванков эвакуировали бы. Уже стояли наготове автобусы, люди упаковали вещи.
Благодарныеиванковчане так напоили нас шампанским, что я в бессознательном состоянии попал домой только 9 мая. Тогда начальником УГПО в Киевской области был Трипутин, он терпеть не мог пьянства, но тут сам сказал мне: "Жора, заедешь в Вишневое, зайдешь в мастерские, возьмешь там бидон спирта и "лечись"...
18 мая 1986 года газета "Київська правда" писала о героях-пожарных: "Им удалось откачать воду из-под поврежденного реактора. Каждый из них в ответственный момент поступил так, как подсказывала совесть... После выполнения задания все они были обследованы медиками, им предоставлены краткосрочные отпуска. Высокую оценку действиям пожарных дала правительственная комиссия".
Но вместо обещанного отпуска киевлян отвезли в Киев, в госпиталь МВД, где они пролежали 45 суток. Плохо было уже всем. "Состояние усталости, слабость были нам непонятны, - вспоминает В.Тринос. - потому что все мы были молоды, здоровы. Знали, конечно, что такое радиация, но она же не кусается, разве что какой-то металлический привкус во рту. Горло раздуло так, что я не мог говорить, как будто при сильной ангине. За сутки на станции я потерял семь килограммов. В общем-то, после Чернобыля я прежний вес уже никогда не набирал, и слабость так и не прошла. Я пытался вернуться в спорт -- ведь мне было всего двадцать пять, но пришлось смириться с тем, что жизнь бесповоротно разделилась на две половины: до и после апреля 1986 года.
В больницах мы впервые столкнулись с тем, что никому не нужны. Во-первых, тогда существовал негласный указ не диагностировать лучевую болезнь. Были введены новые стандарты на облучение, все замалчивали. Официальная доза моего облучения 159 рентген. А сколько на самом деле?
В 1992 году в санатории в Пуще-Водице пожарные из Белой Церкви объявили голодовку, и только после этого их заметили. А я в такие моменты сразу начинаю нервничать - это неприятно и не имеет смысла. В 25-й киевской больнице один врач нам прямо в глаза заявил: "Что вы заводитесь, все равно через пять лет начнете вымирать потихоньку!".
"Под Новый 1987 год мне вручили орден Красной Звезды"
- Когда вы ехали в Чернобыль откачивать воду, не было ли мысли отказаться?
- Нет. Тогда знали слово "надо". К тому же я просто выполнял свою работу. Сейчас молодым людям это трудно понять, потому что нет уже той давящей идеологии и у человека есть право выбора: если он осознает степень риска, то либо сразу откажется, либо пойдет на него за соответствующую плату. А тогда никому даже в голову не приходило отказаться. Для меня все было просто и ясно - это никакой не героизм, а рабочий момент. Была, конечно, психологическая нагрузка. Давила неизвестность. Но политотдел работал очень четко. Начальство приезжало "поддержать боевой дух", а потом сразу же появились публикации под заголовками: "Герои в строю", награждения, улыбки, цветы...
18 мая 1986 года газета "Київська правда" писала: "Тут все работают без письменных распоряжений и приказов. И дело идет четко, без срывов. Транспортники всех ведомств действуют в едином ритме..." И дальше: "Только что на место аварии выехали первые машины с цементом, свинцом, другими материалами. Сегодня идем с опережением задания более чем на 600 тонн".
Правда, надо отдать должное моему начальству: под Новый 1987 год мне дали двухкомнатную квартиру на Троещине. И тогда же всем нам вручили орден Красной Звезды. Кроме Ивана Худорлея - он получил орден Дружбы народов.
- А что так, звезд не хватило?
- Вероятно... В 1993 году меня комиссовали по состоянию здоровья из-за постоянных больничных. Я уже побывал практически во всех столичных больницах, подлечиваюсь в санаториях. Сейчас, например, прохожу переосвидетельствование на инвалидность в Институте нейрохирургии, и не только в нем, а и по всем медучреждениям. Это для меня ежегодная процедура, потому что пожизненную инвалидность дают с 45 лет, а я еще молодой.
- Такой печальный у вас рассказ...
- А Чернобыль - это и есть печаль. Он никому ничего хорошего не оставил. Из тех, кто был тогда со мной на станции, к счастью, все живы. Но осталась какая-то глухая обида на эту систему, которая использовала здоровых молодых людей, а потом вышвырнула. Хотя в родной части меня не забывают, всегда помогают, на праздники приглашают. А с ребятами, которые были на ЧАЭС, мы традиционно встречаемся 8 мая. Надеюсь, что в следующем году соберемся все.
Время неумолимо бежит вперёд… Стрелки часов невозможно повернуть назад, как невозможно изменить и то, что уже случилось. В памяти, будто на фотоплёнке, - события, которые прошедшая четверть века не смогла покрыть чёрной пеленой забвения. Это авария на Чернобыльской АЭС…
Весной 1987 года я уволился из депо Курган, где работал помощником машиниста электровоза в колонне №2 , а устроился газорезчиком в организацию «Вторчермет». Сразу после увольнения, примерно через месяц, из почтового ящика я вынул первую повестку. Потом были ещё попытки военкомата таким путём вручить мне повестку. И, сколько бы я не игнорировал действия Советского РВК г. Кургана, всё же одна повестка нашла своего адресата. Не помню точно, когда это было, кажется, в конце лета. Повестку мне вручил начальник цеха «Вторчермет» Высоцкий, сотрудники военкомата нашли меня на работе. Пришлось идти на медкомиссию, которую я прошёл успешно 23.07.1987 года. Годен. Началось ожидание, когда же меня призовут на ликвидацию аварии ЧАЭС. И это случилось в мой день рождения - 11 ноября 1987 года. Всех нас направили на повторную медкомиссию в областной военкомат. После её похождения отпустили на несколько часов домой. На скорую руку отметил свой день рождения, а примерно к 18-00 прибыл на мобилизационный пункт в областной военкомат. Во дворе военкомата нас построили, началась проверка. После объявили, что есть лишние люди по набору и кто не хочет ехать, пусть сделает шаг вперёд. Пока я раздумывал, выйти или нет, действие уже свершилось: я остался в строю.
К военкомату подошли два троллейбуса, и мы поехали на центральный вокзал. К поезду, следующему через станцию Каменск Уральский, пришли жёны. Их было не так много, но моя жена Катерина была среди провожающих. Вглядываясь в её лицо через стекло вагона, я внимательно смотрел ей в глаза и хотел увидеть в них, понимает ли она суть происходящего. Тогда я этого не увидел. Может ни я, ни она сама не осознавали трагедию случившегося и уж,конечно, не знали, что будет дальше. Хотя я прекрасно понимал, какая опасность меня ждала. Кое-какие знания о воздействии радиации на человеческий организм у меня были, ведь я в своё время окончил «учебку» (в/ч 11570 г. Камышлов, Свердловской области осенью 1974 - весной 1975 г. по воинской специальности «химик-разведчик»).
Поезд тронулся… Прощай, Курган! В вагоне никто не пел, кто ехал рядом, все знакомились друг с другом. За четверть века из памяти стёрлись имена и фамилии тех, с кем по воле судьбы ехал я тогда на место аварии. Под стук колёс уносила нас судьба всё дальше и дальше от дома, где остались наши семьи, близкие, друзья, работа. На ст. Каменск-Уральский - пересадка, и мы уже едем до ст. Челябинск. Вот так прошёл мой очередной день рождения, а исполнился мне тогда 31 год…
Прошла ночь. Утром прибыли на центральный вокзал г. Челябинска, ожидали несколько часов и, наконец, - посадка в электричку. Там к нам присоединяются «партизаны» - челябинцы. Примерно к обеду прибыли на центральный вокзал г. Златоуста, построение и пешком в гору до места дальнейшей дислокации в/ч 29767. Место, где находилась наша часть (если несколько бараков можно было назвать частью), было расположено рядом с территорией хим. батальона. Это был бывший летний лагерь пионеров или спортсменов. После острыми умами «партизан» ему было придумано название. Не могу написать, как это произносилось, но не случайно в русском языке есть поговорка: «Не в бровь, а в глаз». Так вот «народное» название, а в данном случае «партизанское», - самое точное… Построение, перекличка. Офицеры зачитывают фамилии, кто куда направлен. Я попал в 1-ю роту, где нас позже начали готовить по воинской специальности «химик-дегазатор». Командир роты капитан Рыбалко - Ликвидатор аварии ЧАЭС. Замполит, майор Хохлов - Ликвидатор аварии ЧАЭС. Фамилии тех, кого я запомнил.
Нас направляют в первый барак. Производится выдача обмундирования с дальнейшей «подгонкой» его. Получив вещмешок, котелок, кружку, ложку, я готов вновь служить Отечеству. Перечисляю фамилии, имена тех, кто остался в памяти. Со мной служили Валерий Журавлёв (п. Варгаши), Александр Паршуков (г. Курган), ныне покойный Владимир Брагин (посёлок Лебяжье), Алексей Федотов (Лебяжьевский район), Вячеслав Дегусар (г. Курган), челябинцы Анатолий Чигинцев, Николай Евсиков. Вот и все фамилии, что остались в памяти.
Начали обживаться и знакомиться ближе друг с другом. В казарме было холодно, в некоторых местах в щель в полу - проходил палец, батареи еле-еле грели. Когда ударили морозы ниже -30, стало совсем холодно. Спали в обуви, бушлатах и шапках. Надо было что-то делать с отоплением. В то время котлы топили солдаты срочной службы, которые жили рядом с нами. Увидев многих из них днём, можно было ужаснуться, какие они были грязные. Повар, который нам готовил еду, был чернее котла. Дисциплина у них хромала на обе ноги, чем занимались товарищи командиры в этой части - не трудно догадаться.
Про наших офицеров такого сказать не могу. Всё было в пределах Устава Воинской службы.
Так вот мы предложили командованию части к отопительным котлам поставить наших ребят, тех, кто на гражданке занимался этой работой. Такие нашлись. После первого посещения кочегарки стало ясно, почему батареи не грели: разводка была сделана неправильно, и кочегары из солдат срочной службы, спали на котлах во время дежурства. Мы с Володей Брагиным были сварщиками и после ревизии отопительной системы предложили её переделать. Что и сделали первым же делом. Потом мы с ним занялись сварочными работами отопления в новой столовой.
Питались под открытым небом, только позже мы перешли в холодную казарму - столовую. Кормили ужасно, но голод не тётка, ели и эту баланду.
Холоду в казармах скоро пришёл конец - система отопления начала работать. Кочегары, набранные из наших ребят, работали на совесть. В казарме вскоре мы покрыли пол ДСП. Началась работа и в ленинской комнате, были организованы занятия по подготовке личного состава по воинской специальности. Когда на улице было тепло, занимались тактико-технической подготовкой.
Нам же с Володей Брагиным, Валерием Журавлёвым и другими ребятами пришлось заниматься сварочными и слесарными работами в новой строящейся столовой. Так шли дни. Мы познакомились ближе с офицерами нашей роты. Расспрашивали их, чем они занимались во время службы на ЧАЭС. Они отвечали нам коротко и просто: «Приедете на станцию - всё узнаете сами». Оказалось, что майор Хохлов служил вместе с полковником Шаминым в Уральском полку в Чернобыле. Шамин был моим ротным в «учебке» во время прохождения срочной службы. И моё первое желание после рассказанного, конечно же, было попасть именно в Уральский полк и обязательно встретиться со своим командиром. Выяснилось, что старший брат Валерия Журавлёва, Виктор, вместе с майором Хохловым служил в Уральском полку, водителем. Через некоторое время после прибытия со службы домой Виктор умер. Валерий потерял старшего брата…
В эти дни появились первые потери среди нас - ликвидаторов. Семьи теряли кормильцев, мужей, отцов, сыновей. Но тогда мы ещё не знали, что судьба готовила нам ещё много испытаний и потерь…
20 декабря. Общее построение. Нам зачитывают приказ о том, кто, куда и в какую часть распределён. Потом нас ждал ночной вокзал Златоуста. На перроне - все наши три роты и провожающих. Быстрое прощание с офицерами нашей роты без духового оркестра - всё делалось тихо. Посадка в пассажирский поезд, и мы следуем до столицы Украины - города - героя Киева. Прибыли. Строем выдвигаемся на привокзальную площадь. Небольшое ожидание. Удивительно, но в памяти о том моменте почти ничего не осталось, даже не могу вспомнить всех красот Киевского вокзала - всё стёрто. Потом подошли автобусы «Икарус», и вот мы следуем до города Белая Церковь. Таким же маршрутом прошли и пройдут ещё десятки тысяч ликвидаторов аварии ЧАЭС. И этот поток прекратится только в 1991 году. Шла страшная война по ликвидации катастрофы. А чиновники, приняв все бюрократические меры, не признают сейчас того, что мы принимали участие в боевых действиях, а всё из-за того, что за это надо платить деньги и предоставлять льготы. Мерило всего сейчас в нашем обществе - деньги, а не почёт, уважение, исполнение Законов и Конституционного права. Хотя в справке МСЭ, которую мне выдали гораздо позднее, после получения инвалидности, написано: «Группа инвалидности: вторая. Причина инвалидности: увечье, получено при исполнении обязанностей военной службы, связано с аварией на ЧАЭС». Это всё нас ждало после ликвидации аварии: болезни, потеря друзей, унижения, суды, борьба с чиновничьим произволом… А тогда нас ждал город Белая Церковь, где во время Великой Отечественной войны шли кровопролитные бои, где насмерть дрались и побеждали наши отцы и деды. Теперь и нам предстояло победить и доказать, что мы достойные их потомки.
Автобусы прибыли после обеда на территорию воинской части, где нас разместили на несколько часов. Проверка документов, перекличка, построение. Потом подошли крытые автомашины «Урал». Звучит команда: «По машинам!» И снова дорога, которая ведёт нас увидеть своими глазами, познать, испытать последствия аварии ЧАЭС. …Несколько часов пути, и мы прибыли в пункт дислокации 25-й бригады в село ОранноеИванковского района Киевской области. Ждали долго, пока нас распределят по воинским частям. Снега не было. Влажный, пронизывающий насквозь ветер вселял в душу непонятную ещё тогда тревогу. Для укрытия от непогоды стояла одна палатка, печки там не было, но от ветра можно было укрыться. Потихоньку наша группа уменьшалась, представители («покупатели») выкрикивали фамилии и после уводили к себе в часть. Нас, последних шестерых, забрали последними после полуночи.
87-й банно-прачечный батальон располагался рядом с 25-й бригадой в трёхстах метрах напротив. С одной стороны - сосновый лес, с другой - болото. Мы прошли через КПП. Сопровождал нас ст. сержант из «хозвзвода». Зашли в крайнюю палатку вместимостью сорок человек. На каркас из сосновых жердей был натянут брезент, слегка испачканный сажей, окон не было. Стояли две буржуйки - одна на входе, а другая - в конце палатки. По краям палатки стояли кровати в два яруса. Горела одна лампочка, но настроения она не прибавляла. Закопчённый потолок мрачно нависал над нами. Но было натоплено, и после долгого пребывания на холоде мы, наконец-то, оказались в тепле. Стали знакомиться с теми, кто находился в палатке. Это были несколько человек, приехавших недавно со второй смены с Припяти. Нам показали, где находится умывальник. Он тоже отапливался таким же способом, как и палатки, только ещё и с подогревом воды. На душе стало полегче, когда мы освежили себя водой и ощутили аромат душистого мыла.
После приятной процедуры мы зашли в палатку, старшина «обалдел» от нашего вида. Мы были все в одинаковых футболках белого цвета. На груди у нас красовалась эмблема, придуманная нами в Златоусте. Нарисовал её художник - оформитель Слава Дигусар, он остался на Урале завершать оформление ленинской комнаты. Мы переделали эмблему американских «зелёных беретов». Череп, на нём зелёный берет с кокардой на фоне распластанных крыльев. Кокарду мы заменили на знак «Осторожно: радиация», а на крыльях написали крупными буквами «ЧЕРНОБЫЛЬ». Глаза старшего сержанта заблестели, и он громко закричал: "Махнём! На два новых тельника!". Я согласился. Комплекции мы были одной - сделка произошла мгновенно. Так моя футболка поехала в качестве подарка племяннику старшины…
Отбой, короткий сон, подъём, туалетные процедуры и первый завтрак. То, что мы видели в нашей столовой в Златоусте и что увидели здесь, было как небо и земля. Отличалась пища и по их разнообразию продуктов, и по качеству приготовления блюд, что было немаловажным при работе в зонах с радиационной нагрузкой. После долгого принятия пищи всухомятку (а это были солдатские сухие пайки) горячая и свежая еда пришлась нам по вкусу.
После завтрака - утренний развод. Нас распределили по ротам, роты выезжали на работу по сменам, их было три: 1-я, 2-я и 3-я. Работали без выходных в городе Припять, на территории бывшего хлебозавода. Там стояли передвижные прачечные комплексы «шхуны». Об этом попозже.
Нас пока на станцию не направляли, я ходил дежурным по штабу, мой земляк Александр Паршуков принял командирский УАЗ и возил комбата по фамилии Пасичка призванного из запаса. Челябинцы Коля Евсиков ходил дежурным по КПП, Анатолий Чигинцев был назначен хлеборезом в столовую, Александра - фамилию запамятовал- назначили на должность санинструктора, в его обязанности входило выдавать витамины и вести учёт выехавших ликвидаторов на станцию, а также приглашать вовремя для забора крови медиков. Контроль проводился раз в две недели.
Главной героиней и любимицей батальона была гусыня Галка. Она расхаживала по батальону, зорко следила за нарушителями дисциплины и спокойствия. Для неё было отведено специальное место и построена будка, а за кормление Галки отвечал дежурный по штабу. Был у Галки и гусак, но его до нашего приезда зарезали дембеля из Донбасса, зажарили на закуску перед отъездом - таким образом приняв ещё одну небольшую дозу радиации. С Галкой иногда проходили смешные курьёзы, вот один из них. Когда в батальоне кто-то из личного состава выражал громко свои эмоции, гусыня бежала в ту сторону, громко хлопая крыльями и щипала за ноги нарушителя спокойствия. Так произошло и в этот раз. Шёл утренний развод. После обращения комбата к личному составу слово взял начальник штаба. Народ его недолюбливал за скверный характер и пижонские выходки. Прозвище ему дали точное - «Окурок» - из-за его постоянной издевательской выходки. После развода часто из его уст вылетала крылатая фраза: «Операция «Окурок». Это значило одно: всем идти и собирать окурки, разбросанные недобросовестными курильщиками. Не любила его и Галка, а всё из-за того, что он любил пофорсить и покричать на подчинённых, прогуливаясь вдоль строя. Ничего серьёзного и умного в нравоучениях не было. Из строя иногда в его сторону летели шуточки, и он ещё больше раздражался. Так случилось и в этот раз. На крик начальника штаба вылетела гусыня и, изогнув шею, помчалась в его сторону. Со всего «разбега» она врезалась вкричавшего, чего он не ожидал, Галка наступала, щипала клювом его штаны, а он пытался увернуться от её ударов и отступал. Раздался дружный хохот и выкрики из строя: «Поделом ему! Галка, ату его, ату!» Начальник штаба быстро ретировался в сторону своей палатки. Вскоре он демобилизовался. Прибыл новый начальник штаба - большая противоположность предыдущему. Позже, когда меня назначили дозиметристом батальона, я проверил оперенье гусыни специальным прибором, улавливающим и измеряющим излучение бета - частиц. Индикатор загорелся красным цветом, это значило, что уровень загрязнения превышал норму.
31 декабря меня назначили дежурным по КПП, и после ужина я заступил в наряд. Новый 1988 год пришлось встретить один на один. После 12-ти часов кто-то из ребят принёс мне на КПП праздничное угощение. Поедая сладости и запивая пепси, я писал письмо домой. Утром меня сменили. Год старый сменил новый, а работа по ликвидации аварии на атомной станции не прекращалась ни на одну минуту. Колонны машин за колоннами везли людей на смену и со смены. Батальон располагался рядом с дорогой, и, когда какая-нибудь колонна двигалась в сторону станции или обратно, это было хорошо слышно на территории батальона. Движение не прекращалось круглосуточно.
"Я уехала, даже не успев попрощаться с умирающим мужем"
- В ночь на 27 апреля 1986 года, когда я дежурила в Донецкой городской больнице N25, где работала медсестрой в терапевтическом отделении, поступил приказ: "Срочно выехать в Киев", - вспоминает патронажная медсестра Донецкого отделения областного Красного Креста Валентина Мамзина. - Я и врач-терапевт Валентин Францев тут же отправились на карете скорой помощи к зданию Донецкого горисполкома, откуда медиков направляли "в Киев", как указывалось в командировке.
Валентина Егоровна только успела оставить на работе записку, в которой просила коллег перезвонить ей домой и предупредить дочерей. Ведь в это же время в больнице лежал ее муж-сердечник. Уезжая, Валентина Егоровна даже не успела с ним проститься. Она не знала, что уже не застанет супруга живым.
Нам велели взять с собой продуктов лишь на три дня, - продолжает Валентина Егоровна. - По пути мы заехали в магазин, купили хлебушка, колбаски. А уже перед отправлением нам поставили в каждую машину по шесть ящиков с минеральной водой. У меня на работе как раз лежало только что подаренное супругом выходное платье, так я и его захватила. Думала в свободное время погулять по Киеву.
Слегка забеспокоилась Валентина Мамзина лишь тогда, когда увидела, как, провожая машины скорой помощи, тогдашний начальник горздравотдела крестил каждую партию медработников со словами: "Возвращайтесь живыми".
В первый же день после Чернобыльской катастрофы в Припять были направлены 61 медработник из Донецка. Впрочем, медсестра Мамзина и сейчас уверена, что даже зная, куда их везут, не могла бы не поехать. Для нее это было бы клятвопреступлением. "Мы же военнообязанные", - объясняет она.
"Скорые" ехали в Киев проселочными дорогами и в сопровождении ГАИ. На рассвете, в глухом лесу военные переодели командированных из разных городов медиков в защитные костюмы и приняли у них присягу: исполнять приказы и хранить все увиденное в тайне.
Спрятавшись в подвале медпункта ЧАЭС от излучения, люди чуть не утонули
В зоне отчуждения Валентина Егоровна проработала 20 дней. Ее направляли то на эвакуацию населения, то на работу в больницах Припяти и близлежащих сел. Но больше всего запомнилась первая чернобыльская ночь, которая едва не стоила Мамзиной жизни.
Поступила команда: "Перевернулась машина, тяжело травмированы шесть человек, срочно нужна бригада врачей для операции". Доктор Францев и Мамзина отправились в Припять. Аварийный реактор был виден прямо из окон медпункта, где проходила операция. Оперировала бригада из 11 медиков. Едва успели "зашить" последнего пациента, как в операционную позвонили: "Всем немедленно эвакуироваться в подвал, сейчас будут накрывать аварийный реактор, оставшиеся на поверхности могут получить ожоги". 30 медработников-ликвидаторов из Донецка и Киева спустились в подвал, и военные их там заперли.
Неожиданно в подземелье хлынула вода, - и сейчас с содроганием вспоминает пережитое моя собеседница. - Я уже была по горло в воде и почти теряла сознание, когда вода стала убывать.
Оказалось, что солдаты, проводившие работы с подземными коммуникациями, нечаянно сбили задвижку на водоводе. К счастью, они успели быстро устранить аварию. Никто из медиков не утонул, хотя искупаться в радиоактивной водичке довелось.
С каждым днем состояние здоровья Валентины Егоровны ухудшалось: появился металлический привкус во рту, постоянная тошнота и головная боль. Но медсестра продолжала работать: ассистировала в операционной, помогала эвакуировать население, поила специальным раствором йода нескончаемый поток переселенцев и ликвидаторов, который обязательно "пропускали" через больницу.
Всем беременным на малых сроках сделали аборты, рожениц с малышами эвакуировали в Одессу, - вспоминает Валентина Егоровна. - Тогда я не старалась обращать внимания на настроение людей - все уже знали, что произошло, и внешне вели себя спокойно. Но сейчас, вспоминая отселенцев, я просто цепенею: некоторые люди покидали свои дома лишь с документами и... кошечками в руках. Многие не успели даже детишек в дорогу собрать, так как были на работе, когда их малышей увезли в "чистую зону" прямо из детсада. Навстречу нашим машинам гнали скотину, которую, говорят, потом уничтожили. А уезжая из Припяти, мы видели, что запертые хозяевами дома уже взломаны мародерами, красивые села превратились в жуткую пустыню...
Через 20 дней эвакуировали и саму Валентину Егоровну - у нее открылось кровотечение из носа и ушей. Доза радиации, которую она получила, составила 52,3 бэра! (Предельно допустимая годовая норма облучения для работников атомных станций - 2 бэра, для гражданских лиц - 0,5 бэра.) Женщину отправили домой, взяли на учет как получившую облучение и вскоре направили на лечение в Одессу, где развернулся один из центров помощи пострадавшим в Чернобыле. Уровень радиации в ее крови был вдвое выше нормы! Выходное платье, так ни разу и не надетое, пришлось сжечь.
Мы с врачом Валентином Федоровичем приехали в Донецк во всем чужом, как нищие, - вспоминает Валентина Мамзина. - Когда замеряли радиацию на вещах, то особенно "фонил" пояс на моем выходном платье, а у Францева больше всего радиации скопилось почему-то в носках. Сожгли и все новенькие кареты скорой помощи, на которых наша группа приехала из Донецка.
Врач-терапевт Валентин Францев умер через год после трагедии в родной горбольнице Ь 25 на руках у своей бессменной помощницы медсестры Мамзиной.
Валентина Егоровна вспоминает о страшных событиях с неохотой. Говорит, что даже, когда два года назад ее вместе с другими "ликвидаторами" пригласили в Припять для съемок фильма "Черная быль", уже на подъезде к городу ей стало плохо, появился все тот же навязчивый тошнотворный привкус во рту. А кроме того, по возвращении домой из той затянувшейся командировки "в Киев" ей пришлось узнать о том, что через три дня после ее отъезда в больнице умер муж. Медработникам, работавшим в зоне отчуждения, не разрешали поддерживать связь с родными, и дочери не могли сообщить матери о постигшем их горе.
ЧАЭС и Ликвидация аварии на 4-м блоке
Существует расхожее мнение, что ликвидация последствий аварии на Чернобыльской АЭС заключалась в основном в создании защитной оболочки над разрушенным реактором. Вне всяких сомнений, возведение объекта «Укрытие» над 4-м блоком ЧАЭС
– это главный этап на пути ликвидации ядерной и экологической угрозы миру вызванной аварией. Комплекс факторов (радиационные условия, технические решения монтажа, временные рамки создания объекта и т.д.), в которых создано «Укрытие» по праву делает объект уникальным, не имеющим аналогов в мире
Вместе с тем, сейчас мало вспоминают о том громадном объеме работ по ликвидации последствий разрушения реактора, которые проводились непосредственно в первые месяцы после аварии (перед началом строительства объекта «Укрытие»), а также о работах выполненных в ближней зоне Чернобыльской АЭС. В значительной степени эти работы также являются уникальными, как по нестандартности реализованных решений, так и по объемам и срокам выполнения работ.
Отдельного внимания заслуживает и техническая сторона ликвидации аварии. Поскольку авария имела колоссальные масштабы, на ликвидацию последствий был брошен лучший научный и технический потенциал бывшего СССР. Выполнение работ требовало использования уникальных технических средств, таких как роботы, военная и строительная спецтехника, а также специальный автотранспорт, модернизированный для условий работ в высоких полях радиационного излучения.
Ресурс сайт предлагает познакомится с уникальными мероприятиями по ликвидации аварии, которые были реализованы в ближней зоне ЧАЭС в 1986 и последующих годах. Также представлена оценка экологический последствий этих работ – их эффективности для окружающей среды (она не всегда была положительной). Познакомитесь с техникой используемой ликвидаторами для работы зоне отчуждения.
Устройство стены в грунте вокруг Чернобыльской АЭС
Одним из наиболее значимых, как по потраченным ресурсам, так и по выполненным объемам работ на промплощадке ЧАЭС, является создание глубокой железобетонной стены в грунте на востоке от станции. В сжатые строки была создана стена глубиной до 100 метров и протяженностью около трех километров. На странице сайта «Защитная стена в грунте вокруг ЧАЭС» представлено описание методов и техники Casagrande, которые были применены для минимизации поступления радиоактивных веществ промышленной площадки ЧАЭС через грунтовые воды в реку Припять.
Работы по уменьшению осадков над территорией чернобыльской зоны
Начиная с мая и по декабрь 1986 года в небе над зоной отчуждения и на дальних подступах к этим территориям был реализован уникальный комплекс работ по недопущению выпадения осадков на радиоактивно-загрязненные земли. В сжатые сроки был мобилизован весь технический и научный потенциал страны в области метеорологии для подавления дождевых облаков и активного препятствования их появления над чернобыльской зоной. В работу были вовлечены самолеты, которые в начале 80-х были модернезированы по программе «Циклон».
Подробности на странице Управление облаками над Чернобылем в 1986 году.
В первые дни аварии, когда стал очевиден масштаб катастрофы, многие специалисты считали, что нижний ярус строительных конструкций не выдержит температурных нагрузок и дополнительного давления от насыпанных вертолётами 5-ти тысяч тонн материалов. Специалисты высказывали опасения, что если топливо провалится вниз, то вызовет загрязнение грунтовых вод.
Такие предположения послужили обоснованием для создания некоего барьера, который бы преградил путь движения топливных масс из расплавленного ядерного реактора в грунтовые воды.
Было решено создать огромный железобетонный монолит под разрушенным реактором 4-го энергоблока. Уникальностью этого сооружения было то, что плита под реактором должна была быть не только фундаментом, но и обладать свойством холодильника. Внутри этого монолита планировалось устроить систему трубопроводов для подачи воды с целью охлаждения пространства под реактором.
Кроме того, при сооружении железобетонной плиты планировалось смонтировать измерительную аппаратуру различного назначения.
Работы по созданию защитной плиты были начаты уже 3 мая 1986 года. В этот день на ЧАЭС приехала первая группа горняков. Всего в прокладке туннеля под реактор, а также в извлечении грунта из-под реактора, принимало участие 388 шахтеров. Из Донбасса прибыло 234 и 154 горняка из московского угольного бассейна.
Эти люди выполнили уникальные работы в чрезвычайно опасных условиях. Была пробита штольня под фундаментом 4-го энергоблока диаметром 1,8 метра. Был создан 136-метровый тоннель, по которому провести коммуникации и железнодорожные рельсы. Из-под плиты реактора был выбран грунт и уложена арматура для дальнейшего бетонирования. Самые первые, самые тяжёлые и самые опасные метры прошла тогда сквозная комплексная бригада Н. Швеца.
Вспоминает бывший заместитель начальника штаба, руководитель «Укршахтстроя» Р. Тюркьян: «Работы велись круглосуточно. Одетые в белые шапочки и костюмы, шахтёры подъезжали к котловану на бронетранспортёре. Крепление штольни обеспечивалось специальной железобетонной «рубашкой» из тюбингов. Вынутую породу вручную в вагонетках отвозили к котловану, а там бульдозером и экскаватором, сверху защищёнными свинцом, отворачивали песчаник …
Вслед за шахтёрами шла бригада бетонщиков Г. Пулова, которая прибыла со строительства Рогупской ГРЭС …
При аварии на 4-м блоке Чернобыльской АЭС блока на крышу третьего блока упали высокоактивные фрагменты активной зоны реактора, ядерное топливо, обломки конструкций, высокорадиоактивная пыль. Эти фрагменты создавали крайне неблагоприятные условия для строительства защитного сооружения над разрушенным реактором. В связи с этим было решено провести очистку (дезактивацию) кровли.
Это, по сути, являлся одним из самых опасных и сложных видов работ.
Для реализации этой работы было подготовлено специальное техническое решение (Техническое решение по дезактивации кровли зон «Н» блока № 3 ЧАЭС), в котором предусматривалось:
Удаление механическим способом остатков рубероидно-битумного покрытия с находящимися на поверхности и внутри высокоактивных выбросов в форме осколков, элементов, вкраплений и прочего.
Нанесение на очищенную кровлю изолирующего «силикатно-алюмофосфатного покрытия».
Для реализации работ на крыше предусматривались такие средства технического оснащения работ:
- шахтные скреперы, лебёдка;
- робото-технические приборы;
- манипулятор-погрузчик «Форестери» и захват–погрузчик;
- кран «Демаг»;
- манипулятор МГ-3;
- телекамеры;
- осветительные приборы.
В «Техническом решении» предусматривались также «Дополнительные средства технического обеспечения»:
- пылесос;
- устройства для изготовления и подачи изолирующего покрытия;
- средства для транспортировки контейнеров с отходами к могильнику.
Для выполнения работ был подготовлены технических регламент. Документ был разработан ВНИИ АЭС, Институтом атомной энергии имени Курчатова и Чернобыльской АЭС.
Захоронения погибших деревьев, лесного подлеска и верхнего слоя почвы выполнялось путем валки, сгребания бульдозерами и закладку в траншеи с последующей засыпкой слоем почвы толщиной около 1 метра. Всего было захоронено более 4 тысяч кубических метров радиоактивных материалов.
Удаление погибших деревьев Рыжего Леса с помощью военной спецтехники
(Инженерная машина разграждения ИМР-2).
Автор документального фото — А.П. Якубчик.
В результате проведенных мероприятий мощность экспозиционной дозы гамма-излучения уменьшилось в 4-50 раз и во второй половине 1987 года (по окончании работ по дезактивации) максимальные уровни мощности дозы составляли 180 мР/час. Документальные Фотографии о данных работах представлены на странице «Ликвидация Рыжего Леса».
Основной техникой, которая применялась для этого, были серийные землеройные и строительно-дорожные машины (бульдозеры, скреперы, грейдеры) и специальная техника инженерных войск и подразделений гражданской обороны. Эти механизмы не отвечали основным требованиям к техническим средствам дезактивации в связи с отсутствием надлежащей системы защиты персонала от действия ионизирующего излучения (кроме военной техники) и технических средств отслеживания микрорельефа.
При дезактивации использовалась мощная строительная техника: бульдозеры, бетоновозы, автокраны, панелевозы и др. В ряде случаев использовался ручной труд. В ходе работ, проводимых как с помощью бульдозеров, так и вручную, практически снимался слой земли толщиной порядка 20 см, что, естественно, приводило к огромным объемам перевозимого для захоронения грунта. Было установлено, что после удаления верхнего слоя почвы бульдозерами МЭД излучения у поверхности земли снижалась всего в 3-5 раз.
Пылезакрепление синтетическими средствами
В первые недели аварии на ЧАЭС основным источником загрязнения воздуха радионуклидами был разрушенный реактор, но со временем (после прекращения выброса из реактора), формирование радиоактивного загрязнения атмосферы стало осуществляться из-за образования пыли и ветрового переноса радионуклидов из прилегающих территорий зоны радиоактивного следа.
Проблема требовала оперативного решения. Для закрепления пыли на участках интенсивного пылеобразовния, учеными было предложено использовать технологию нанесения полимерных композиций. Уникальность сложившейся ситуации заключалась в том, что несмотря на наличие знаний об использовании локализирующих покрытий, отсутствовал опыт надежной фиксации радиоактивных загрязнений на больших площадях территорий с высокими уровнями ионизирующих излучений.
Решение этой задачи было возможным только с привлечением существующих промышленно-выпускаемых средств, обладающих способностью образовывать пылеподавляющие покрытия, и на находящуюся в наличии или принятую на вооружение военную и дорожную технику (вертолеты, автомашины типа АРС-12 или АРС-14, пожарные машины и др.).
В соответствии с решением Правительственной Комиссии от 07.05.86 были выполнены обширные работы по пылеподавлению аэрозольных загрязнений на указанных территориях. Работы выполнялись силами МО СССР с помощью авторазливочных станций (АРС), вертолетов МИ-2, МИ-8, МИ-26, специальных установок типа УМП-1, смонтированных на шасси БЕЛАЗ.
После завершения работ по захоронению «Рыжего леса» большие площади ближней зоны ЧАЭС лишились растительного покрова, что существенно усилило подъем радиоактивной пыли и усиливалось облучение персонала работавшего на станции и в зоне.
В связи с этим было решено выполнить восстановление растительного покрова. Восстановление (рекультивация) проводилось поэтапно, по мере улучшения радиационной обстановки. На начальном этапе выполнялись рекультивационные работы по созданию травяного покрова. В последующем, после анализа учеными перспектив рекультивации была разработана концепция залесения дезактивированных территорий. Этот путь был определен, как единственный, который может привести к стабилизации обстановки.
Заключительный этап включал непосредственно проведение лесопосадочных работ с использованием научно-обоснованных технологий рекультивации территории.
Работы по рекультивации были начаты осенью 1987 года на участках «Старая стройбаза», Стелла «Факел», «Песчаное плато». Работы вначале проводились по методике ИНФОУ АН УССР. Уникальность применяемой методики заключалось в использовании полимерных покрытий. По мнению ученых эти покрытия должны были предотвращать пыление и способствовали бы созданию растительного покрова (с использованием парникового эффекта для ускорения процесса задернения). В качестве полимерного закрепителя песков применялся латекс, который создавал прочную водонепроницаемую пленку.
На этапе проведения лесопосадочных работ ученые столкнулись с проблемой невозможности использования технических средств. В верхнем горизонте почвы присутствовало большое количество включений (стволы деревьев, сучья, корни, строительного муcора) не позволявших использовать лесопосадочную технику. Поэтому основная часть площади обочин дорог, на которых проводились лесовосстановительные работы (а это 500 гектар леса!), была засажена вручную — под меч Колесова и обыкновенную лопату.
В районе ликвидированного села Копачи, технологические операции в полном объеме были выполнены весной 1991 года. Создание лесных культур было выполнено на площади 4 га. Посадка производилась механизированным способом — лесопосадочной машиной-автоматом МЛА-1А.
«Кто-то должен был это сделать …» – Александр Федотов (ликвидатор).
Операция по очистке последствий аварии на Чернобыльской АЭС была, возможно, самой большой в истории человечества.
В ликвидации последствий принимали участие операторы электростанций и аварийные работники, такие как пожарные и военнослужащие, а также многие другие непрофессионалы.
В их задачу входила очистка обломков вокруг реактора, строительство саркофага, дезактивация, строительство дорог, а также уничтожение и захоронение загрязненных зданий, лесов и оборудования.
Информация об радиационной опасности часто была неизвестна или не распространялась.
Ликвидаторы ЧАЭС
Фотография «ликвидаторов» на крыше 3-го реактора, снятая . Белые полосы внизу фотографии вызваны высоким уровнем радиации, которые исходили снизу.
Большинство ликвидаторов были вынуждены работать в течение определенного периода времени, однако тысячи ликвидаторов, в основном военные и квалифицированные специалисты, добровольно участвовали или расширяли свою работу за пределы обязательного срока.
Цифры числа задействованных ликвидаторов сильно варьируются от нескольких сотен тысяч до почти миллиона человек. Непосредственно вовлеченных по меньшей мере было 300 000 – 350 000 человек.
В докладе Агентства по ядерной энергии приводится цифра «до 800 000».
Согласно Всесоюзному регистру (СССР, 1986-1989 годы) количество ликвидаторов составляет 293 100 человек.
168 000 ликвидаторов из России. 123 536 ликвидаторов из Украины и 63 500 ликвидаторов из Белоруссии, что составляет в общей сложности около 355 000 человек (не считая из Казахстана и других республик).
| Возрастная группа | Число ликвидаторов | % Ликвидаторов |
|---|---|---|
| 15-19 | 2 180 | 1,9 |
| 20-24 | 8 905 | 7,78 |
| 25-29 | 4 097 | 12,31 |
| 30-34 | 36 323 | 31,72 |
| 35-39 | 37 116 | 32,41 |
| 40-44 | 11 587 | 10,12 |
| 45-49 | 3 294 | 2,88 |
| 50-54 | 664 | 0,58 |
| 55-59 | 263 | 0,23 |
| 60+ | 75 | 0,00 |
Средний возраст из 114 504 отобранного случая составляет 34,3 года.
«Когда мы здесь были (включая специалистов в радиации), мы не знали, с чего начать или даже признать масштабы катастрофы», – Сергей Мирный 27-летний химик во время катастрофы.
Задачи, выполняемые ликвидаторами, были достаточно широки и включали хранилища строительных отходов, системы фильтрации воды и «с » для ввода в эксплуатацию реактора номер четыре.
Радиоуправляемые транспортные средства первоначально использовались для очистки мусора, состоящего из высокорадиоактивного топлива из активной зоны реактора, выброшенного на крышу реактора №3.
Однако эти машины вскоре отменили, так как радиация внутри них разрушила электронику.
Единственный план и единственными механизмами, способными функционировать в экстремальных условиях, был человеческий фактор и удаление обломков вручную.
Только у 2-3% ликвидаторов был дозиметр в течение всего времени их работы. Все дозиметрическое оборудование измеряло только гамма-облучение.
Но доза бета-излучения была очень значительной составляющей общей внешней дозы для ранних ликвидаторов. Однако мало данных о внутреннем облучении ликвидаторов.
Каждому дают указание бросить лопату радиоактивной пыли, а затем уходить. Почти все ликвидаторы, которые работали на крыше третьего блока, находились в возрасте от тридцати пяти до сорока из числа резервистов, отозванных из службы в вооруженных силах для «маневров».
Генерал Тараканов приказал им удалить листы свинца, закрывающие стены правительственных подкомитетов, чтобы сделать их элементарной защитной одеждой. Эти костюмы не носили более одного раза: они поглощали слишком большую радиоактивность.
Те, кто поумнее, сделали себе «фиговые листья», который они вставили между двумя слоями нижнего белья. Также делали свинцовую кепку, которую они носили в качестве головного убора, и свинцовую подошву, которую вставляли в сапоги.
«Было вызвано больше подкреплений. Они жили в палаточных лагерях, некоторые из которых исчислялись в несколько тысяч человек, и были расположены по всей 30-километровой зоне, затронутой взорванным реактором. Каждый день ликвидаторы тысячами выстраивались перед заводом, чтобы ждать рабочих заданий.
Иногда ликвидаторы могли ждать несколько часов, прежде чем им будет вручено задание на день, если они получат его вообще.
Специальные планы складывали медленно. Военные транспортные средства для удаления препятствий и бульдозеры начали выравнивать сильно облученные и обугленные лесные угодья, которые когда-то были зелеными растениями.
Сосновые деревья, получившие определенную летальную дозу облучения в 3 000 рентгеновских лучей, умерли, а их безлистные скелеты образовали впечатляющее, неестественное расположение, сейчас известное как « ». – Сергей Мирный.
Вокруг мертвых территорий зоны Чернобыля в бронированных патрульных машинах измерялась радиация и ставились желтые / флаги в облученных местах.
Флаги также содержали специальные карманы, в которых наблюдательные бригады оставляли обозначения, регистрирующие время облучения для дальнейшего сравнения.
Спустя несколько месяцев огромные грузовики с бетоном начали работать почти без остановок, и был построен знаменитый «саркофаг».
Все выдержки, выше и ниже упомянутые, относятся к книге: “Дневник Ликвидатора” Сергея Мирного (командир взвода радиационной разведки).
У них не было защитной одежды или дозиметрического оборудования для измерения уровней излучения; пылающий радиоактивный мусор, слитый с расплавленным битумом, они брали в руки или отбрасывали их ногами.
Графит горел при температуре более 2 000 градусов. Это героическое, но совершенно бесполезное действие приблизило их к смертоносному источнику излучения, большему, чем даже , где “бомба-малыш” излучала гамма-лучи только в тот момент, когда она была взорвана, это было на высоте 2500 футов над землей.
Смертельная доза облучения оценивается примерно в 400 доз, что будет поглощено любым человеком, чье тело подвергается воздействию поляризации 400 рентгеновских лучей в течение 60 минут.
На крыше турбинного зала излучалось как гамма, так и нейтронное излучение комков уранового топлива и графита со скоростью 20 000 рентгеновских лучей в час; вокруг ядра, уровни достигали 30 000 рентгеновских лучей в час: здесь человек поглотил бы смертельную дозу всего за 48 секунд.
Правик (начальник караула военизированной пожарной части № 2 (ВПЧ-2), охранявшей ЧАЭС) и его люди почувствовали головокружение и рвоту и были освобождены и увезены скорой помощью.
Когда они умерли две недели спустя в больнице №6, я услышал, что радиация была настолько интенсивной, что глаза Владимира Правика превратились из коричневого в синий.
Николай Титенок получил такие сильные внутренние радиационные ожоги, что у него на сердце появились волдыри.
Их тела были настолько радиоактивными, что хоронили ликвидаторов в гробах из свинца с закрытыми крышками.
*Погибший персонал: умерших сразу – 2 человека; от облучения, спустя несколько недель – 19. Из 40 пожарных, спустя несколько недель от облучения умерло 6 человек.
В то время как ликвидаторы представлялись как герои советским правительством и прессой, некоторые из них боролись за то, чтобы их участие официально призналось.
По оценкам Международного агентства по атомной энергии, 350 000 ликвидаторов, участвующих в первоначальной очистке леса, получили среднюю общую дозу облучения тела 100 миллизивертов, равную примерно 1 000 рентгенограмм грудной клетки и примерно в 5 раз больше максимальной дозы, разрешенной для работников ядерных установок.
У Советов не было защитного обмундирования, которое могло бы обеспечить адекватную защиту, поэтому ликвидаторы, призванные в районы с высокой радиоактивностью, должны были защищаться как могли.
Некоторые рабочие прикрепляли фартуки из листов свинца толщиной от 2 до 4 миллиметров над их хлопчатобумажной рабочей одеждой.
После распада СССР в 1990-х годах здоровье ликвидаторов оказалось трудно контролировать. Это усугубляется нежеланием России предоставить истинные данные о катастрофе или даже сделать серьезные оценки.
Власти согласны с тем, что 28 работников погибли от острой лучевой болезни, а еще 106 ликвидаторов были подвергнуты лечению и выжили. Но число жертв и оставшихся в живых продолжает оставаться засекреченным.
“Союз Чернобыльцев” говорит, что 90 000 из 200 000 выживших ликвидаторов имеют серьезные долговременные проблемы со здоровьем.
Однако исследование, проведенное белорусскими врачами, говорит о том, что уровень рака среди ликвидаторов из Белоруссии примерно в 4 раза выше, чем в остальной части населения.
Стоит отметить, из-за того, что в ликвидации ЧАЭС участвовало до 1,5 млн. людей, точных данных о погибших или получивших инвалидность так и нет.
Разные источники указывают различные данные.
26 апреля 2016 года исполняется 30 лет со дня аварии на Чернобыльской АЭС. Последствия самой крупной за всю историю мирного атома техногенной катастрофы специалисты всего мира устраняют до сих пор.
В российской атомной промышленности была проведена программа по модернизации, практически полностью пересмотрены устаревшие технологические решения и разработаны системы, которые, по словам специалистов, полностью исключают возможность подобной аварии.
О мифах, которые окружают аварию на ЧАЭС, и извлеченных из нее уроках – в спецпроекте ТАСС
ФАКТЫ
Самая крупная катастрофа в истории мирного атома
Строительство первой очереди Чернобыльской АЭС началось в 1970 году, для обслуживающего персонала рядом был возведен город Припять. 27 сентября 1977 года первый энергоблок станции с реактором РБМК-1000 мощностью в 1 тыс. МВт был подключен к энергосистеме Советского Союза. Позднее вступили в строй еще три энергоблока, ежегодная выработка энергии станции составляла 29 млрд киловатт-часов.
9 сентября 1982 года на ЧАЭС произошла первая авария – во время пробного пуска 1-го энергоблока разрушился один из технологических каналов реактора, была деформирована графитовая кладка активной зоны. Пострадавших не было, ликвидация последствий ЧП заняла около трех месяцев.
1">
1">
Планировалось остановить реактор (при этом планово была отключена система аварийного охлаждения) и замерить генераторные показатели.
Безопасно заглушить реактор не удалось. В 1 час 23 минуты мск на энергоблоке произошел взрыв и пожар.
ЧП стало крупнейшей катастрофой в истории атомной энергетики: была полностью разрушена активная зона реактора, здание энергоблока частично обрушилось, произошел значительный выброс радиоактивных материалов в окружающую среду.
Непосредственно при взрыве погиб один человек – оператор насосов Валерий Ходемчук (его тело не удалось обнаружить под завалами), утром того же дня в медсанчасти умер от полученных ожогов и травмы позвоночника инженер-наладчик системы автоматики Владимир Шашенок.
27 апреля был эвакуирован город Припять (47 тыс. 500 человек), а в последующие дни – население 10-километровой зоны вокруг ЧАЭС. Всего в течение мая 1986 года из 188 населенных пунктов в 30-километровой зоне отчуждения вокруг станции были отселены около 116 тыс. человек.
Интенсивный пожар продолжался 10 суток, за это время суммарный выброс радиоактивных материалов в окружающую среду составил около 14 эксабеккерелей (порядка 380 млн кюри).
Радиоактивному загрязнению подверглось более 200 тыс. кв. км, из них 70% – на территории Украины, Белоруссии и России.
Наиболее загрязнены были северные районы Киевской и Житомирской обл. Украинской ССР, Гомельская обл. Белорусской ССР и Брянская обл. РСФСР.
Радиоактивные осадки выпали в Ленинградской обл., Мордовии и Чувашии.
Впоследствии загрязнение было отмечено , Норвегии, Финляндии и Швеции.
Первое краткое официальное сообщение о ЧП было передано ТАСС 28 апреля. По словам бывшего генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева, сказанным в интервью BBC в 2006 году, праздничные первомайские демонстрации в Киеве и других городах не были отменены из-за того, что руководство страны не обладало "полной картиной случившегося" и опасалось паники среди населения. Только 14 мая Михаил Горбачев выступил с телевизионным обращением, в котором рассказал об истинном масштабе происшествия.
Советская госкомиссия по расследованию причин ЧП возложила ответственность за катастрофу на руководство и оперативный персонал станции. Созданный Международным агентством по атомной энергии (МАГАТЭ) Консультативный комитет по вопросам ядерной безопасности (INSAG) в своем отчете 1986 года подтвердил выводы советской комиссии.
Тассовцы в Чернобыле
Одним из первых журналистов на место аварии в украинском Полесье, чтобы рассказать правду о небывалой в истории техногенной катастрофе, выехал тассовец Владимир Иткин. Как настоящий герой-репортер проявил он себя во время катастрофы. Его материалы были опубликованы практически во всех газетах страны.
А уже через несколько дней после взрыва мир потрясли фотографии дымящихся развалин четвертого энергоблока, который снял фотокорреспондент ТАСС Валерий Зуфаров и его украинский коллега Владимир Репик. Тогда, в первые дни, облетая на вертолете электростанцию вместе с учеными и специалистами, фиксируя все детали атомного выброса, они не задумывались о последствиях для своего здоровья. Вертолет, с которого снимали корреспонденты, зависал всего в 25 метрах над ядовитой бездной.
1">
1">
{{$index + 1}}/{{countSlides}}
{{currentSlide + 1}}/{{countSlides}}
Валерий уже знал, что "схватил" огромную дозу, но продолжал выполнять свой профессиональный долг, создав для потомков фотолетопись этой трагедии.
Репортеры работали у жерла реактора, при строительстве саркофага.
За эти снимки Валерий заплатил преждевременной кончиной в 1996 году. У Зуфарова немало наград - в том числе "Золотой глаз", присуждаемый World Press Photo.
В числе журналистов-тассовцев, имеющих статус ликвидатора последствий аварии на ЧАЭС, корреспондент в Кишиневе Валерий Демидецкий. Осенью 1986 года он был направлен в Чернобыль как человек, уже имевший дело с атомом - Валерий служил на атомной подводной лодке и знал, что такое радиационная опасность.
"Больше всего, - вспоминает он, - там поражали люди. Настоящие герои. Они хорошо понимали, на что идут, работая день и ночь. Поразила Припять. Красавец-город, где жили работники АЭС, напоминал зону "Сталкера" Тарковского. Второпях оставленные дома, разбросанные детские игрушки, тысячи брошенных жителями автомашин".
– по сообщениям ТАСС
Походы в ад
Одними из первых, кто принял участие в ликвидации аварии, были работники пожарной охраны. Сигнал о пожаре на АЭС был принят 26 апреля 1986 года в 1 ч. 28 мин. Уже к утру в зоне аварии находилось 240 человек личного состава Киевского областного управления пожарной охраны, силами которых к 6 ч. 35 мин. пожар на 4-м блоке ЧАЭС был полностью ликвидирован.
Правительственная комиссия обратилась к войскам химической защиты с целью проведения оценки радиационной обстановки и к военным вертолетчикам для оказания помощи в тушении пожара активной зоны. На аварийной площадке к этому времени работало несколько тысяч человек.
В зоне аварии работали представители службы радиационного контроля, сил Гражданской обороны, Химвойск Минобороны, Госгидромета и Минздрава.
Помимо ликвидации аварии, в их задачу входило измерение радиационной ситуации на АЭС и исследование радиоактивного загрязнения природных сред, эвакуация населения, охрана зоны отчуждения, которая была установлена после катастрофы.
Врачи осуществляли контроль за облученными и проводили необходимые лечебно-профилактические мероприятия.
В частности, на разных этапах ликвидации последствий аварии были задействованы:
От 16 до 30 тыс. человек из разных ведомств для дезактивационных работ;
Более 210 воинских частей и подразделений общей численностью 340 тыс. военнослужащих, из них более 90 тыс. военнослужащих в самый острый период с апреля по декабрь 1986 года;
18,5 тыс. работников органов внутренних дел;
Свыше 7 тыс. радиологических лабораторий и санэпидстанций;
Всего около 600 тыс. ликвидаторов со всего бывшего СССР принимали участие в тушении пожаров и расчистке.
Сразу после аварии работа станции была остановлена. Шахту взорвавшегося реактора с горящим графитом засыпали с вертолетов смесью карбида бора, свинца и доломита, а после завершения активной стадии аварии – латексом, каучуком и другими пылепоглощающими растворами (всего к концу июня было сброшено около 11 тыс. 400 т сухих и жидких материалов).
После первого, наиболее острого, этапа все усилия по локализации аварии были сосредоточены на создании специального защитного сооружения, называемого саркофагом (объект "Укрытие").
В конце мая 1986 года была сформирована специальная организация, состоящая из нескольких строительных и монтажных подразделений, бетонных заводов, управлений механизации, автотранспорта, энергоснабжения и др. Работы велись круглосуточно, вахтами, численность которых достигала 10 тыс. человек.
В период с июля по ноябрь 1986 года был сооружен бетонный саркофаг высотой более 50 м и внешними размерами 200 на 200 м, накрывший 4-й энергоблок ЧАЭС, после чего выбросы радиоактивных элементов прекратились. В ходе строительства произошел несчастный случай: 2 октября вертолет Ми-8 зацепился лопастями за трос подъемного крана и упал на территории станции, погибли четыре члена экипажа.
Внутри "Укрытия" находится не менее 95% облученного ядерного топлива из разрушенного реактора, в т. ч. около 180 т урана-235, а также порядка 70 тыс. т радиоактивного металла, бетона, стеклообразной массы, несколько десятков тонн радиоактивной пыли с общей активностью более 2 млн кюри.
"Укрытие" под угрозой
На сегодняшний день крупнейшие мировые международные структуры – от энергоконцернов до финансовых корпораций – продолжают оказывать Украине помощь в решении проблем окончательной очистки Чернобыльской зоны.
Основной недостаток саркофага – его негерметичность (общая площадь щелей достигает 1 тыс. кв. м).
Гарантированный срок эксплуатации старого "Укрытия" был рассчитан до 2006 года, поэтому в 1997 году страны "семерки" сошлись во мнении о необходимости строительства "Укрытия-2", которое накрыло бы устаревшую конструкцию.
В настоящее время возводится крупное защитное сооружение "Новый безопасный конфайнмент" – арка, которая будет надвинута поверх "Укрытия".
1">
1">
{{$index + 1}}/{{countSlides}}
{{currentSlide + 1}}/{{countSlides}}
Работы по сооружению второго саркофага должны были завершиться в 2015 году, но не раз переносились. Главной причиной задержки называется "серьезная нехватка денежных средств". Очередной срок сдачи намечен на ноябрь 2017 года.
Совокупная стоимость завершения проекта, составной частью которого является сооружение саркофага, составляет 2,15 млрд евро. При этом стоимость строительства самого саркофага составляет 1,5 млрд евро.
675 млн евро к настоящему моменту предоставил ЕБРР. При необходимости банк готов профинансировать дефицит бюджета по этому проекту.
До 10 млн евро (по 5 млн евро ежегодно) – дополнительный взнос в чернобыльский фонд – постановило внести в 2016-2017 годах правительство России.
180 млн евро обещают выделить другие международные доноры.
$40 млн намерены предоставить США.
О своем желании сделать пожертвования в Чернобыльский фонд недавно заявили также некоторые арабские страны и КНР.
Мифы об аварии
Существует огромный разрыв между научным знанием о последствиях аварии и общественным мнением. Последнее в подавляющем большинстве случаев находится под влиянием развитой чернобыльской мифологии, имеющей малое отношение к реальным последствиям катастрофы, отмечают в Институте проблем безопасного развития атомной энергетики Российской академии наук (ИБРАЭ РАН).
Неадекватное восприятие радиационной опасности, по мнению специалистов, имеет объективные конкретно-исторические причины, в числе которых:
Умалчивание государством причин и реальных последствий аварии;
Незнание населением элементарных основ физики процессов, происходящих как в области ядерной энергетики, так и в области радиации и радиоактивного воздействия;
Спровоцированная упомянутыми причинами истерия в СМИ;
Многочисленные проблемы социального характера общефедерального масштаба, ставшие хорошей почвой для быстрого образования мифов, и пр.
Косвенный ущерб от аварии, связанный с социально-психологическими и социально-экономическими последствиями, значительно выше прямого ущерба от действия чернобыльской радиации.
Миф 1.
Авария оказала катастрофическое влияние на здоровье от десятков тысяч до сотен тысяч людей
По данным Российского национального радиационно-эпидемиологического регистра (НРЭР), лучевая болезнь была выявлена у 134 человек, находившихся на аварийном блоке в первые сутки. Из них 28 погибли в течение нескольких месяцев после аварии (27 в России), 20 умерли по разным причинам в течение 20 лет.
За прошедшие 30 лет в НРЭР зафиксированы 122 случая заболевания лейкемией среди ликвидаторов. 37 из них могли быть индуцированы чернобыльской радиацией. Увеличения количества заболеваний другими видами онкологии среди ликвидаторов по сравнению с остальными группами населения зафиксировано не было.
В период с 1986 по 2011 годы из 195 тыс. российских ликвидаторов, зарегистрированных в НРЭР, от разных причин умерли около 40 тыс. человек, при этом общие показатели смертности не превышали соответствующих средних значений населения РФ.
По данным НРЭР на конец 2015 года, из 993 случаев заболеваний раком щитовидной железы у детей и подростков (на момент аварии) 99 могли быть связаны с радиационным облучением.
Никаких других последствий для населения не было зафиксировано, что полностью опровергает все сложившиеся мифы и стереотипы о масштабах радиологических последствий аварии для здоровья населения, считают эксперты. Эти же выводы подтвердились и спустя 30 лет после катастрофы.
Кюри, беккерель, зиверт – в чем отличие
Радиоактивность – это способность некоторых природных элементов и искусственных радиоактивных изотопов самопроизвольно распадаться, испуская при этом невидимые и неощущаемые человеком излучения.
Для измерения количества радиоактивного вещества или его активности применяются две единицы: внесистемная единица кюри и единица беккерель , принятая в Международной системе единиц (СИ).
На окружающую среду и живые организмы влияет ионизирующее воздействие излучения, которое характеризуется дозой излучения или облучения.
Чем больше доза облучения, тем больше степень ионизации. Одна и та же доза может накапливаться за разное время, и биологический эффект облучения зависит не только от величины дозы, но и от времени ее накопления. Чем быстрее получена доза, тем больше ее поражающее действие.
Разные виды излучений создают разный поражающий эффект при одной и той же дозе излучения. Все национальные и международные нормы установлены в эквивалентной дозе облучения. Внесистемной единицей этой дозы является бэр , а в системе СИ – зиверт (Зв).
Первый заместитель директора Института проблем безопасного развития атомной энергетики РАН Рафаэль Арутюнян уточняет, что если проанализировать дополнительные дозы, накопленные жителями чернобыльских зон за прошедшие после аварии годы, то из 2,8 млн россиян, оказавшихся в районе воздействия:
2,6 млн получили меньше 10 миллизивертов. Это в пять-семь раз меньше среднемировой дозы облучения от природного радиационного фона;
Менее 2 тыс. человек получили дополнительные дозы больше 120 миллизивертов. Это в полтора-два раза меньше доз облучения жителей таких стран, как Финляндия.
Именно по этой причине, считает ученый, среди населения не наблюдается и не может наблюдаться каких-либо радиологических последствий, кроме уже отмеченного выше рака щитовидной железы.
По данным специалистов из Научного центра радиационной медицины АМН Украины, из 2,34 млн человек, проживающих на загрязненных территориях Украины, за 12 лет после катастрофы от раков разного происхождения умерло примерно 94 800 человек, из-за "чернобыльских" раков дополнительно умерло около 750 человек.
Для сравнения: среди 2,8 млн людей, независимо от места их проживания, ежегодно от раковых заболеваний, не связанных с радиационным фактором, смертность составляет от 4 до 6 тыс., то есть за 30 лет – от 90 до 170 тыс. смертей.
Какие дозы облучения смертельны
Существующий повсеместно естественный радиационный фон, а также некоторые медицинские процедуры приводят к тому, что каждый человек ежегодно получает в среднем эквивалентную дозу облучения от 2 до 5 миллизивертов.
Для людей, профессионально связанных с радиоактивными материалами, годовая эквивалентная доза не должна превышать 20 миллизивертов.
Летальной считается доза в 8 зивертов, а доза половинной выживаемости, при которой погибает половина облученной группы людей, составляет 4-5 зивертов.
На Чернобыльской АЭС около тысячи людей, находившихся рядом с реактором в момент катастрофы, получили дозы от 2 до 20 зивертов, что в ряде случаев оказалось смертельным.
У ликвидаторов средняя доза составила около 120 миллизивертов.
© YouTube.com/TASS
Миф 2 .
Генетические последствия аварии на ЧАЭС для человечества ужасны
По словам Арутюняна, мировая наука за 60 лет подробных научных исследований не наблюдала на человеке каких-либо генетических дефектов у потомков вследствие радиационного облучения их родителей.
Данный вывод подтверждается и результатами постоянного наблюдения как за пострадавшими в Хиросиме и Нагасаки, так и за последующим поколением.
Превышения генетических отклонений относительно среднестатистических данных по стране зафиксировано не было.
Через 20 лет после Чернобыля Международная комиссия радиологической защиты в своих рекомендациях 2007 года понизила значение гипотетических рисков практически в 10 раз.
В то же время есть и другие мнения. Согласно исследованиям доктора сельскохозяйственных наук Валерия Глазко:
После катастрофы рождаются не все, кто должен был родиться.
Преимущественно воспроизводятся менее специализированные, но обладающие более высокой устойчивостью к действию неблагоприятных факторов среды формы.
Ответ на одни и те же дозы ионизирующего облучения зависит от его новизны для популяции.
Ученый считает, что реальные последствия чернобыльской аварии для популяций человека будут доступны для анализа к 2026 году, так как поколение, попавшее под прямое воздействие аварии, только сейчас начинает обзаводиться семьями и рожать детей.
Миф 3.
Природа пострадала от аварии на атомной станции еще сильнее, чем человек
В Чернобыле произошел беспрецедентно большой выброс радионуклидов в атмосферу, на этом основании аварию на ЧАЭС считают самой тяжелой техногенной аварией в человеческой истории. На сегодняшний день почти повсеместно, за исключением наиболее загрязненных территорий, мощность дозы возвратилась к фоновому уровню.
Последствия облучения для флоры и фауны были заметны только непосредственно рядом с Чернобыльской АЭС в пределах зоны отчуждения.
Парадигма радиоэкологии такова, что если защищен человек, то окружающая среда защищена с огромным запасом, отмечает профессор Арутюнян. Если влияние на здоровье человека радиационного происшествия минимально, то его влияние на природу будет еще меньшим. Порог проявления негативных воздействий на флору и фауну в 100 раз выше, чем для человека.
Воздействие на природу после аварии наблюдалось только рядом с разрушенным энергоблоком, где доза облучения деревьев за 2 недели достигала 2000 рентген (в так называемом "рыжем лесу"). На данный момент вся природная среда даже в этом месте полностью восстановилась и даже расцвела за счет резкого уменьшения антропогенного воздействия.
Миф 4.
Переселение людей из города Припять и прилегающих территорий было плохо организовано
Эвакуация жителей 50-тысячного города была проведена быстро, утверждает Арутюнян. Несмотря на то, что по действующим тогда нормативам эвакуация была обязательной только в случае достижения дозы 750 мЗв, решение о ней было принято при прогнозируемом уровне доз меньше 250 мЗв. Что вполне соответствует сегодняшнему пониманию критериев экстренной эвакуации. Информация о том, что люди получали большие дозы радиационного облучения в ходе эвакуации, – неправда, уверен ученый.
МОСКВА, 26 апр – РИА Новости. На ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС, произошедшей ровно 32 года назад, работали военные и гражданские специалисты со всего Советского Союза, статус ликвидатора Чернобыльской аварии в разное время получили более 600 тысяч человек. Двое из них, Александр Петров и Сергей Жарков, сейчас работающие в вертолетной авиации в Московском авиационном центре департамента ГОЧСиПБ, по просьбе РИА Новости вспомнили о первых днях ликвидации аварии.
"В 1986 году мне было ровно 30 лет", - вспоминает бортинженер Московского авиационного центра Александр Петров.
Он оказался в зоне Чернобыльской аварии в первые дни после взрыва на четвертом энергоблоке. Тридцать два года назад он занимался тем же, чем и сейчас - летал на Ми-26, крупнейшем в мире транспортном вертолете. Разница лишь в том, что на военной службе его должность звучала как "борттехник". Командировка на ЧАЭС заняла чуть меньше недели.
"Двадцать шестого апреля мы прилетели в Чернобыль, и 1 мая нас уже убрали. Когда мы туда прилетели, никто еще не знал, что там происходит. Наша задача изначально звучала как "перегонка авиационной техники для тушения пожара", - говорит Александр.
Сигнал тревоги поступил в выходной день. "Это было воскресенье. Кто был в парадной форме одежды, кто в чем - и в два часа дня улетели". Спустя пару часов вертолеты приземлились в Чернигове на дозаправку, и уже оттуда отправились в город Чернобыль, который находится в 30 километров от Припяти, где стоит атомная электростанция.
"И уже только там узнали, что случилась беда очень большая, и увидели, что народ большими автобусами эвакуируют", - рассказывает Александр.
Его сослуживец Сергей Жарков, который сейчас также работает бортинженером в Московском авиационном центре, а тогда служил в авиации на Ми-26, попал к месту аварии неделей позже.
"Мне в 1986 году было 33 года, возраст Христа. Я был в звании капитана. Мы полетели туда 2 мая, а последний день работы был 9 мая, свои дозы радиации к тому моменты мы уже набрали. Тем, кто первыми туда отправился, сказали, что вокруг Чернобыля горят леса. Ну, а когда мы вылетали, уже знали, куда направляемся", - говорит Жарков.
Аварийный реактор четвертого энергоблока АЭС с вертолетов засыпали песком и свинцом, который поглощает гамма-излучение. По воспоминаниям Жаркова, за один полет они сбрасывали несколько тонн груза.
"Наш экипаж бросал свинец туда, на реактор. Были такие свинцовые болванки, килограммов по 40 веса. Брали парашют, отрезали купол от строп, и к каждой стропе подвешивалась болванка. В общей сложности до 7 тонн поднимали за раз. Поднимались на высоту 200 метров, скорость тоже 200, и проходили прямо над реактором, а наблюдатель, который сидел на здании неподалеку, давал команду сброса - все было рассчитано. И так работали постоянно, по кругу", - говорит он.
Петров помнит, что на Украине в конце апреля стояла теплая и солнечная погода, а местные жители не хотели покидать дома. "Сообщениям о заражении, опасности местные не верили, не хотели уходить из зоны поражения. То поколение помнит войну, взрывы, бомбежку, а тут же ничего не видно. Погода тогда была точно такая же, как сейчас в Москве. Бабушки сажали картошку на огородах", - рассказывает он.
По его мнению, ошибки в организации работ в таких случаях неизбежны: подобная авария случилась в первый раз, и никто не имел соответствующего опыта работы, поэтому наладить процесс дезактивации реактора получилось не сразу.
"Чтобы наладить процесс, потребовалось больше суток. В остальном - в советские времена все решалось мгновенно. Все, что было необходимо, сразу привозилось, доставлялось. А сначала никто из командиров не знал, что делать. Мы слетали на разведку, но команды никакой не поступало. Время подошло к темноте, и мы полетели обратно в Чернигов, а утром опять вылетели в район Чернобыля. Где-то к обеду следующего дня нам привезли несколько таких тележек, контейнеров, которые раскрываются, как ковш экскаватора. Мы подвесили их на вертолеты и загрузили песком, так как свинца не было. Потом полетели на разрушенный реактор, зависали над ним и сбрасывали песок. А с третьего дня работа пошла в конвейер", - вспоминает бортинженер.
Он уточнил, что авиация прибыла к месту аварии первой: "Туда пригнали десятки вертолетов, все типы, которые были на тот момент. Их было настолько много, что трудно было встать в очередь за грузом, который нужно сбросить".
Жарков, отвечая на вопрос, что ему запомнилось больше всего в той командировке, говорит, что понимал, что происходит, хотя это не было похоже на фильм-катастрофу:
"Обыкновенная работа, рутинная. Никто не говорил "вы будете героями" или что-то подобное. Мы просто работали, и я не слышал, чтобы кто-то отказался. Сознанием я понимал масштаб события, но надеялись, что не с нами все случится. Что такое ядерная угроза и радиация, мы, конечно, знали, в армии нас готовили к этому. Единственное, что напоминало о ее действии, это металлический привкус во рту, когда садился в вертолет", - вспоминает он.
"У нас на вертолете стоит датчик, ДП-5 он называется, - вспоминает Петров. - Максимальная шкала этого прибора 500 рентген в час, и он зашкаливал. Тут стало понятно, что все серьезно и шутки плохи. Но испуга не было. Мы немного другого поколения - тогда Афган только шел, примеры были, на ком учиться. Поэтому никаких особых страхов не было, тем более она не чувствуется – радиация. Единственное, когда в окошко выглянешь, лицо становилось красноватым, ядерный загар это называется".
Тем временем на объект продолжали прибывать специалисты-атомщики, они оценивали нанесенный аварией ущерб. "29-го или 30-го апреля на моем вертолете летала первая комиссия по расследованию взрыва реактора. Они нам не представились, но реакция у главного из них была очень эмоциональной, он был сильно взволнован. Возможно, это был инженер или конструктор, в общем, представитель атомной промышленности. Они были с кинокамерами, тепловизорами, засняли все это – температуру, разрушения. И потом, видимо, уже после 1 мая, начали делать какие-то выводы", - рассказывает Петров.
Жарков помнит, что никакой особенной защиты у ликвидаторов не было, а полученные летчиками и членами экипажа дозы облучения сознательно занижали, чтобы те не набрали по документам допустимые уровни слишком быстро, иначе их требовалось бы заменять.
"На полу вертолета лежали свинцовые листы, но, как нам сказали, это тоже не слишком помогает. Еще в кабине экипажа Ми-26 стоял противоатомный фильтр, через который в кабину подается воздух. Были еще дозиметры, но они там присутствовали символически. По дозиметрам нам не записывали дозу облучения. Допустим, я прилетал, набрав 18-20 рентген в час, мне записывают 6-7 рентген. Был неофициальный указ писать меньше, чтобы экипажи быстро не набирали дозы, иначе их приходилось бы часто менять. Вот за 4 или 5 дней набралось 25 рентген по документам", - пояснил собеседник.
Эта величина - 25 рентген - считается дозой кратковременного гамма-облучения, которая не вызывает клинических симптомов. У ликвидаторов были индивидуальные датчики, но и они появились не сразу.
"В первые два дня у нас никаких датчиков не было, поэтому истинную дозу облучения мой экипаж не знал", - говорит Петров. Потом военным выдали ДП-5, дозиметрический прибор, действующий по принципу батарейки. Сначала его заряжают, а когда по нему проходит радиация, он разряжается, и это показывает степень его облучения.
"А вообще самая хорошая защита в таких условиях - это когда часто меняешь одежду, - уверен Александр. - И чем чаще моешься, тем лучше. Никакая другая защита в этом деле не помогает. Надевать химзащитные костюмы и маски не рекомендуется. Медикаменты от радиации не защищают, по крайней мере, мне об этом неизвестно. Вино, водка, которые якобы уменьшает последствия облучения – это тоже все бабушкины сказки. Когда человек целый день работает в таких экстремальных условиях и все понимают, что такое 500 рентген в час… Это очень стрессовое состояние".
По мнению Жаркова, летный состав берегли больше остальных, поскольку подготовка таких кадров - процесс дорогостоящий, да и работа в воздухе была безопаснее, там было меньше радиоактивной пыли.
"Проверил ботинки - 5 рентген от подошвы, куртка - 1,5 рентген по прибору. Нас, летный состав, берегли, мы каждый день меняли одежду. А тех, кто были на земле, конечно, берегли меньше, и они очень здорово наглотались этой пыли", - отмечает Сергей.
Значительное количество техники, которая работала на ликвидации аварии на ЧАЭС, получила облучение и стала непригодной для дальнейшего использования. Вертолеты и грузовики уже более 30 лет ржавеют на полигоне под Чернобылем.
"Потом, после полетов, мой борт три года чистили, меняли все, что на нем можно заменить, и через три года я все-таки его отогнал в могильник. Современные сплавы, из которых выполнен вертолет, содержат редкоземельные металлы, и они очень хорошо впитывают в себя облучение. Так что с очисткой вертолетов ничего не получилось. Все борта, которые участвовали в ликвидации, были отогнаны на свалку под Чернобылем. Я проверял по спутниковым снимкам в интернете, фюзеляж моего вертолета там стоял", - рассказал Петров.
Однако в период его работы на ликвидации аварии внештатных ситуаций во время полетов не было, как и сбоев техники.
"Мы работаем на вертолетах Ми-26, они того поколения, где минимум электроники. В те времена все было ламповое, поэтому радиация на приборы не влияла", - пояснил бортинженер.
"Я был женат, у меня к тому времени уже был ребенок. Моя супруга даже вспоминать эту тему не хочет – столько она пережила, очень волновалась, - вспоминает он. - В Москве мы после возвращения три недели лежали в госпитале. Прошли полную проверку здоровья, практически все были годными после обследования. Лежали, кстати, вместе с космонавтами, которые тоже там проходили комиссию".
А еще после увольнения из армии военным пришлось подтверждать свое участие в ликвидации аварии через суд, с привлечением свидетелей. После распада Союза оба собеседника агентства столкнулись с трудностями, как и многие их сослуживцы.
"У нас в командировочных заданиях было записано "перегонка авиационной техники". И когда мы закончили работать на ликвидации, еще не было создано никакой воинской части, которая бы контролировала прибытие-убытие личного состава, - рассказывает Александр. - И у нас на руках, кроме карточек доз облучения, никаких подтверждающих документов, что мы летали над реактором, нет. Нигде не зафиксировано, что экипаж, в состав которого входил я, был в Чернобыле. По окончании военной службы, когда пришло время уходить на пенсию, мы должны были получить гражданские корочки. Но чтобы получить удостоверение чернобыльца, нужна была справка из специальной воинской части, а у нас, естественно, таких справок нет. И получить эту справку через Украину не представлялось возможным".
Жарков подтверждает его слова: "Бардак был же. На справках, которые нам выдали, было написано просто "участвовал в ликвидации аварии", но не было написано, что работал в 30-километровой зоне".
"Пришлось подавать в суд, вызывать трех свидетелей, которые бы подтверждали, что я в составе экипажа действительно был в Чернобыле и летал там столько-то дней, - продолжает Петров. - Весь наш Торжок, все, кто летал - человек 50-60, мы прошли в Чернобыле в апреле-мае и практически все ушли без этих справок, нам пришлось подтверждать их потом".
Сейчас оба бортинженера работают в Московском авиационном центре, хотя Петров живет в Ярославле. Каждую годовщину 26 апреля Александр вместе с другими ликвидаторами приходит на митинг к памятнику жертвам радиационных аварий и катастроф.
