Нашим детям приходится учить в школе гораздо больше, чем нам. А голова у них такого же размера, что и у родителей. Поэтому либо нужно сокращать какие-то дисциплины, как, например, астрономию, либо менять систему обучения. На самом деле выбора не существует, считает Василий Филиппов, один из самых интересных молодых российских предпринимателей в сфере высоких технологий.
Александр Грек
Вася Филиппов — личность не медийная, и я с ним познакомился случайно. Но уже через несколько минут разговора был поражен его масштабом, и разговор затянулся на часы. Василий — классический ребенок из академической питерской семьи, папа и мама — профессора в области физики и математики. Так что сомнений, кем стать, у Васи с детства не было: конечно, ученым-физиком. Главные увлечения — математика, физика и программирование. Получалось неплохо: Василий победил во Всероссийской олимпиаде по физике, правда, на международной взял только бронзу. Поступил на математический факультет, как он выражается, «чтобы фундаментально знать математику», и на третьем перевелся на физической факультет. Параллельно набивал руку на кодировании, долго разрываясь между увлечением квантовой теорией поля и программированием. В общем, типичная жизнь, скажем, студента физтеха.
Также, что типично для студентов, основал с друзьями стартап. Но вот дальше все пошло нетипично. Стартап специализировался на программах для наладонных компьютеров, PocketPC, предшественниках современных смартфонов. «Когда PocketPC в 1999 году первый раз попал мне в руки, было полное ощущение, что держишь в руках будущее. Девайс из будущего», — вспоминает Вася. На тот момент не было никаких ресурсов для разработчиков. Ребята решили, что будут писать статьи, как программировать PocketPC. Сами ничего не знаем, но всех будем учить. И поскольку кроме них никого не было, они вдруг оказались экспертами. «Как писалась статья? — вспоминает Филиппов. — Сам ничего не знаешь, садишься, разбираешься, а потом пишешь. Неожиданно повалили заказы».
Первые года два делали для других, а потом решили делать продукты под своим брендом — SPB Software. В конце 1990-х — начале 2000-х это было очень трудно — что-то в России делать для всего мира. Трудно и страшно. Первые пять продуктов не пошли. Шестой пошел получше. Седьмой еще лучше. Восьмой стал номером один в мире. Потом и компания стала номером один в мире. А еще через некоторое время — номером один с большим отрывом. Шесть из топ-10 продаваемых программ для PocketPC были питерскими.
SPB Software стал мировым экспертом в области PocketPC. Лучше ребят эту систему знал только Microsoft. Сначала питерцы научились делать очень хорошие продукты, а через некоторое время — и очень успешные. В какой-то момент поисковик Google по запросу SPB сначала выдавал SPB Software, а уж потом Санкт-Петербург. После PocketPC компания начала разрабатывать продукты под Android, программы для мобильного телевидения, сотовых операторов, и в итоге компанию купил «Яндекс».
«После этого я три года работал в «Яндексе», и мне там очень нравилось — прекрасная компания и хорошие люди, — Василий пытается понятно объяснить невероятное — как он ушел из компании, куда все пытаются попасть. — Но объективно я понимал, что без меня «Яндекс» справится. А вот мою идею насчет образования если не реализую я, может никто не реализовать». А идея у Василия была глобальная. И для этого он основал международную компанию MEL Science со штаб-квартирой в Лондоне и отделом разработок, конечно, в Санкт-Петербурге.
«У меня четверо детей, поэтому о проблемах современного образования я знаю не понаслышке. И им сейчас надо учить намного больше, чем учил я. У меня, например, в школе вообще не было IT, в частности программирования. Сейчас это большой важный пласт, — Василий говорит о том, что волнует большинство родителей во всем мире. — Лет через десять это будет не один, а два-три предмета только по информационным технологиям, биология за последние тридцать лет скакнула вперед фантастически. У меня в школе это были пестики-тычинки, а у современных детей — ДНК, РНК, и это все объективно очень важно. Сегодня биология чуть ли не наука номер один. И это все надо учить. Но и все то, что учил я, тоже никуда не делось. А голова у них такого же размера, как у меня. И времени на школу столько же. И что с этим делать?»
Если сокращать какие-то предметы за счет углубления других, из школы будут выходить узкие специалисты, что не очень хорошо, потому что слишком много всего интересного происходит именно на стыках наук. Плохих решений много: например, перестать чему-нибудь учить — скажем, астрономии. Хорошее решение только одно — начать учить эффективнее. Просто сказать, но трудно сделать. Как считает Василий, самая большая проблема современного образования — зубрежка. Это не работает. Экзамен прошел, забыли все, не осталось ничего. Так работает наш мозг — мы плохо запоминаем факты. Зато мы хорошо запоминаем суть событий, логику развития вещей, базовые принципы, визуальные вещи. Если ты в десятом классе съездил, например, в Париж, ты до сих пор что-то из этой поездки помнишь. Сделать переход от зубрежки к пониманию значит фундаментально улучшить образование.
Хороший урок состоит как минимум из двух частей. Первая часть — эксперимент, демонстрация эффекта. Пока ребенок не начал что-то делать сам, уровень вовлеченности низкий. Как только вы даете ему что-то делать самому, у него загораются глаза. Ему интересно — и он твой. А самые эффектные опыты — в химии. Они красочны, это магия. Но проблема в том, что если ничего не объяснять, то они так и останутся магией, фокусами. «Как-то на выходных я делал с детьми опыты и поймал себя на мысли, что не могу объяснить им, что происходит внутри, — вспоминает Василий. — Я полез в YouTube, думал, найду хорошее объясняющее видео, но там на эту тему — ноль. И в этот момент я понял, чем хочу заниматься и что я принесу этому миру». Прикрутить к первой части — красочному эксперименту — не менее красочную вторую часть, объясняющую эффект. И если в физике, качая шарики, ты можешь понять какие-то закономерности в механике, то в химии шансов нет. Это еще одна причина, почему мы решили начать с химии.
Первая и наиболее эффектная часть курса химии от Василия Филиппова — собственно химические опыты. С пиротехническими эффектами, выращиванием причудливых кристаллов, чудесными превращениями одних материалов в другие. Обычно на этом все и заканчивается. Главное ноу-хау Василия — сразу после химического шоу доступно рассказать и показать детям, что на самом деле происходит внутри молекул и атомов. Если это ему удастся, химия станет самым любимым школьным предметом.
Но как увлекательно объяснить ребенку суть химических реакций? Дать ему возможность «нырнуть» на микроуровень, позволить своими глазами увидеть, как взаимодействуют атомы и молекулы. И тут трехмерная компьютерная визуализация, а особенно технология виртуальной реальности VR — идеальный помощник. В науке, как правило, понять базовые принципы, уяснить суть — значит связать то, что ты видишь своими глазами, с тем, что происходит на уровне микромира. Вода закипела, и если ты можешь увидеть, как себя ведут молекулы воды, то поймешь суть процесса. Как самые быстрые отрываются, а самые медленные продолжают держаться друг за друга, и из-за этого вода испаряется. И когда все это связывается, картинка явления становится полной. Ребенок не зазубрил, но понял, что там происходит. Синтез микро- и макромира. Это хорошо работает в биологии (понять, например, как устроена клетка), частично в физике (там очень много математики) и прекрасно в химии. Вместо того чтобы зубрить, как в разных случаях ведет себя азотная кислота, мы можем погрузить ребенка внутрь реакции, и он увидит, почему и что там происходит, поймет и запомнит на долгие годы, а то и на всю жизнь.
После химических опытов дети могут попасть внутрь молекул. Для этого можно воспользоваться обычными компьютерами и планшетами, но лучше всего дети воспринимают виртуальную реальность. Чувствуешь себя Алисой в стране чудес. Химических чудес.
Чтобы покрыть школьный курс химии, биологии или физики, нужно порядка тысячи уроков. Сделать тысячу уроков руками — это неподъемные миллиарды инвестиций. Но этого и не надо. Надо создать платформу, которая позволит делать эти уроки очень быстро. Например, химия. Надо написать код, который симулирует поведение химической реакции. Это непросто, это действительно rocket-science, но сегодня возможно. Сейчас мы можем взять уравнения квантовой химии, решить их, пустить поверх всего этого молекулярную динамику и показать на атомном уровне, как идет химическая реакция. То же самое можно сделать с клеткой в биологии, смоделировать, что происходит внутри нее.
Конкретный пример — соль, например, как она растворяется в воде. На YouTube существует всего одно видео, которое более-менее правильно показывает этот процесс изнутри. Если проблемы решены на данном уровне, то дальше уже учитель может описывать урок в терминах более высокого уровня. Такое-то вещество в такой-то жидкости, запускаем процесс растворения, описываем реакцию, а вот наш код симулирует то, что происходит внутри. Задача учителя — рассказать о реакции максимально педагогически правильно. Такой урок можно сделать за день-два. В этом случае 1000 уроков — подъемная задача. Можно и без миллиарда долларов сделать.
MEL Science первым предметом выбрали химию. Прежде всего надо создать хорошие химические наборы, для того чтобы можно было поделать эксперименты руками. «Это очень интересная работа, — говорит Василий, — вот ты месяц сидишь и думаешь, как эффективнее покрывать листок гальванопластикой. Пробуешь такой метод, сякой. Большая проблема химического опыта — повторяемость. По себе помню, сел с детьми делать опыты, а они не получаются. И мой авторитет отца у детей начинает таять на глазах. Это и для взрослого ученого тяжело: пробуешь — не получается, пробуешь — не получается. А у ребенка просто терпения не хватит. Глаза тухнут, всё. Поэтому я решил — у нас будет получаться всегда. Если мы делаем химический набор, мы хотим сделать лучший химический набор в мире».
Изобретенный нашим соотечественником Андреем Дороничевым кардборд, который прилагается в наборе, — ваш первый пропуск в мир виртуальной реальности. Не пройдет и года, как эта технология станет стандартом для мобильных телефонов, и на смену картонным очкам придут настоящие VR-девайсы.
Проблема химии в том, что большинство веществ выглядят как вода или обычная соль. Сейчас мы можем показать любое вещество в VR. На каждой баночке в наборе есть код, подносишь ее к телефону, и он показывает, что это за вещество, 3D-молекулу, структуру кристалла. Можно засунуть ее в очки виртуальной реальности, посмотреть ее там, полетать в буквальном смысле внутри вещества. Если очков VR нет, то можно посмотреть на обычных экранах компьютеров или смартфонов. В марте MEL Science запустил первые уроки в VR, а в сентябре появится первый готовый курс. Когда ребята начинали проект пару лет назад, казалось, что виртуальная реальность станет доступной через пять-семь лет. И тут все ошиблись — VR будет везде уже завтра. Но проблема в том, что это очень-очень новые технологии, сетует Василий. Ты всегда должен работать с версиями библиотек, которые пока не вышли.
Еще одна фишка MEL Science — подписка. В чем недостаток существующих химических наборов? Тебе дарят на Новый год или на день рождения красивую коробку, папа один-два раза с ребенком что-то делает, а потом она пылится на полке. И это типичная история. А подписка решает эту проблему. Раз в месяц по почте приходит набор и волей-неволей заставляет родителей по выходным заняться с ребенком. Первым приходит стартовый набор с разнообразной химической посудой и картонными очками для просмотра VR, который и используется в дальнейшем. Подписываться можно с любого момента. Осложняет задачу то, что все задания MEL Chemistry не выстроены в курс. Занятия строятся исходя из того, что ребенок не знает почти ничего. Только самые базовые вещи — что такое молекула и атом. Любой опыт может быть первым опытом ребенка по химии. Каждый раз почти с нуля рассказывать — плата за то, что это не курс.
Сейчас MEL Science запускает новый продукт, и это уже будет курс — с началом и концом. Курс может заменить школьную программу. А текущий набор MEL Chemistry — это дополнительное образование. Поэтому и требования по интересности гораздо выше. Школа может позволить давать что-то скучное, потому что дети обязаны это учить, а MEL Science — нет.
Так выглядит образование XXI века — очки виртуальной реальности, набор химической посуды и наборы «выходного дня» по подписке. Но главное в кадр не попало — это интерактивные занимательные истории о том, что происходит с веществами в результате химических реакций.
Есть разные рынки и разные потребности. «Я вижу три больших направления, — глаза Василия Филиппова горят. — Это внешкольное образование, дополнительное к школьному. Как у спортсменов — физкультура в школе есть, но если ты хочешь чего-то добиться, идешь в спортивные секции. Хочешь математикой заниматься — идешь в математический кружок. И учишь там не просто то, что в школе, а совсем другое. Комбинаторику или теорию графов, которую тебе в школе не дадут. Так и здесь. Сделать опыты, которые в школе не делают, и узнать что-то новое. Другой продукт — целый курс. Учить химию, физику или биологию. И третий сегмент — для школ. Тоже курс, но не замена школьному, а встраиваемый в школьную программу». Сейчас MEL Science работает на трех рынках: главный — США, второй — Великобритания, не забывает Василий и свою родину — Россию. И если вначале компания существовала как личный проект Василия (напомним, что он помимо всего прочего и хороший предприниматель), то в прошлом году в его проект вложила $2,5 млн инвестиционная компания SistemaVC, венчурная дочка АФК «Система». И главное — его идея действительно работает. Уже несколько моих знакомых семей знают, чем заняться с детьми по выходным. Включая меня самого.
Сейчас, когда вы читаете этот номер журнала, тысячи мужчин и женщин усердно трудятся над тем, чтобы через девять месяцев на свет появились дети. Спустя примерно лет семь эти дети пойдут в школу, а где-то в районе 2030 года окажутся на границе между средним образованием и высшим. И вполне возможно, что к этому моменту вся школьная и вузовская система окажется совершенно иной. Какой?
Агентство стратегических инициатив (АСИ) в течение нескольких лет разрабатывало форсайт-прогноз «Образование-2030». В прожектах АСИ гораздо больше вызова и футуристической романтики, что выгодно отличает их от документов Министерства образования, где все больше про «эффективность расходования бюджетных средств». Тут ощущается дух фантастических романов: «персональный тотальный учебник с искусственным интеллектом», «логика игровых достижений», «использование образовательных сред для реинтеграции семей»…
Журналисты «РР» изучили прогноз АСИ, поговорили с его авторами. Футуристическую картину мы сопоставили с собственным опытом в сфере как «официального» образования (автор этого текста проработал полтора года учителем географии в районной школе), так и «неофициального» («РР» участвует в проведении Летней школы, где преподают не только журналистику, но и медицину, физику, биологию, социологию, психологию и т. д.).
В итоге удалось выделить несколько ключевых трендов развития образования. Мы не будем настаивать на том, что все это обязательно случится. Это, скорее, мечты о желаемом будущем, которые помогут нам в настоящем.
Массовая школа - институт до безумия консервативный, куда консервативней, например, чем православная церковь с ее традициями и ритуалами. Образовательный канон соблюдается жестко: урок идет 45 минут, парты в классе расставлены рядами, в начале года проводится торжественная линейка с участием ветеранов войны, осенью проходит конкурс «Папа, мама, я - спортивная семья», отметки выставляются от двойки до пятерки… То же самое с вузами: лекции, семинары, зачеты, экзамены, деканы, факультеты, кафедры.
Но то образование, которое создавалось для нужд индустриализации и преодоления массовой неграмотности, уже неактуально. На планете новая экономика, новые технологии, новые вызовы. Глобализация, компьютеры, планшеты, всеобщий интернет, искусственный интеллект, Википедия, машинные переводчики…
Достаточно обратить внимание на такую мелочь, как различия в компетенциях поколений. Когда-то взрослый человек умел заведомо больше, чем ребенок. Он лучше шил, готовил, пахал. У него нужно было всему учиться. Сегодня многие подростки гораздо лучше разбираются в настройках планшетов, чем их родители и учителя.
Нам кажется, что ЕГЭ или бакалавриат с магистратурой - это великие реформы образования. На самом деле это лишь мелкая организационная модификация, не более того. Содержательные реформы тоже происходят. Например, в российских школах постепенно отходят от принципа «учитель говорит - ученик запоминает, учитель проверяет - ученик отвечает» и все больше делают ставку на самостоятельные исследования школьников - проекты. Вместо заучивания цифр и дат дети сами исследуют какой-либо объект, будь то родительское поведение рыбок-циклид в аквариуме или стратегические приемы Гая Юлия Цезаря во время галльской войны. Пока это внедряется коряво и неумело, но все-таки уже стало стандартом.
Если образование хочет отвечать нуждам меняющегося общества, оно должно подвергнуть ревизии все свои константы. Ну, например, сам принцип классно-урочной системы. Почему-то считается, что люди, родившиеся в один год, должны все вместе ходить на одни и те же уроки. Тебе восемь лет? Иди учи названия травок на лугу. Тебе четырнадцать? Тогда заучивай названия химических элементов. Никого не волнуют ни твои личные интересы, ни твой уровень развития в той или иной области.
Существует немало экспериментов, когда люди объединялись в учебные группы вне зависимости от возраста. Взять ту же Летнюю школу «РР». Там на одном занятии по космологии могут запросто сидеть и кандидат технических наук, и ученик 10-го класса. Им обоим эта тема не очень знакома и интересна. А кому легче ее усваивать - непонятно. Конечно, у кандидата наук больше опыта, зато старшеклассник лучше помнит мифологию и историю, поскольку недавно их проходил.
«Сейчас стало понятно, что различия между детьми одного возраста и различия между разными возрастами - они уже соизмеримы. Поэтому идея одновозрастного класса невалидна. И можно перемешать детей в классе», - рассказывала в одном из интервью «РР» доктор психологических наук Катерина Поливанова.
То же самое и с другими «священными коровами» образования: делением знаний на предметы, системой лекций, организацией экзаменов. Они все подвергнутся ревизии и переосмыслению.
Старой школе и старому университету нет места в мире будущего. Человек сможет собирать свое персональное образование без традиционных институтов. Я не исключаю, что в 2030 году постоянное обучение в школе или вузе станет уделом неудачников. Про таких будут говорить: «Он не смог сам сконструировать свое образование…» - считает Павел Лукша, директор корпоративных образовательных программ Московской школы управления «Сколково» и один из главных создателей форсайт-прогноза «Образование-2030».
«Каждый ученик уникален», - пафосно произносят наши педагоги, после чего загоняют этого уникального ученика в максимально тесные рамки. Допустим, идет урок географии. Девочка Ира на первой парте знает назубок больше половины штатов США и их экономические особенности. Ей скучно. А мальчик Вася на последней парте не очень понимает, в каком полушарии эти США находятся. Ему страшно. Но бедному учителю надо выдать единую стандартную программу единому стандартному классу. Такова нынешняя массовая школа.
А образование будущего представляется как эдакий конструктор, который ученик собирает самостоятельно. Допустим, умный подросток в 14 лет определяет, что ему в ближайший год нужно пройти углубленный курс ядерной физики, научиться играть на гитаре, изучить основы китайского языка, пройти краткий курс теории вероятности и попрактиковаться в проведении социологических исследований.
Обычная районная школа такой комплект вряд ли предоставит, но это не проблема - на дворе 2030 год и детали конструктора разбросаны по всему пространству: интернет, университеты (как свои, так и зарубежные), мультимедийные учебники, специализированные курсы, неформальные образовательные сообщества.
Конечно, для определения образовательной траектории одного желания ученика мало. Многие вообще выберут углубленный курс лежания на диване в качестве основного предмета. Чтобы эта система заработала, нужно многое: психологи-консультанты, персональные тьюторы, курсы повышения квалификации для родителей. Но ведь такое вполне реально.
Некоторые элементы этой образовательной утопии уже начали появляться. Например, в пресловутом стандарте для старших классов предполагалось, что значительную часть курсов ученик будет выбирать сам. Прогрессивная общественность встала на дыбы: «Это что же творится?! Мы будем слушать желание школьника?! А если он откажется "Войну и мир" читать?! Если он не узнает, что Волга впадает в Каспийское море?!Анархия! Ужас! Развал системы образования!» Под давлением общественности уровень вариативности в стандарте был снижен. Но она все равно осталась.
Предполагается, что в будущем персональными окажутся не только набор курсов и их содержание, но и учебники. Эксперты АСИ говорят о появлении «Алмазного букваря», этот образ взят из фантастического романа Нила Стивенсона: учебник начинят искусственным интеллектом, и он сможет подбирать образовательные материалы - фото, тексты, видео, задания, схемы - под потребности каждого конкретного ученика, причем неважно, шесть лет этому ученику или шестьдесят. Ничего принципиально невозможного в этом нет.
Еще одна красивая метафора: «точка бога». Речь идет о том, что наступит момент, когда вся письменная информация будет в Сети, и при этом Сеть будет доступна в любой точке. Уже сейчас монополия учителя на знания сильно подорвана благодаря куче образовательных сайтов и Википедии. Тенденция усугубляется, и педагог должен превратиться из рассказчика в проводника.
Двойка, тройка, четверка, пятерка, зачет, незачет… Нынешнее образование держится на отметках. Они нужны, чтобы диагностировать ученика. Но уж больно узка та область, в которой они могут что-то измерить. Это как если бы врачи ориентировались только на показатели термометра и игнорировали бы анализы крови, рентгеновские снимки и данные томографа.
Кроме контрольных и ответов на уроках у ученика есть множество других возможностей проявить себя. Участие в конференциях и концертах, помощь друзьям, осмысленное посещение экскурсий, доклады, самостоятельные исследования, практика на реальных рабочих местах, поездки на слеты и так далее. Много всего. Учесть это не так просто. Особенно когда речь идет не о количестве выученных фактов, а о более сложных субстанциях типа умения думать или умения принимать на себя ответственность.
Автор этого материала присутствовал как-то на педсовете в одной районной школе. Директор вдохновился книжкой о Гарри Поттере и решил ввести систему баллов для каждого класса. Оказалось, что найти причины для снятия баллов легко: опоздали на урок, шумели, оставили класс неубранным. А вот с начислением возникли проблемы - за что поощрять-то, если хорошая учеба или пристойное поведение считается нормой, а не достижением?! В итоге систему баллов так и не ввели.
Сейчас в развитых странах - США, Канаде, Японии, государствах Европы - очень популярна система портфолио. За время учебы ученик накапливает дипломы, свидетельства, сертификаты и так далее - вплоть до отзывов соседей по дому. В Новой Зеландии, по слухам, эта система доведена до национального масштаба, там учитываются достижения за всю жизнь, к этому привязаны и страховка, и кредит. Система портфолио начинает работать и у нас. Правда, в нашем варианте она очень формальная, да и особых преимуществ не дает.
В будущем накопленный багаж достижений станет одним из ключевых элементов системы образования. И тут опять-таки информационные технологии сделают заслуги человека доступными и прозрачными.
Отдельная тема, о которой очень любят говорить эксперты, - внедрение игры в образование и учет игровых достижений. Представьте себе школьника Васю, который целыми днями сидит за компом и играет в «Цивилизацию». Его одноклассница Маша упорно зубрит учебники по обществознанию и древней истории. Вопрос: кто лучше понимает устройство общества? Понятно, что лучшие оценки получит Маша. Но вопрос не в оценках, а именно в понимании. В компьютерной игрушке есть и распределение ресурсов, и внешняя политика, и управление экономикой, и много других важных вещей.
Правильные решения тут же поощряются дополнительными очками. Описание игрушки гласит: «Как лидеру своей нации игроку предстоит создать свое государство, развивать технологию и экономику, налаживать отношения с сопредельными государствами. Можно попробовать себя в роли Линкольна, Наполеона, Сталина и других не менее выдающихся личностей». Чем не обучение общественным наукам и социальным практикам?
Согласно прогнозу, игра должна стать важным элементом образования. И вполне вероятно, что в портфолио будущего вместе с дипломом об участии в конкурсе «Русский медвежонок» будет лежать сертификат о прохождении Civilization 8.0.
Очень важно: учащийся должен перестать быть объектом учебного процесса и стать его субъектом. За этой занудной фразой стоит настоящая трагедия образования, особенно российского. Школьники и студенты отчуждены от своих учебных заведений. Для начальства они не более чем «контингент учащихся», над которым надо произвести некие педагогические действия. Это больше напоминает завод, где вместо шестеренок обтачивают людей. И эти люди воспринимают учебное заведение как нечто чуждое, внешнее. Университет и школа - это не «мы», а «они».
Аналитики АСИ предрекают, что образование будущего станет совершенно иным. Университет и школа станут единым сообществом, где все чему-то обучаются друг у друга, все помогают друг другу развиваться.
Здесь опять-таки стоит обратиться к примеру Летней школы «РР», где принцип «все учат - все учатся» является одним из основополагающих. Сейчас Иван слушает лекцию по научной журналистике, а через полтора часа он встанет с ученической скамьи и займет место лектора, чтобы рассказать об апоптозе клеток, в котором он разбирается лучше всех собравшихся. А потом и преподаватели, и слушатели вместе пойдут мыть посуду, ибо это их общий университет, общая школа, которую они создают все вместе. Здесь нет «мы» и «они», здесь все являются субъектами, а не объектами.
Конечно, такое получается, когда образовательный проект находится вне традиционных государственных институций. Это, скорее, прерогатива гражданского общества. Оно уже порождает альтернативу государству, когда речь заходит о спасении больных детей, сборе гуманитарной помощи или контроле за честностью выборов. Вполне возможно, что оно может захватить и нишу образования.
Гражданские образовательные проекты пока редки, но те, что есть, очень эффективны. Например, «Тотальный диктант» можно рассматривать как альтернативную форму повышения грамотности. Его масштабы впечатляют: сотни тысяч участников, охват всего мира от Камчатки до Калининграда, от Боливии до Новой Зеландии. И это проект абсолютно новый, никак не связанный с традиционными структурами.
Понятно, что волонтеры и гражданские активисты не смогут полностью заменить педагогов. Скорее всего, речь пойдет о конкуренции разных систем - общественной, государственной и коммерческой.
Еще альтернативой нынешним университетам могут стать своего рода холдинги студентов, когда люди объединяются, чтобы получить образование по определенному набору специальностей. И в этом случае деканы и ректоры оказываются не всесильными диктаторами, а всего лишь наемными работниками или избранными представителями.
Еще одна фишка, которую обещают в будущем: образование станет постоянным, непрерывным и тотальным. Например, с помощью образования можно вернуть семьям былое единство. Ведь сейчас папы, мамы, дети, бабушки, дедушки расползлись по своим углам. Порой единственное, что их объединяет всех, - это семейные скандалы.
Идеальная семья будущего должна жить иначе. Сначала проводится семейный форсайт: к чему мы стремимся вместе, к чему стремится каждый из нас, чего мы хотим достичь, каких знаний и умений нам для этого не хватает? Дальше семья превращается в образовательную ячейку общества. Папа читает для всех курс современной истории, сын-подросток учит маму играть на гитаре, дочь-пятиклассница объясняет брату нотную грамоту, мама пересказывает то, чему в свои тридцать пять лет научилась на тренинге по гештальт-психологии, а бабушка делится воспоминаниями об организации медицины при Брежневе. Более продвинутый вариант - семьи объединяются между собой, образуются клубы и сообщества. Опять-таки традиционные институты образования оказываются в стороне.
У российских университетов есть поводы для паники. И дело не только в очередных попытках Минобрнауки найти и закрыть вузы с «признаками неэффективности». Если Стэнфордский университет или Массачусетский технологический институт будут конкурировать за студентов с Волчьегонским финансово-педагогическим университетом, несложно догадаться, кто выиграет.
Что такое университетское образование? Это некий авторитетный человек - профессор - выходит к аудитории и что-то рассказывает. Аудитория это записывает, а потом сдает экзамен, то есть демонстрирует, что усвоила мысли этого профессора.
Но почему профессор должен обязательно находиться в той же аудитории, что и студенты?! Мы же слушаем музыку любимой группы, хотя физически исполнители находятся на другом краю планеты.
Современные технологии позволяют сделать университетское образование доступным вне зависимости от того, где человек находится - в глухой российской деревушке или на Западном побережье США. Характерный пример - проект Coursera, в котором участвуют преподаватели Стэнфордского университета, Калифорнийского технологического института, Принстонского университета и других высокорейтинговых вузов.
Любой желающий может бесплатно получить доступ к видеозаписям лекций по любому из предлагаемых учебных курсов, которых сейчас более четырех сотен: «социальная психология», «машинное зрение», «введение в социологию» и т. д. На момент подготовки этой статьи на Coursera записались 4 442 445 человек со всего мира, включая Россию. Понятное дело, когда курс «Теория автоматов» читает профессор Джеффри Ульман, который в свое время получил медаль Джона фон Неймана «За создание основ теории автоматов», то это круче, чем лекция печального доцента из провинциального института.
Не исключено, что такие наднациональные «университеты миллиардов» могут всерьез потеснить традиционные вузы. Но здесь встает вопрос: а как проверять полученные знания? Здесь как минимум два пути. Первый - задействовать возможности искусственного интеллекта. Системы анализа текста вполне способны оценить даже творческие работы типа эссе или раздела «С» в ЕГЭ. Другой вариант основывается на социальных сетях. Одни студенты проверяют других, образуется класс добровольных тьюторов и наставников. При желании каждый профессор или успешный специалист может создать свою армию с офицерами, гвардейцами, резервистами, новобранцами и т.д.
В прогнозах АСИ очень много говорится про виртуальные миры и планетарные сети. Наверное, за этим действительно будущее. Но тут же начнет образовываться дефицит реального общения. Ведь хороший профессор не только зачитывает лекции. Он общается со студентами, реагирует на их мимику, показывает свои модели поведения. Это и есть настоящее образование. И в будущем возможно появление очень-очень элитных структур, в которых преподаватели, как во времена Античности, будут прогуливаться по реальным садам с реальными студентами. Ведь даже то, как профессор посмотрел вслед проходящей девушке, тоже является важным социализирующим опытом для его учеников.
На экране график. Кривая начинается где-то в районе 2010 года и стремительно идет вверх. Рядом пояснения: «Осознание кризиса образования», «Мода на технологические решения», «Поиск ответов в информационно-коммуникационных технологиях».
Возле 2017-го кривая достигает пика и скатывается вниз: «Схлопывание рынка типовых замещающих решений. Прорыв решений, создающих новые стандарты. Войны стандартов и форматов. Инфраструктура нового образования - следующее поколение ИКТ». После этого график вновь прыгает вверх, максимальные значения видны около 2025 года: «Новое образование становится базовой инфраструктурой в развитых странах».
Такой эффект «двойного горба» характерен для множества инновационных секторов. Бизнесы, остающиеся после «схлопывания» пузыря, задают стандарт отрасли, - поясняют эксперты АСИ.
Подобное в истории случалось не раз. Когда интернет-технологии росли как на дрожжах. Была эйфория. А потом раз - и случился в 2000 году знаменитый «крах доткомов», когда разом рухнули акции телекоммуникационных и компьютерных компаний. И ничего. К сегодняшнему дню мы вполне себе пользуемся и компьютерами, и интернетом, и прочими технологическими штуками. Скорее всего, «образование будущего» ждет та же самая судьба. И то, что сейчас кажется неуклюжей модой, к 2030 году окажется нормой.
«В России есть пренебрежение к IT-сфере, влиятельные люди на очень большом верху считают ее чем-то несерьезным. Но в последние 50 лет вся основная отдача капитала идет из IT, все технологические прорывы происходят именно там. Даже в армии главный тренд сейчас — системы управления и координации на поле боя».
Евгений Кузнецов, директор департамента стратегических коммуникаций ОАО «РВК»
«Важно, что люди приняли общее решение о будущем и верят, что оно будет таким. Приказом чиновника нельзя изменить систему в лучшую сторону. Нужна идеология — как в начале XX века партия большевиков верила в коммунизм и это позволяло им координировать свою деятельность по захвату власти. У нас идеология не политическая, а технократическая».
Дмитрий Песков, руководитель направления «Молодые профессионалы» Агентства стратегических инициатив, один из авторов проекта «Образование-2030»
«Мы хотим дать ответ на вызов, который стоит перед всем миром!.. К 2025 году мы прогнозируем исчезновение привычных нам форм образования — они будут заменены чем-то другим».
Павел Лукша — директор корпоративных образовательных программ Московской школы управления «Сколково», один из авторов проекта «Образование-2030»
1. Зачем нужна фундаментальная наука?
Луи Пастер сказал: «Наука должна быть самым возвышенным воплощением Отечества, ибо из всех народов первым всегда будет тот, кто опередит другие в области мысли и умственной деятельности». Эти замечательные слова цитируются в Послании президента Д. А. Медведева от 12 ноября 2009 года. Однако одновременное снижение на 11,8% бюджета Российской Академии наук, одобренное и Думой, и Федеральным собранием, находится в резком противоречии с этими словами. Наша политическая элита сочла расходы на науку ненужными и бесполезными, признав тем самым, что опережать другие народы «в области мысли и умственной деятельности» Россия не намерена.
И это происходит в момент, когда российская наука находится в критически плохом состоянии - худшем, чем когда-либо за 285 лет своего существования. Финансирование науки совершенно недостаточно, и отъезд научной молодежи за рубеж продолжается. Если он происходит меньшими темпами, то лишь потому, что самой научной молодежи стало меньше. Что касается финансирования, то здесь уместно привести некоторые цифры.
Бюджет Академии наук, со всеми ее двумястами научно-исследовательскими институтами и центрами, архивами и библиотеками, составляет один миллиард долларов в год. Научных сотрудников, состоящих в академических институтах, - пятьдесят пять тысяч, а общее число людей, финансируемых из бюджета Академии, более ста тысяч.
Один миллиард в год - это бюджет хорошего американского университета. Лишь часть этой суммы (от 1/5 до 1/3) покрывается за счет платы студентов за обучение и грантов, добываемых профессорами, остальная часть бюджета - средства штата, в котором находится университет (если университет государственный), или доходы от благотворительного фонда (если университет частный). В университете около трех тысяч преподавателей - профессоров трех уровней и лекторов. А таких университетов в США - более сотни .
Недофинансирование российской науки - факт просто вопиющий. Стипендия аспиранта в институтах Академии наук около 2000 рублей в месяц. А каково отношение к этому общественного мнения?
Некоторые утверждают, что уехали неудачники, не сумевшие найти достойного места на родине. Это утверждение заведомо ложно. Многие сделали отличную карьеру и в России - стали профессорами, академиками, руководителями институтов и лабораторий. Они не стали богатыми людьми, если это имеется в виду под достойным местом на родине, напротив, унизительно низкие зарплаты вынудили их уехать туда, где ценятся талант и квалификация ученого.
Можно услышать и другие голоса: да, наука в России умирает. Это грустно, но не трагично. Это - естественный, закономерный процесс. Россия обойдется и без науки. Существуют же в мире общества, которые безо всякой науки отлично живут.
При таком взгляде на науку остается непонятным: зачем в мире осуществляются дорогостоящие научные проекты? Зачем сооружается адронный коллайдер, запускается в космос телескоп «Хаббл», посылаются зонды к дальним планетам, проводятся археологические экспедиции и изучаются древние тексты? Ответ прост - затем, что мир есть место, где происходит развитие цивилизации, а наука есть важнейший компонент цивилизации.
У нас отсутствует адекватное понимание роли науки в человеческом обществе. Широко известно шутливое высказывание акад. Арцимовича: занятия наукой - наилучший способ удовлетворения своего любопытства за счет государства. Конечно, они удовлетворяют любопытство, но это - драгоценное любопытство к тайнам природы. Да, в газете «Нью-Йорк Таймс» каждый день есть вкладка о новостях бизнеса. Но раз в неделю, по средам, появляется обширная вкладка, посвященная новостям науки. Ощущение того, что наука движется вперед, приносит удовлетворение: все идет, как должно идти. Прогресс науки осуществляет роль социального стабилизатора. Общество, где уважаются наука и ученые, - здоровое общество. Там не надо бороться с антинаукой, там не расцветают пышным цветом шаманы, колдуны и заклинатели духов мертвых.
Важнейшее сочетание слов «фундаментальная наука» отсутствует в лексиконе нашей политической элиты. Даже самая ответственная ее часть смотрит на науку чисто утилитарно, как на подспорье при создании новых технологий. В результате, российскую науку можно сравнить с тяжелобольным пациентом, которого никто не хочет лечить. Неудивительно, что ученых охватывает отчаяние, в том числе и уехавших за границу «неудачников». Недавно группа российских ученых, временно или постоянно работающих в западных университетах, обратилась с открытым письмом к Президенту и Председателю Правительства РФ с призывом спасти российскую науку . Не со всеми предложениями, содержащимися в этом письме, можно согласиться, но одно несомненно - оно написано людьми, имеющими в научном мире серьезное имя и искренне озабоченными бедственным положением российской науки. Оно вызвало некоторые отклики, но, в целом, реакция нашего общества на него была вялой, настороженной и прохладной.
Особое неприятие вызвало предложение вложить большие деньги в строительство ускорителя элементарных частиц нового поколения. Это неприятие очень много говорит о болезненном состоянии умов в современной России. У нас собираются проводить Олимпиаду, мотивируя это необходимостью укреплять международный престиж страны. Но ведь строительство современного ускорителя, который, кстати, стоит дешевле, чем олимпийские сооружения и инфраструктура, подняло бы престиж России гораздо больше. Олимпиада - однократное событие, о котором все скоро забудут. А ускоритель будет работать полстолетия, самим фактом своего существования утверждая, что Россия принадлежит к семье цивилизованных государств. Вокруг него сложится научно-образовательный центр, там будет идти активное международное сотрудничество.
Для тех, кто полагает, что цивилизация и культура нам не нужны, обратимся к практической пользе науки. В последнее время много говорится о необходимости инновационных прорывов и развития новых технологий. Отчего же не обратить внимание на то, что развитые страны мира именно сейчас, во времена финансового кризиса, резко
увеличивают расходы на науку? Почему американский президент Барак Обама говорит, что «сегодня наука нужна как никогда раньше», объявляет науку главным приоритетом страны и увеличивает финансирование «всего спектра фундаментальной науки» в два раза? Почему французский президент Николя Саркози, распределяя огромное дополнительное финансирование по пяти стратегическим направлениям, на первые два места ставит образование и научные исследования, а затем лишь промышленность и прочее? Это делается потому, что без науки не будет никаких инновационных прорывов. Важнейшая функция фундаментальной науки в том и состоит, что она закладывает основы технологий будущего. Их нелегко предвидеть. Ни Герц, ни Мендель, делая свои опыты, не могли представить себе телевидение и генную инженерию.
Следует задуматься о том, как сильно и необратимо наука меняет мир, как быстро происходит то, что мы называем прогрессом. Люди имеют обыкновение воспринимать прогресс как должное и не задавать себе вопроса: почему он, собственно, происходит? Мы включаем свет, забывая, что использование электричества основано на великих работах Фарадея. Мы смотрим телевизор, забывая, что иконоскоп придумал Владимир Зворыкин. Мы щелкаем цифровой камерой, не думая о китайце Куэне Као. Мы глотаем лекарства, продлевающие нам жизнь, не думая об их создателях. Мы закачиваем в наши бензобаки бензин, не думая о том, кем и как были разведаны месторождения нефти. А ведь за каждой из этих привычных вещей стоит имя, и это имя ученого. Сегодня идут баталии, делят крупнейшее подводное Штокмановское месторождение газа. А почему оно так называется? Потому что оно было открыто с борта исследовательского судна «Профессор Штокман», названного в честь нашего выдающего океанолога Владимира Борисовича Штокмана.
В будущем значение науки в жизни общества только увеличится. Человечество никак не может уменьшить свою зависимость от науки, слезть с «научной иглы» не удастся. Через тридцать, максимум через пятьдесят лет запасы нефти закончатся. Что мы тогда будем делать? Проблему альтернативных источников энергии может решить только наука. Периодически возникают новые штаммы вирусов, вакцины от которых находит наука. Антропогенное давление на планету Земля непрерывно возрастает: если глобальное потепление будет продолжаться, многие города, в том числе наш Санкт-Петербург, окажутся под водой. Противостоять этому грандиозному вызову человечество сможет, лишь в полном масштабе используя мощь науки. Сегодня в нашей стране идут очень нервные споры о прошлом России. Нет ли в них вытесненного страха перед будущим?
Следующая важнейшая функция науки - образовательная. Часто цитируется восходящий к Плутарху афоризм: «Студент не сосуд, который надо наполнить, а факел, который нужно зажечь». А зажечь может только тот, кто горит сам. Участие ученых, занятых фундаментальными исследованиями, в образовательном процессе дает возможность воспитывать действительно высококлассных специалистов. Оно дает студентам возможность вдохнуть аромат научного творчества. Лишь немногие из них станут профессиональными учеными, зато частные и государственные компании, занятые производством новых технологий, получат молодых и ценных сотрудников, способных совершать «инновационные прорывы».
Еще одна важнейшая функция науки - экспертная. Ученый не может добиться успеха, если он не подвергает постоянно сомнению то, что он делает. Ученые представляют собой наиболее трезво и критически мыслящую часть общества. Пренебрежительное отношение к научной экспертизе приводит к тому, что на страну обрушивается поток лженауки, который чрезвычайно дорого обходится обществу, особенно когда сочетается с непрофессионализмом и коррумпированностью чиновников.
Наука не только закладывает фундамент технологий будущего, она активно участвует в создании технологий нынешнего дня. На динамичном Западе с пристальным вниманием относятся к локальным достижениям ученых: как только появляется надежда, что они дают возможность осуществить некоторый технический прогресс, немедленно возникают небольшие частные компании. Это называется «spin-off», отлет. Инвесторы вкладывают средства в сотни рискованных направлений, зная, что 1% удачных проектов окупит все расходы.
Разумеется, возлагать на ученых ответственность за внедрение новых технологий в промышленность нельзя. За это ответственны специализированные компании, в которых работают сотни и тысячи человек. Дело ученых - научный поиск, воспитание нового поколения профессионалов и экспертная функция. Например, профессор технического университета, специалист по паровым турбинам проектировать новые турбины не обязан. Но он обязан знать, какие турбины когда и где работали и работают, что может произойти при эксплуатации, какие у них типичные неполадки, каковы критические нагрузки. При случае он возглавит комиссию по изучению причин аварии. И свои знания передаст студентам, поставляя промышленности вновь обученных специалистов. Вот - настоящее место ученого в промышленности.
2. Науку стремится развивать все грамотное человечество
В каких странах мира в наши дни сильная наука? Важнейшим критерием может быть составляющийся ежегодно список двухсот лучших университетов мира . В западном мире научная активность сосредоточена, в основном, в университетах. В научно-исследовательских лабораториях, таких как национальные лаборатории в США или общество Макса Планка в Германии, работает относительно немного научных сотрудников: около пятнадцати тысяч ученых в обществе Макса Планка и два десятка тысяч в национальных лабораториях США. В России традиционно сложилось несколько большее разделение научно-исследовательской деятельности и образовательного процесса. Хотя сотрудники академических институтов активно читают лекции студентам университетов, самое плотное взаимодействие ученых со студентами наступает лишь на уровне магистратуры, когда молодые бакалавры поступают в аспирантуру. В этом есть и свои преимущества: освобожденные от преподавательской нагрузки аспиранты (в западных университетах значительную часть времени они обязаны работать ассистентами преподавателей) и их наставники могут полнее отдаться научному поиску. В результате, качество наших кандидатских диссертаций в целом выше западных и без колебаний приравнивается к PhD. Университет не попадет в список лучших, если в нем не ведутся серьезные исследования в области фундаментальных наук и не работают ученые с мировым именем. Особый престиж создают университету находящиеся в его стенах Нобелевские и Филдсовские лауреаты. Методика составления списка лучших университетов мира не является идеальной, но не вызывает у научного сообщества возражений.
Сравнение списков за различные годы показывает, что они весьма динамичны - одни университеты идут наверх, другие вниз. Как и следовало ожидать, наибольшее число лучших университетов (52) находятся в США. На первом месте среди них и вообще в списке - Гарвард. Но уже на втором месте - Кембриджский университет в Англии, которая занимает прочное второе место (26 университетов). Третье – пятое места (по 11 университетов) делят Голландия, Япония и Китай. Канада и Германия (по 10 университетов) занимают шестое и седьмое места. В число передовых входят также Австралия (9) и Швейцария (7), Бельгия и Швеция (по 5 университетов). Надо отметить, что скандинавские страны с небольшим населением (Швеция, Норвегия, Дания, Финляндия) представлены очень достойно - одиннадцать позиций в списке. По три первоклассных университета имеют Франция, Израиль, Южная Корея и Новая Зеландия. По два - Индия, Сингапур, Ирландия и Россия. Наконец, по одному - Италия, Испания, Греция, Австрия, Южная Африка, Мексика, Малайзия и Таиланд. Представленные в списке российские университеты - это Московский (155-е место) и Санкт-Петербургский (168-е место). Отбор университетов довольно суров. Исходя только из собственного опыта, могу назвать несколько очень хороших американских и итальянских университетов, которые в этот список не попали.
Итак, в список двухсот лучших университетов мира попали практически все страны пресловутого «золотого миллиарда». Кроме того, представлены две, в среднем, довольно бедные страны - Индия и Китай, а также целый ряд так называемых развивающихся стран. В странах, имеющих лучшие университеты и тем самым развитую науку, живет более половины человечества.
На самом деле, есть еще страны «второго эшелона», прикладывающие большие усилия для того, чтобы попасть в упомянутый список. Это Бразилия, Аргентина, Чили, страны Восточной Европы, Португалия, Турция. Эти страны изо всех сил стремятся стать полноправными членами мирового научного сообщества: активно проводят международные конгрессы и конференции, приглашают иностранных специалистов. Не будет удивительным, если к этому списку скоро добавится Иран. Эта страна полна противоречий: с одной стороны, там архаический теократический режим, с другой, - стремительно развивающаяся цивилизация.
Итак, суммируя, мы получаем, что число стран, не жалеющих средств и усилий для укрепления своего научного потенциала, более сорока. В них живет не менее трех четвертей человечества. Эту цифру любопытно сопоставить с другой. По данным ЮНЕСКО, около 20% взрослого населения мира неграмотно, и есть только пятьдесят стран, в которых все дети учатся в школе. Не будет большой натяжкой утверждать, что науку стремится развивать практически все грамотное человечество. Все, за исключением нас. Мы упорно продолжаем считать, что чистой наукой занимаются одни непрактичные чудаки. Мы считаем, что наука слишком дорого стоит.
В этой связи интересно поговорить о непрактичных китайцах, имеющих одиннадцать университетов, которые попали в список двухсот лучших. Всего десять лет назад в этом списке был только один университет из «традиционного» Китая без Гонконга - Фуданьский университет в Шанхае. Когда в 1999 году меня пригласили прочесть курс лекций в Пекинском университете, это учебное заведение производило весьма скромное впечатление. Но в 2007 году я поехал туда снова на весьма элитную конференцию по интегрируемым системам и увидел прекрасные современные здания, полностью оснащенные самым лучшим оборудованием. Китайские руководители не жалеют денег для развития своей науки, прикладной и фундаментальной. В Китае один за другим проходят крупные международные конгрессы и конференции.
Недавно произошел забавный эпизод, говорящий, впрочем, о многом. Более ста лет назад Анри Пуанкаре сформулировал некую весьма изящную геометрическую гипотезу. Всем было ясно, что ее доказательство или опровержение будет иметь для математики существенно большее значение, чем доказательство знаменитой теоремы Ферма, которая по сравнению с гипотезой Пуанкаре выглядит как сверхсложная олимпиадная задача. Путь к доказательству был найден давно, но на этом пути возникли огромные технические сложности. Их сумел преодолеть Григорий Перельман, наш выдающийся математик. Он опубликовал свое очень трудное доказательство в сокращенном виде и поместил его в интернет. Немедленно два китайских математика написали большую книгу, в которой заполнили все лакуны, имевшие место в доказательстве Перельмана. Они на Перельмана сослались, но попытались изобразить дело так, будто главную часть работы выполнили сами. В этом нет ничего удивительного, удивительно другое: китайское правительство подняло этот вопрос на уровень национального престижа и обратилось к математикам китайского происхождения, живущим в других странах, с просьбой поддержать приоритет китайских ученых. Слава Богу, ничего из этого не вышло, и приоритет Перельмана остался неколебим.
Замечу, что я вовсе не осуждаю действия китайских руководителей. Наоборот, приветствую! Они окружают почетом и уважением своих ученых. Одно время в США было немало китайских профессоров на весьма важных позициях. Сейчас их становится все меньше: возвращаются в Китай, где им предоставляются весьма тепличные условия, в частности, возможность сохранять позиции в США. Они пользуются всеобщим уважением, предателями родины их никто не считает. Всевозможным почетом окружен там уже поминавшийся Куэн Као, Нобелевский лауреат 2009 года по физике за работы по передаче света по оптоволоконным каналам, свою научную жизнь проведший в Англии и США и живущий теперь в Гонконге.
Следует коснуться болезненного вопроса о заработной плате ученых в разных странах. Об этом можно судить по следующему простому критерию: если в какую-либо страну ученые из России эмигрируют, значит, там зарплата как минимум в три раза выше, чем в России. Так вот, многочисленны случаи эмиграции во все страны «первого эшелона», за исключением Индии. Туда иностранцев просто не берут. Известны случаи эмиграции и в страны «второго эшелона» - в Бразилию, Аргентину и Турцию, в Чехию и Польшу. Правдоподобно считать, что у нас зарплаты профессоров самые низкие во всем грамотном человечестве.
Традиция материальной поддержки ученых и глубокого уважения к ним сложилась в западном обществе никак не позже начала XIX века. Сегодня эта традиция распространилась по всему свету. Считается аксиомой, что университетские профессора должны принадлежать к верхушке среднего класса. В Скандинавии зарплата профессора приблизительно равна зарплате министра. В США президент университета зарабатывает не меньше, а иногда и больше президента страны.
3. Развал науки в период реформ и научная эмиграция
Произошедшее в Советском Союзе в 1945 году многократное увеличение финансирования науки имело далеко идущие последствия. Это не только обусловило возможность за четыре года сделать атомную бомбу и создать прочный фундамент для наших выдающихся космических успехов. Советские руководители оказались достаточно разумны, чтобы кардинально улучшить материальное положение не только атомщиков, но и всех ученых без исключения. Зарплата всем сотрудникам, имеющим ученые степени, была одномоментно повышена в несколько раз. Ученые превратились в привилегированный класс, и это ощущение своей значимости в немалой степени способствовало тому, что называется чувством собственного достоинства, гражданской позицией и свободомыслием. Началом стало направленное в 1955 году в президиум ЦК КПСС «письмо трехсот» с критикой деятельности Лысенко. Его подписали 297 ученых - биологи, физики, математики, химики, геологи и другие. Письмо привело к отставке Лысенко с поста президента ВАСХНИЛ, хотя в 1962–1965 годах он был возвращен на этот пост по личной инициативе Хрущева. К середине 60-х в среде ученых начинается диссидентское движение. В начале 1966 года группа академиков и известных деятелей культуры направила в адрес советского руководства письмо с протестом против реабилитации Сталина. Потом на первый план выдвинулась колоссальная фигура академика Сахарова. Когда в 1968 году сформировалось правозащитное движение, ключевыми фигурами в нем стали ученые, а также выходцы из научной среды. Они составили костяк правозащитного движения, деятельность которого немало способствовала окончанию советского периода нашей истории. Во время августовского путча 1991 года на защиту Белого Дома также вышли научные работники. Они составили основную массу защитников.
То, что новая власть сделала с наукой, можно назвать только преступной недальновидностью. Взяв на себя ответственность за экономическую судьбу страны, Егор Гайдар объявил, что науки у нас слишком много и «наука подождет». Финансирование науки уменьшилось на порядок, соответственно - уменьшились зарплаты ученых. Данная советским гражданам еще при М. С. Горбачеве, в 1988–1989 годах свобода выезда из страны облегчила ученым возможность находить заработки за рубежом. Вопреки расхожему в средствах массовой информации мнению о том, что наука в Советском Союзе лишь обслуживала военно-промышленный комплекс, наши ученые оказались в западных странах самым конвертируемым российским товаром. Это прямое свидетельство тому, какая у нас была сильная наука.
Точное число ученых, эмигрировавших из стран бывшего СССР, неизвестно, поскольку наша наука статистики разделяет общую судьбу российской науки. На состоявшейся 11 ноября 2009 года в Министерстве науки и образования РФ дискуссии по поводу внешней миграции оценка числа уехавших ученых варьировалась от 60 до 250 тысяч. По косвенным данным могу судить, что профессорскую tenure (пожизненную позицию, которую получить очень нелегко, для этого надо победить в жесткой конкурентной борьбе) в университетах других стран имеет несколько тысяч человек. А на одного ученого, получившего постоянное место в университете, приходится как минимум несколько человек, которые сегодня борются с кризисом в частных компаниях. Многие из них имеют ученые степени.
География третьей эмиграции ученых чрезвычайно обширна. Большинство уехали в Соединенные Штаты, очень многие - в Израиль, Англию, Германию, Австралию, Канаду, Францию. Наши профессора работают в университетах Новой Зеландии, Южной Африки, Малайзии, Гонконга, не говоря уж про Голландию, Бельгию, Италию, Скандинавские страны. Во всех лучших университетах мира есть профессора из России, и сегодня это - очень значительная диаспора. Обычно на конференциях по математике, теоретической физике, оптике, океанографии (я упоминаю только те, на которых бываю сам) немалая часть аудитории говорит по-русски.
С «младореформаторами» к власти пришли люди, образованные поверхностно, нахватавшиеся обрывков западной экономической науки, - «брошюркины дети». Сегодня стало банальным сравнивать их с большевиками, но большевики не только разрушали, но и строили. Когда Джордж Сорос, единственный из сильных мира сего, озаботился бедственным положением российской науки и вложил в ее поддержку около двухсот миллионов долларов, они надменно не заметили его деятельности. Сорос полагал, что страной управляют цивилизованные люди, испытывающие временные трудности, что на каком-то этапе к поддержке науки активно подключатся федеральное правительство и регионы. Этого не произошло, и глубоко разочарованный Сорос свою активность в России прекратил. Он действовал из идеалистических побуждений, но в нашей стране, пораженной вульгарным практицизмом, в нем видели чуть ли не американского шпиона.
Ссылки на экономические трудности того времени не могут работать. Судя по тому, с какой скоростью в стране произошло формирование обширного класса богатых и сверхбогатых людей, и по тому, что отток капитала за рубеж составлял десятки миллиардов долларов в год, - ресурсы в стране были. Не было цивилизованного и грамотного правительства. И была ложная установка на идею, что быстрое обогащение небольшого числа произвольно выбранных людей является двигателем прогресса. Затем не осталось даже идеи.
Сохранить науку было реально. В 1992 году группа ученых, в которую входили академики А. В. Гапонов-Грехов, В. Е. Фортов и я сам, пытались провести в жизнь проект «Государственный профессор», предполагавший адресную поддержку десяти тысяч докторов наук и вдвое большего числа кандидатов на приличном по тем временам уровне - в среднем, по пять тысяч долларов в год. Когда мы обсуждали этот проект с секретарем Совета безопасности Ю. Н. Скоковым, он вокликнул: «Сто пятьдесят миллонов долларов в год? Да все, что вам нужно, - это всего-навсего одна скважина!» Это при том, что цена нефти тогда была на уровне двадцати долларов за баррель. Однако проект не прошел. Он превратился в гораздо более скромную программу поддержки научных школ. А к моменту, когда цена нефти подскочила до восьмидесяти долларов, и эта программа практически зачахла.
4. Современное состояние российской науки и административный волюнтаризм
Каково же состояние российской науки в настоящее время?
Наука не погибла, но положение ее весьма драматично. Сравнение с тяжелобольным пациентом вполне уместно, и плохо то, что состояние здоровья этого пациента никому в точности не известно. Как у нас нет статистики уехавших ученых, так нет и данных по динамике уезжающих и трезвой оценки потенциала оставшихся. Поэтому судить можно только по личным наблюдениям. А они следующие. Наука перестала быть единым целым. Она живет по островкам, мало взаимодействующим между собой. Внутри страны научных конференций проводится мало, путешествие по России стало дорогим удовольствием. Парадоксально, но ученые из разных мест России чаще встречаются на международных конференциях за рубежом, чем у себя дома. В целом провинция пострадала от «утечки умов» меньше, чем обе столицы.
Наука на глазах стареет. Заходя на институтские семинары, замечаешь, что в полупустом зале сидят больше пожилые люди. Средний возраст научных сотрудников пятьдесят пять - шестьдесят лет. Они, скорее всего, уже не уедут за рубеж, и они еще могут обучать молодежь. Но все же - это уходящее поколение. За ними зияет пустота, ученые следующего поколения или уехали навсегда, или проводят большую часть года, работая в зарубежных научных учреждениях. Немногочисленная молодежь вострит лыжи, стремясь перед этим по максимуму взять знания у старших. Отечественное научное приборостроение погибло, лаборатории оснащены морально устаревшим оборудованием, реактивов нет. Руководство Академии наук вяло и безынициативно, не смеет занять активную позицию в отстаивании интересов науки перед правительством .
Наука ждет до сих пор. За последние восемь лет, несмотря на некоторое повышение зарплаты ученых, ситуация изменилась только к худшему. Позиция властей остается прежней: глухота к мнению профессионалов и советский административный волюнтаризм. Советского Союза давно нет, а волюнтаризм не только не исчез, но, соединившись с характерным для нового времени стремлением к личной наживе, расцвел. Как и в советское время, он осуществляется путем ведения шумных кампаний, какой была, например, кампания по внедрению кукурузы чуть не до Полярного круга. Сегодня у нас есть новая кукуруза - нанотехнологии. Как и кукуруза, нанотехнологии - дело очень хорошее. Они успешно используются для получения композитных материалов, в медицине для транспорта лекарственных препаратов, в оптике, в микроэлектронике. Но у нас это превратилось в кампанию общегосударственного масштаба с сильнейшей поддержкой «сверху».
Вдохновенные легковесные выступления главного идеолога «нано-когнобио» прорывов М. Ковальчука очень сильно напоминают речи о необходимости и возможности преобразования природы. На развитие нанотехнологий правительство выделяет финансирование, в полтора раза превышающее бюджет всей Академии наук! По указу Президента три самых сильных физических института страны вливаются в исследовательский центр «Курчатовский институт», которым руководит М. Ковальчук. Без ведома сотрудников и руководства институтов, без всякого научного, экспертного обсуждения ! В советское время административный волюнтаризм отличался большим профессионализмом. Советским чиновникам был доступно понимание того, что наука не терпит монополизма, и исполнение важных программ не доверялось одной группе. Главой центра по созданию ядерного оружия в Сарове был Ю. Б. Харитон. Параллельный и конкурирующий центр был в Челябинске, им руководил Е. И. Забабахин. Такая же ситуация была в ракетостроении и в авиации. Монополизация науки неизбежно ведет к ее симуляции и «потемкинским деревням».
На фоне этой грандиозной «панамы» переименование Казанского университета в Приволжский - событие небольшое. Но что это как не волюнтаризм, сочетающийся с совковым отсутствием исторической памяти? Казанский университет - один из старейших в России, основан в 1804 году. Он справедливо гордится своими выдающимися учеными: достаточно назвать создателей неевклидовой геометрии Лобачевского и теории строения органических соединений Бутлерова. Название университета есть бренд, тем более ценный, чем университет старше. Можно ли представить себе, чтобы Кембриджский университет переименовали в Среднеанглийский? Или Болонский, старейший в Европе, переименовали в Центрально-итальянский? Это переименование - яркий пример, как сказал бы Николай Лесков, «административного восторга».
Академическая наука находится в бедственном состоянии, а заменить ее нечем. Для исторически сложившейся в России формы организации и управления научным сообществом с помощью академических структур в настоящее время не просматривается альтернативы. Взятый же правительством курс закупать новые технологии за рубежом и оттуда же приглашать на работу специалистов убьет российскую науку окончательно. На закупку новых технологий выделяется 600 миллиардов рублей - сумма, в тридцать раз превышающая финансирование институтов Академии наук! Из средств, выделенных на нанологический пузырь, лишь 1% обещается академической науке.
Нет альтернативы Академии наук и как органу, способному провести серьезную научную экспертизу. Пренебрежительное отношение правительства к академической науке уже дает свои плоды: поток лженауки захлестнул страну. Например, процветает некий В. И. Петрик, недоучившийся психолог и бывший уголовник, осужденный по тринадцати статьям Уголовного кодекса, от мошенничества до покушения на грабеж.
Ныне он - «частный ученый-изобретатель» и научный консультант при партии Единая Россия. Достаточно сказать, что среди его многочисленных «научных открытий» - получение электричества из тепла слабо нагретых тел, что есть нарушение второго начала термодинамики и конструирование вечного двигателя второго рода, что является чудовищной по неграмотности идеей. Тем не менее, благодаря покровительству в высшем эшелоне власти, его фильтрами для очистки воды, не прошедшими научной экспертизы, оснащается партийный пилотный проект «Чистая вода», который предполагается сделать в этом году федеральной программой с финансированием в 15 триллионов рублей .
Для сегодняшней ситуации с российской наукой трудно найти исторический аналог. Бывали случаи, когда цивилизации гибли в результате внешних вторжений или внутренних войн. Но чтобы страна, которая занимала одно из первых мест в мировой науке, добровольно стала сползать на последнее место, - таких прецедентов в мировой истории не было. Вот разве что то, что учинил Гитлер с германской наукой за тринадцать лет своего правления. В начале ХХ века германские университеты были лучшими в мире. Сейчас, через шестьдесят четыре года после войны, несмотря на то, что Германия является одной из самых богатых и успешных стран в мире, и несмотря на приложенные огромные усилия, ее университеты находятся на одном месте с университетами Австралии, которая в начале ХХ века была страной довольно отсталой. Восстанавливать разрушенное несравненно труднее, чем разрушать.
Времени для спасения российской науки почти не осталось. Еще несколько лет, и произойдет полный разрыв связи между поколениями ученых! Если не дать возможность еще оставшимся в живых профессионалам передать свой научный опыт и не открыть перед молодыми учеными перспективу, на российской науке можно будет поставить крест.
Какое-то беспокойство правительство начинает проявлять. Принимаются некоторые программы по привлечению ученых-эмигрантов к работе со студентами. Несомненно, следует приветствовать любую форму интеграции российской науки в мировую, но нужно понимать, что молодой специалист встанет перед выбором: уехать к своему наставнику в аспирантуру или остаться в России, где ты будешь работать в лабораториях с устаревшим оборудованием и никогда не сможешь купить себе квартиру. Всюду в мире есть острая потребность в талантливой молодежи: ее всегда не хватает, и она представляет собой огромную ценность. Только доведя зарплаты ученых до среднеевропейского уровня, можно остановить «утечку умов». Безнравственно и бесперспективно рассчитывать двигать вперед науку и технологии за счет энтузиазма живущей впроголодь научной молодежи.
Для спасения российской науки не надо изобретать велосипед: ей следует вернуть тот статус, который она имела в советское время и продолжает иметь в мире. Ученые должны принадлежать к верхушке среднего класса, а труд научного работника быть уважаемым и социально престижным. Ученым должны быть созданы необходимые условия для работы, лаборатории оснащены современным оборудованием. Поддерживать необходимо все направления научного поиска в равной мере - наука представляет собой единый организм, и заботиться нужно о его здоровье в целом. Попытка разделить ученых на полезных, чья деятельность приносит немедленную выгоду, и бесполезных игнорирует огромный мировой опыт. «Полезных» можно дополнительно стимулировать грантами: эта стратегия возникла как результат естественной эволюции западной культуры. Сообщество ученых должно быть самоуправляемым, а административное вмешательство государства минимальным. Оно должно осуществляться через дополнительные фонды, финансирую-щие приоритетные направления.
Да, на это нужны немалые средства. В 2010 году Соединенные Штаты вкладывают в научные исследования более 3% ВВП, Китай - более 2%. Для сравнения - бюджет Академии наук составляет менее 0,3% нашего, несравнимого с американским, ВВП. Тем не менее для тех, кому кажется, что наука - слишком дорогая роскошь, попробуем представить себе сценарий нежелательного и скорого будущего.
5. Россия без науки
Первым следствием угасания науки, ухода из российской действительности профессионалов, занятых наукой ради науки, будет упадок образования. Он уже очень заметен, у нас появились неграмотные подростки. Некоторые источники называют цифру в два миллиона, что, скорее всего, журналистское преувеличение, но вот факт: на Факультете журналистики МГУ в октябре этого года 82% первокурсников не справились с диктантом, совершив от восьми до восьмидесяти ошибок на текст.
С упадком образования придется распроститься с надеждой развивать у себя новые технологии: для этого нужны высококвалифицированные кадры. Более того, даже поддержание уже имеющейся технически сложной инфраструктуры станет проблемой, и техногенные катастрофы, вроде той, что случилась на Саяно-Шушенской ГЭС, станут обыденным делом.
Страна, неспособная идти в ногу с техническим прогрессом, довольно скоро станет беспомощной в военном отношении. Через десять-пятнадцать лет произведенное нами оружие будет относиться к будущим стандартам как арбалет к автомату. На ядерное оружие надеяться не стоит. Для его воспроизводства и обслуживания тоже нужны высоко-квалифицированные специалисты. И мы вряд ли окажемся способны производить высокоточное роботизированное тактическое оружие. Или правительство надеется покупать также и военные технологии?
Следствием упадка науки и образования в России будет полное падение международного престижа страны. Никакими олимпийскими играми восстановить его будет невозможно. Когда-то Маргарет Тэтчер назвала нашу страну Верхней Вольтой с ракетами. Это было неточно. Мы были Верхней Вольтой - с ракетами и Нобелевскими лауреатами. И когда мы все прогуляем, отношение к нам будет хуже, чем к Верхней Вольте, где ни ракет, ни Нобелевскх премий никогда не было. К нам будут относиться, как к незадачливому купчику, который разбазарил отцовское состояние. Таких людей не любят на протестантском Западе, а в Китае над ними просто смеются. Мы превратимся в страну-изгоя, и в случае любого дипломатического или военного конфликта весь мир встанет на сторону, противную нам.
Заметим, что формально мы науку не потеряем. Останутся высшие учебные заведения и люди, называемые профессорами. Будут защищаться диссертации, только их уровень будет неуклонно снижаться. Сохранятся научные журналы, но «импакт-фактор» этих журналов будет очень низок. В этих журналах можно будет напечатать что угодно, но читать их никто не будет. Ссылаться на то, что в них напечатано, - тем более. Рано или поздно наступит роковой момент, когда в России не останется профессионалов, способных понимать то, что написано в зарубежных научных журналах. После этого российская и мировая наука превратятся в два непересекающихся мира, причем первый будет относиться ко второму как мир теней к миру реальному. В мире теней будет царствовать серость, но царствовать ей недолго: появятся новые Лысенки. Когда власть увидит, что дело плохо, она будет рада поверить любому шарлатану. Это, собственно, уже происходит.
В «царстве темных людей» вместо научной статистики будут предсказатели и астрологи, вместо медицины - знахари и целители, вместо историков - Фоменки, вместо инженеров - изобретатели вечных двигателей. Следует ожидать, что среди таких людей будут иметь успех самые агрессивные и мракобесные формы религий, самые изуверские секты. Страна превратится в весьма дурно пахнущее болото. Те, кто сегодня меланхолически соглашаются жить в «России без науки», пусть задумаются, хорошо ли им будет в этом болоте.
Впрочем, эта «болотная» фаза нашей истории продлится не очень долго. Внутри будет нарастать социальная напряженность, а вовне - потребность в минеральных ресурсах. Способные и энергичные молодые люди, не получившие хорошего образования и невостребованные своей страной, - взрывчатый социальный материал огромной силы. А «внешний» мир не будет долго терпеть состояние, когда доход от продажи земных ресурсов делит так называемая элита интеллектуально и морально разлагающейся страны. Идея о том, что минеральные богатства Земли должны принадлежать всему человечеству, уже витает в воздухе. Нас ждет глобальный передел собственности и геополитическая катастрофа.
6. Заключение
Заключая этот мрачный прогноз, приходим к неизбежному выводу: от судьбы российской науки зависит судьба России. Потеряв науку, Россия перестанет быть независимым государством, сохраняющим контроль над своей территорией и своими природными богатствами. Это обстоятельство следует положить в основу стратегии будущего развития страны.
Если оставить в стороне такие «мелочи», как коррупция, для этого потребуется преодолеть сопротивление чиновников, желающих руководить наукой и делить научное знание на полезное и бесполезное. Наука никому ничего не должна. Наука существует для того, чтобы быть наукой. Как сказала американская писательница Гертруда Стайн: «Роза - это роза, это - роза». Дайте этой розе расцвести, и остальное все приложится. Наука будет производить знания, промышленность будет их использовать. Но роза - это нежное растение. Ее нужно поливать, подкармливать, охранять от града и заморозков. Наука тоже нуждается в уходе. Собственно, необходимы два главных условия: полное уважение к научному знанию и профессии ученого и адекватное финансирование.
В 2012 г. ситуация несколько изменилась. По данным Газета.ру, на 2012, 2013, 2014 годы общее финансирование науки планируется на таком уровне: 323, 327, 283 млрд рублей. В терминах доли ВВП финансирование науки будет неуклонно сокращаться: 0,55%, 0,51%, 0,39%. Почти половина этой суммы (в 2012 году это 149 млрд рублей) выделена Роскосмосу и Минпромторгу, то есть не «фундаментальной» науке, и еще 12 млрд рублей выделяется Росатому. Из оставшихся 162 млрд рублей 43 млрд рублей отходят Минобрнауке, а еще 59 млрд рублей (около 2 млрд долларов) – РАН со всеми ее отделениями (http://www.gazeta.ru/science/2012/01/30_a_3979401.shtm). Прим. редколлегии )
Следует отметить, что некоторые положительные сдвиги в отношении правительства к науке наблюдаются. Двумя потоками, в 2010 и 2011 годах было роздано 79 мегагрантов для стимуляции возвращения уехавших российских ученых и привлечения на временную работу в российские вузы ведущих иностранных ученых. Цель проекта – организация при университетах научно-исследовательских лабораторий. Каждый грант выдается на три года, с неопределенной возможностью продления на один дополнительный год; общее финансирование всего проекта 12 миллиардов рублей. В результате создано 79 новых лабораторий при вузах, но их судьба после окончания срока действия мегагрантов пока весьма туманна.
Еще более амбициозный план по спасению отечественной науки – 6 мегапроектов по строительству уникальных экспериментальных установок, на которые предполагается выделить 133 миллиарда рублей.
На этом фоне сокращение и без того смехотворно мизерного финансирования РФФИ является прискорбным фактом. Принято решение прекратить давать гранты ученым на международные командировки.
Поглощение подвластным М. Ковальчуку Курчатовским институтом ИТЭФа – знаменитого Института теоретической и экспериментальной физики в Москве – вызвало в конце 2011 года большой общественный скандал. Новое некомпетентное руководство института, определив направления, которыми нужно заниматься, оставило не у дел около 70% научных сотрудников института, занятых фундаментальными исследованиями. Запрещаются научные командировки, поездки на конференции, молодежные школы, создаются препятствия для работы со школьниками и студентами, введен полный запрет на посещение территории ИТЭФ иностранными учеными.
См. статью академика Э. П. Круглякова, председателя комиссии РАН по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований: http://www.sbras.ru/HBC/article.phtml?nid=523&id=15
В настоящее время, благодаря широкому общественному резонансу, который вызвала эта афера, партийная программа «Чистая вода» в каком-то сильно урезанном варианте, уже без фильтров Петрика, спущена в регионы.
Академик Российской академии естественных наук А. РАКИТОВ.
Разрушенный научно-технологический потенциал, тот, которым обладала наша страна во времена СССР, восстановить уже не удастся, да и не нужно. Главная задача сегодня - ускоренными темпами создать в России новый, мощный научно-технологический потенциал, а для этого необходимо точно знать истинное положение дел в науке и высшем образовании. Только тогда решения по управлению, поддержке и финансированию этой сферы будут приниматься на научной основе и дадут реальные результаты - считает главный научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН, руководитель Центра информатизации, социально-технологических исследований и науковедческого анализа (Центр ИСТИНА) Министерства промышленности, науки и технологий и Министерства образования Анатолий Ильич Ракитов. С 1991 по 1996 год он был советником Президента России по вопросам научно-технологической политики и информатизации, возглавлял Информационно-аналитический центр Администрации Президента РФ. За последние годы под руководством А. И. Ракитова и при его участии было выполнено несколько проектов, посвященных анализу развития науки, технологий и образования в России.
Наука и жизнь // Иллюстрации
Благодаря высочайшей производительности суперкомпьютеры способны решать сложнейшие задачи.
Передовые вузы предоставляют возможность студентам пользоваться современной компьютерной техникой.
Молекулу белка такой сложной пространственной структуры можно смоделировать на суперкомпьютере за доли секунды.
ВОСЕМЬ КРИТИЧЕСКИХ ТЕХНОЛОГИЙ, СПОСОБНЫХ ПОДНЯТЬ ЭКОНОМИКУ И БЛАГОСОСТОЯНИЕ РОССИЯН: 1. Энергетические технологии.
2. Информационные технологии.
3. Экологические технологии.
4. Технологии для машиностроения и приборостроения.
5. Рациональное природопользование и геологоразведка.
6. Биотехнологии.
7. Транспортные технологии.
8. Комплекс технологий для легной промышленности, жилищного и дорожного строительства.
ПРОСТЫЕ ИСТИНЫ И НЕКОТОРЫЕ ПАРАДОКСЫ
Во всем мире, по крайней мере, так думает большинство, науку делают молодые. У нас же научные кадры стремительно стареют. В 2000 году средний возраст академиков РАН был более 70 лет. Это еще можно понять - большой опыт и большие достижения в науке даются не сразу. Но то, что средний возраст докторов наук - 61 год, а кандидатов - 52 года, тревожит. Если положение не изменится, то примерно к 2016 году средний возраст научных сотрудников достигнет 59 лет. Для российских мужчин это не только последний год допенсионной жизни, но и среднестатистическая ее продолжительность. Такая картина складывается в системе Академии наук. В вузах и отраслевых НИИ в общероссийском масштабе возраст докторов наук - 57-59 лет, а кандидатов - 51-52 года. Так что через 10-15 лет наука у нас может исчезнуть.
Но вот что интересно. По официальным данным, последние 10 лет конкурсы в вузы росли (2001 год стал в этом смысле рекордным), а аспирантура и докторантура "выпекали" молодых ученых высшей квалификации прямо-таки невиданными темпами. Если принять численность студентов, обучавшихся в вузах в 1991/92 учебном году, за 100%, то в 1998/99 году их стало на 21,2% больше. Численность аспирантов НИИ возросла за это время почти на треть (1577 человек), а аспирантов вузов - в 2,5 раза (82 584 человека). Прием в аспирантуру увеличился втрое (28 940 человек), а выпуск составил: в 1992 году - 9532 человека (23,2% из них с защитой диссертации), а в 1998-м - 14 832 человека (27,1% - с защитой диссертации).
Что же происходит у нас в стране с научными кадрами? Каков на самом деле их реальный научный потенциал? Почему они стареют? Картина в общих чертах такова. Во-первых, по окончании вузов далеко не все студенты и студентки рвутся в аспирантуру, многие идут туда, чтобы избежать армии или три года пожить вольготно. Во-вторых, защитившиеся кандидаты и доктора наук, как правило, могут найти достойную их звания зарплату не в государственных НИИ, КБ, ГИПРах и вузах, а в коммерческих структурах. И они уходят туда, оставляя своим титулованным научным руководителям возможность спокойно стареть.
Сотрудники Центра информатизации, социально-технологических исследований и науковедческого анализа (Центр ИСТИНА) изучили около тысячи web-сайтов фирм и рекрутерских организаций с предложениями работы. Результат оказался таким: выпускникам вузов предлагают зарплату в среднем около 300 долларов (сегодня это почти 9 тысяч рублей), экономистам, бухгалтерам, менеджерам и маркетологам - 400-500 долларов, программистам, высококвалифицированным банковским специалистам и финансистам - от 350 до 550 долларов, квалифицированным менеджерам - 1500 долларов и более, но это уже редкость. Между тем среди всех предложений нет даже упоминания о научных работниках, исследователях и т. п. Это означает, что молодой кандидат или доктор наук обречен либо работать в среднем вузе или НИИ за зарплату, эквивалентную 30-60 долларам, и при этом постоянно метаться в поисках стороннего заработка, совместительства, частных уроков и т. п., либо устроиться в коммерческую фирму не по специальности, где ни кандидатский, ни докторский диплом ему не пригодится, разве что для престижа.
Но есть и другие важные причины ухода молодых из научной сферы. Не хлебом единым жив человек. Ему нужна еще возможность совершенствоваться, реализовать себя, утвердиться в жизни. Он хочет видеть перспективу и чувствовать себя, по крайней мере, на одном уровне с зарубежными коллегами. В наших, российских, условиях это почти невозможно. И вот почему. Во-первых, наука и опирающиеся на нее высокотехнологичные разработки у нас очень мало востребованы. Во-вторых, экспериментальная база, учебно-исследовательское оборудование, аппараты и приборы в учебных заведениях физически и морально устарели на 20-30 лет, а в лучших, самых передовых университетах и НИИ - на 8-11 лет. Если учесть, что в развитых странах технологии в наукоемких производствах сменяют друг друга через каждые 6 месяцев - 2 года, такое отставание может стать необратимым. В-третьих, система организации, управления, поддержки науки и научных исследований и, что особенно важно, информационное обеспечение остались, в лучшем случае, на уровне 1980-х годов. Поэтому почти каждый действительно способный, а тем более талантливый молодой ученый, если он не хочет деградировать, стремится уйти в коммерческую структуру или уехать за границу.
По официальной статистике, в 2000 году в науке были заняты 890,1 тысячи человек (в 1990 году в 2 с лишним раза больше - 1943,3 тысячи человек). Если же оценивать потенциал науки не по численности сотрудников, а по результатам, то есть по количеству зарегистрированных, особенно за рубежом, патентов, проданных, в том числе за рубеж, лицензий и публикаций в престижных международных изданиях, то окажется, что мы уступаем наиболее развитым странам в десятки, а то и в сотни раз. В США, например, в 1998 году в науке были заняты 12,5 миллиона человек, из них - 505 тысяч докторов наук. Выходцев из стран СНГ среди них не более 5%, причем многие выросли, учились и получили ученые степени там, а не здесь. Таким образом, утверждать, что Запад живет за счет нашего научно-интеллектуального потенциала, было бы неправильно, а вот оценить его реальное состояние и перспективы стоит.
НАУЧНО-ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ И НАУЧНО-ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ
Бытует мнение, что, несмотря на все трудности и потери, старение и отток кадров из науки, у нас все же сохраняется научно-интеллектуальный потенциал, который позволяет России оставаться в ряду ведущих держав мира, а наши научные и технологические разработки до сих пор привлекательны для зарубежных и отечественных инвесторов, правда, инвестиции мизерны.
На самом деле, чтобы наша продукция завоевала внутренний и внешний рынок, она должна качественно превосходить продукцию конкурентов. Но качество продукции напрямую зависит от технологии, а современные, прежде всего высокие технологии (как раз они наиболее рентабельны) - от уровня научных исследований и технологических разработок. В свою очередь, их качество тем выше, чем выше квалификация ученых и инженеров, а ее уровень зависит от всей системы образования, особенно высшего.
Если говорить о научно-технологическом потенциале, то это понятие включает не только ученых. Его составляющие еще и приборно-экспериментальный парк, доступ к информации и ее полнота, система управления и поддержки науки, а также вся инфраструктура, обеспечивающая опережающее развитие науки и информационного сектора. Без них ни технологии, ни экономика просто не могут быть работоспособными.
Очень важный вопрос - подготовка специалистов в вузах. Попытаемся разобраться как их готовят на примере наиболее быстро развивающихся секторов современной науки, к которым относятся медико-биологические исследования, исследования в сфере информационных технологий и создания новых материалов. По данным последнего, изданного в США в 2000 году справочника "Science and engineering indicators", в 1998 году расходы только на эти направления были сопоставимы с расходами на оборону и превосходи ли расходы на космические исследования. Всего на развитие науки в США было затрачено 220,6 миллиарда долларов, из них две трети (167 миллиардов долларов) - за счет корпоративного и частного секторов. Значительная часть этих гигантских средств пошла на медико-биологические и особенно биотехнологические исследования. Значит, они были в высшей степени рентабельны, поскольку деньги в корпоративном и частном секторах тратят только на то, что приносит прибыль. Благодаря внедрению результатов этих исследований улучшились здравоохранение, состояние окружающей среды, увеличилась продуктивность сельского хозяйства.
В 2000 году специалисты Томского государственного университета совместно с учеными Центра ИСТИНА и нескольких ведущих вузов России исследовали качество подготовки биологов в российских вузах. Ученые пришли к выводу, что в классических университетах преподают в основном традиционные биологические дисциплины. Ботаника, зоология, физиология человека и животных есть в 100% вузов, физиология растений - в 72%, а такие предметы, как биохимия, генетика, микробиология, почвоведение - только в 55% вузов, экология - в 45% вузов. В то же время современные дисциплины: биотехнологию растений, физико-химическую биологию, электронную микроскопию - преподают лишь в 9% вузов. Таким образом, по самым важным и перспективным направлениям биологической науки студентов готовят менее чем в 10% классических университетов. Есть, конечно, исключения. Например, МГУ им. Ломоносова и особенно Пущинский государственный университет, работающий на базе академгородка, выпускают только магистров, аспирантов и докторантов, причем соотношение учащихся и научных руководителей в нем - примерно 1:1.
Такие исключения подчеркивают, что студенты-биологи могут получить профессиональную подготовку на уровне начала XXI века лишь в считанных вузах, да и то небезупречную. Почему? Поясню на примере. Для решения проблем генной инженерии, использования технологии трансгенов в животноводстве и растениеводстве, синтеза новых лекарственных препаратов нужны современные суперкомпьютеры. В США, Японии, странах Евросоюза они есть - это мощные ЭВМ производительностью не менее 1 терафлоп (1 триллион операций в секунду). В университете Сент-Луиса уже два года назад студенты имели доступ к суперкомпьютеру мощностью 3,8 терафлоп. Сегодня производительность самых мощных суперкомпьютеров достигла 12 терафлоп, а в 2004 году собираются выпустить суперкомпьютер мощностью 100 терафлоп. В России же таких машин нет, лучшие наши суперкомпьютерные центры работают на ЭВМ значительно меньшей мощности. Правда, нынешним летом российские специалисты объявили о создании отечественного суперкомпьютера производительностью 1 терафлоп.
Наше отставание в информационных технологиях имеет прямое отношение к подготовке будущих интеллектуальных кадров России, в том числе и биологов, поскольку компьютерный синтез, например, молекул, генов, расшифровка генома человека, животных и растений могут дать реальный эффект лишь на базе самых мощных вычислительных систем.
Наконец, еще один интересный факт. Томские исследователи выборочно опросили преподавателей биологических факультетов вузов и установили, что лишь 9% из них более или менее регулярно пользуются Интернетом. При хроническом дефиците научной информации, получаемой в традиционной форме, не иметь доступа к Интернету или не уметь пользоваться его ресурсами означает только одно - нарастающее отставание в биологических, биотехнологических, генно-инженерных и прочих исследованиях и отсутствие совершенно необходимых в науке международных связей.
Нынешние студенты даже на самых передовых биологических факультетах получают подготовку на уровне 70-80-х годов прошлого века, хотя в жизнь они вступают уже в XXI веке. Что касается научно-исследовательских институтов, то только примерно 35 биологических НИИ РАН имеют более или менее современное оборудование, и поэтому только там проводятся исследования на передовом уровне. Участвовать в них могут лишь немногие студенты нескольких университетов и Образовательного центра РАН (создан в рамках программы "Интеграция науки и образования" и имеет статус университета), получающие подготовку на базе академических НИИ.
Другой пример. Первое место среди высоких технологий занимает авиакосмическая отрасль. В ней задействовано все: компьютеры, современные системы управления, точное приборостроение, двигателе- и ракетостроение и т. д. Хотя Россия занимает в этой отрасли достаточно прочные позиции, отставание заметно и здесь. Касается оно в немалой степени и авиационных вузов страны. Участвовавшие в наших исследованиях специалисты Технологического университета МАИ назвали несколько самых болезненных проблем, связанных с подготовкой кадров для авиакосмической отрасли. По их мнению, уровень подготовки преподавателей прикладных кафедр (проектно-конструкторских, технологических, расчетных) в области современных информационных технологий все еще низок. Это во многом объясняется отсутствием притока молодых преподавательских кадров. Стареющий профессорско-преподавательский состав не в состоянии интенсивно осваивать постоянно совершенствующиеся программные продукты не только из-за пробелов в компьютерной подготовке, но и из-за нехватки современных технических средств и программно-информационных комплексов и, что далеко немаловажно, из-за отсутствия материальных стимулов.
Еще одна важная отрасль - химическая. Сегодня химия немыслима без научных исследований и высокотехнологичных производственных систем. В самом деле, химия - это новые строительные материалы, лекарства, удобрения, лаки и краски, синтез материалов с заданными свойствами, сверхтвердых материалов, пленок и абразивов для приборо- и машиностроения, переработка энергоносителей, создание буровых агрегатов и т. д.
Каково же положение в химической промышленности и особенно в сфере прикладных экспериментальных исследований? Для каких отраслей мы готовим специалистов - химиков? Где и как они будут "химичить"?
Ученые Ярославского технологического университета, изучавшие этот вопрос совместно со специалистами Центра ИСТИНА, приводят такие сведения: сегодня на долю всей российской химической промышленности приходится около 2% мирового производства химической продукции. Это лишь 10% объема химического производства США и не более 50-75% объема химического производства таких стран, как Франция, Великобритания или Италия. Что же касается прикладных и экспериментальных исследований, особенно в вузах, то картина такова: к 2000 году в России было выполнено всего 11 научно-исследовательских работ, а число экспериментальных разработок упало практически до нуля при полном отсутствии финансирования. Технологии, используемые в химической отрасли, устарели по сравнению с технологиями развитых промышленных стран, где они обновляются каждые 7-8 лет. У нас даже крупные заводы, например по производству удобрений, получившие большую долю инвестиций, работают без модернизации в среднем 18 лет, а в целом по отрасли оборудование и технологии обновляются через 13-26 лет. Для сравнения: средний возраст химических заводов США составляет шесть лет.
МЕСТО И РОЛЬ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Главный генератор фундаментальных исследований в нашей стране - Российская академия наук, но в ее более или менее сносно оборудованных институтах работают всего около 90 тысяч сотрудников (вместе с обслуживающим персоналом), остальные (более 650 тысяч человек) трудятся в НИИ и вузах. Там тоже проводятся фундаментальные исследования. По данным Минобразования РФ, в 1999 году в 317 вузах их было выполнено около 5 тысяч. Средние бюджетные затраты на одно фундаментальное исследование - 34 214 рублей. Если учесть, что сюда входит приобретение оборудования и объектов исследования, затраты на электроэнергию, накладные расходы и т. д., то на зарплату остается всего от 30 до 40%. Нетрудно подсчитать, что если в фундаментальном исследовании участвуют хотя бы 2-3 научных сотрудника или преподавателя, то они могут рассчитывать на прибавку к заработной плате в лучшем случае 400-500 рублей в месяц.
Что касается заинтересованности студентов в научных исследованиях, то она держится скорее на энтузиазме, а не на материальном интересе, а энтузиастов в наши дни совсем немного. При этом тематика вузовских исследований очень традиционна и далека от нынешних проблем. В 1999 году в вузах провели 561 исследование по физике, а по биотехнологии - всего 8. Так было тридцать лет назад, но никак не должно быть сегодня. Кроме того, фундаментальные исследования стоят миллионы, а то и десятки миллионов долларов - с помощью проволочек, консервных банок и прочих самодельных приспособлений их уже давным-давно не проводят.
Разумеется, есть дополнительные источники финансирования. В 1999 году 56% научных исследований в вузах финансировались за счет хозрасчетных работ, но они не были фундаментальными и не могли радикально решить проблему формирования нового кадрового потенциала. Руководители наиболее престижных вузов, получающих заказы на научно-исследовательские работы от коммерческих клиентов или зарубежных фирм, понимая, насколько нужна в науке "свежая кровь", начали в последние годы доплачивать тем аспирантам и докторантам, кого они хотели бы оставить в вузе на исследовательской или преподавательской работе, закупать новое оборудование. Но такие возможности есть лишь у очень немногих университетов.
СТАВКА НА КРИТИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ
Понятие "критические технологии" впервые появилось в Америке. Так назвали перечень технологических направлений и разработок, которые в первую очередь поддерживало правительство США в интересах экономического и военного первенства. Их отбирали на основе чрезвычайно тщательной, сложной и многоступенчатой процедуры, включавшей экспертизу каждого пункта перечня финансистами и профессиональными учеными, политиками, бизнесменами, аналитиками, представителями Пентагона и ЦРУ, конгрессменами и сенаторами. Критические технологии тщательно изучали специалисты в сфере науковедения, науко- и ехнометрии.
Несколько лет назад Правительство России тоже утвердило подготовленный Министерством науки и технической политики (в 2000 году оно переименовано в Министерство промышленности, науки и технологий) список критических технологий из более 70 основных рубрик, каждая из которых включала несколько конкретных технологий. Их общее число превышало 250. Это гораздо больше, чем, например, в Англии - стране с очень высоким научным потенциалом. Ни по средствам, ни по кадрам, ни по оборудованию Россия не могла создать и реализовать такое количество технологий. Три года назад то же министерство подготовило новый перечень критических технологий, включающий 52 рубрики (до сих пор, кстати, не утвержденный правительством), но и он нам не по карману.
Чтобы представить истинное положение дел, приведу некоторые результаты выполненного Центром ИСТИНА анализа двух критических технологий из последнего перечня. Это иммунокоррекция (на Западе используют термин "иммунотерапия" или "иммуномодулирование") и синтез сверхтвердых материалов. Обе технологии опираются на серьезные фундаментальные исследования и нацелены на промышленное внедрение. Первая важна для поддержания здоровья человека, вторая - для радикальной модернизации многих промышленных производств, в том числе оборонных, гражданского приборо- и машиностроения, буровых установок и т. д.
Иммунокоррекция предполагает прежде всего создание новых лекарственных препаратов. Сюда относятся и технологии производства иммуностимуляторов для борьбы с аллергией, онкологическими заболеваниями, рядом простудных и вирусных инфекций и т. д. Оказалось, что при общем сходстве структуры исследования, проводившиеся в России, явно отстают. Например, в США по самому важному направлению - иммунотерапии дендритными клетками, успешно применяющейся при лечении онкологических заболеваний, число публикаций увеличилось за 10 лет более чем в 6 раз, а у нас по этой тематике публикаций не было. Я допускаю, что исследования у нас ведутся, но если они не зафиксированы в публикациях, патентах и лицензиях, то вряд ли имеют большое значение.
За последнее десятилетие Фармакологический комитет России зарегистрировал 17 отечественных иммуномодулирующих препаратов, 8 из них относятся к классу пептидов, которые сейчас почти не пользуются спросом на международном рынке. Что касается отечественных иммуноглобулинов, то их низкое качество заставляет удовлетворять спрос за счет препаратов зарубежного производства.
А вот некоторые результаты, относящиеся к другой критической технологии - синтезу сверхтвердых материалов. Исследования известного науковеда Ю. В. Грановского показали, что здесь есть "эффект внедрения": полученные российскими учеными результаты реализуются в конкретной продукции (абразивы, пленки и т. д.), выпускающейся отечественными предприятиями. Однако и здесь положение далеко не благополучное.
Особенно настораживает ситуация с патентованием научных открытий и изобретений в этой области. Некоторые патенты Института физики высоких давлений РАН, выданные в 2000 году, были заявлены еще в 1964, 1969, 1972, 1973, 1975 годах. Разумеется, виноваты в этом не ученые, а системы экспертизы и патентования. Сложилась парадоксальная картина: с одной стороны, результаты научных исследований признаются оригинальными, а с другой - они заведомо бесполезны, поскольку базируются на давно ушедших в прошлое технологических разработках. Эти открытия безнадежно устарели, и вряд ли лицензии на них будут пользоваться спросом.
Таково состояние нашего научно-технологического потенциала, если покопаться в его структуре не с дилетантских, а с науковедческих позиций. А ведь речь идет о наиболее важных, с точки зрения государства, критических технологиях.
НАУКА ДОЛЖНА БЫТЬ ВЫГОДНА ТЕМ, КТО ЕЕ СОЗДАЕТ
Еще в XVII веке английский философ Томас Гоббс писал, что людьми двигает выгода. Через 200 лет Карл Маркс, развивая эту мысль, утверждал, что история есть не что иное, как деятельность людей, преследующих свои цели. Если та или иная деятельность не выгодна (в данном случае речь идет о науке, об ученых, разработчиках современных технологий), то нечего ожидать, что в науку пойдут наиболее талантливые, первоклассно подготовленные молодые ученые, которые почти даром и при отсутствии подобающей инфраструктуры будут двигать ее вперед.
Сегодня ученые говорят, что им невыгодно патентовать результаты своих исследований в России. Они оказываются собственностью НИИ и шире - государства. Но у государства, как известно, средств на их внедрение почти нет. Если новые разработки все же доходят до стадии промышленного производства, то их авторы в лучшем случае получают премию 500 рублей, а то и вовсе ничего. Гораздо выгоднее положить документацию и опытные образцы в портфель и слетать в какую-нибудь высокоразвитую страну, где труд ученых ценится иначе. "Если своим, - сказал мне один зарубежный бизнесмен, - мы заплатили бы за определенную научную работу 250-300 тысяч долларов, то вашим заплатим за нее же 25 тысяч долларов. Согласитесь, что это лучше, чем 500 рублей".
Пока интеллектуальная собственность не будет принадлежать тому, кто ее создает, пока ученые не начнут получать от нее прямую выгоду, пока не внесут радикальные изменения по этому вопросу в наше несовершенное законодательство, на прогресс науки и технологии, на развитие научно-технологического потенциала, а следовательно, и на подъем экономики в нашей стране надеяться бессмысленно. Если положение не изменится, государство может остаться без современных технологий, а значит, и без конкурентоспособной продукции. Так что в условиях рыночной экономики выгода - не позор, а важнейший стимул общественного и экономического развития.
РЫВОК В БУДУЩЕЕ ЕЩЕ ВОЗМОЖЕН
Что же можно и нужно делать для того, чтобы наука, которая еще сохранилась в нашей стране, начала развиваться и стала мощным фактором роста экономики и совершенствования социальной сферы?
Во-первых, необходимо, не откладывая ни на год, ни даже на полгода, радикально повысить качество подготовки хотя бы той части студентов, аспирантов и докторантов, которая готова остаться в отечественной науке.
Во-вторых, сосредоточить крайне ограниченные финансовые ресурсы, выделяемые на развитие науки и образования, на нескольких приоритетных направлениях и критических технологиях, ориентированных исключительно на подъем отечественной экономики, социальной сферы и государственные нужды.
В-третьих, в государственных НИИ и вузах направить основные финансовые, кадровые, информационные и технические ресурсы на те проекты, которые могут дать действительно новые результаты, а не распылять средства по многим тысячам псевдофундаментальных научных тем.
В-четвертых, пора создавать на базе лучших высших учебных заведений федеральные исследовательские университеты, отвечающие самым высоким международным стандартам в сфере научной инфраструктуры (информация, экспериментальное оборудование, современные сетевые коммуникации и информационные технологии). В них будут готовить первоклассных молодых специалистов для работы в отечественной академической и отраслевой науке и высшей школе.
В-пятых, пора на государственном уровне принять решение о создании научно-технологических и образовательных консорциумов, которые объединят исследовательские университеты, передовые НИИ и промышленные предприятия. Их деятельность должна быть ориентирована на научные исследования, инновации и радикальную технологическую модернизацию. Это позволит нам выпускать высококачественную, постоянно обновляющуюся, конкурентоспособную продукцию.
В-шестых, в самые сжатые сроки решением правительства нужно поручить Минпромнауки, Минобразования, другим министерствам, ведомствам и администрации регионов, где есть государственные вузы и НИИ, приступить к выработке законодательных инициатив по вопросам интеллектуальной собственности, улучшения процессов патентования, научного маркетинга, научно-образовательного менеджмента. Нужно законодательно закрепить возможность резкого (постадийного) повышения заработной платы ученых, начиная в первую очередь с государственных научных академий (РАН, РАМН, РАСХН), государственных научно-технических центров и исследовательских университетов.
Наконец, в-седьмых, необходимо срочно принять новый перечень критических технологий. Он должен содержать не более 12-15 основных позиций, ориентированных в первую очередь на интересы общества. Именно их и должно сформулировать государство, подключив к этой работе, например, Министерство промышленности, науки и технологий, Министерство образования, Российскую академию наук и государственные отраслевые академии.
Естественно, выработанные таким образом представления о критических технологиях, с одной стороны, должны опираться на фундаментальные достижения современной науки, а с другой - учитывать специфику страны. Например, для крохотного княжества Лихтенштейн, обладающего сетью первоклассных дорог и высокоразвитым транспортным сервисом, транспортные технологии давно не являются критическими. Что касается России, страны с огромной территорией, разбросанными населенными пунктами и сложными климатическими условиями, то для нее создание новейших транспортных технологий (воздушных, наземных и водных) - действительно решающий вопрос с экономической, социальной, оборонной, экологической и даже геополитической точек зрения, ведь наша страна может связать главной магистралью Европу и Тихоокеанский регион.
Учитывая достижения науки, специфику России и ограниченность ее финансовых и иных ресурсов, можно предложить очень краткий перечень действительно критических технологий, которые дадут быстрый и ощутимый результат и обеспечат устойчивое развитие и рост благосостояния людей.
К критическим следует отнести:
Энергетические технологии: атомную энергетику, включая переработку радиоактивных отходов, и глубокую модернизацию традиционных теплоэнергетических ресурсов. Без этого страна может вымерзнуть, а промышленность, сельское хозяйство и города остаться без электричества;
Транспортные технологии. Для России современные дешевые, надежные, эргономичные транспортные средства - важнейшее условие социального и экономического развития;
Информационные технологии. Без современных средств информатизации и связи управление, развитие производства, науки и образования, даже простое человеческое общение будут просто невозможны;
Биотехнологические исследования и технологии. Только их стремительное развитие позволит создать современное рентабельное сельское хозяйство, конкурентоспособные пищевые отрасли, поднять на уровень требований XXI века фармакологию, медицину и здравоохранение;
Экологические технологии. Особенно это касается городского хозяйства, поскольку в городах сегодня проживает до 80% населения;
Рациональное природопользование и геологоразведку. Если эти технологии не будут модернизированы, страна останется без сырьевых ресурсов;
Машиностроение и приборостроение как основу промышленности и сельского хозяйства;
Целый комплекс технологий для легкой промышленности и производства бытовых товаров, а также для жилищного и дорожного строительства. Без них говорить о благосостоянии и социальном благополучии населения совершенно бессмысленно.
Если такие рекомендации будут приняты и мы начнем финансировать не вообще приоритетные направления и критические технологии, а только те, которые реально необходимы обществу, то не только решим сегодняшние проблемы России, но и построим трамплин для прыжка в будущее.
"Наука и жизнь" о развитии науки, технологии и образования
Алферов Ж., акад. РАН. - № 3, 2000 г.
Алферов Ж., акад. РАН. - № 4, 2001 г.
Белоконева О. - № 1, 2001 г.
Воеводин В. Суперкомпьютеры: вчера, сегодня, завтра. - № 5, 2000 г.
Глеба Ю., акад. НАНУ. Еще раз о биотехнологии, но больше о том, как нам выйти в мир. - № 4, 2000 г.
Патон Б., президент НАНУ, акад. РАН. Сварка и родственные технологии в XXI веке. - № 6, 2000 г.
Результаты опроса по распространенности научных заблуждений среди россиян и сравнил эти данные с опросом 2007 года. Так, больше половины (55% сейчас, 57% в 2007 году) россиян считают, что радиоактивность является «делом рук человеческих». Если четыре года назад ровно четверть опрошенных считали, что пол ребенка определяют гены матери, то сейчас число сторонников этого мнения уменьшилось до 20%. Но в отношении классического примера научного заблуждения, которое заключается во мнении, что , ситуация в России ухудшилась. В 2007 году сторонниками геоцентризма были 28% опрошенных, сейчас — почти треть: 32%.
Утверждение, что каждый третий россиянин считает, что Солнце вращается вокруг Земли, выглядит, вне всяких сомнений, пугающе. Но, как это ни покажется странным, за границей ситуация вполне сравнимая.
Правда, в ЕС последний подобный опрос проводился довольно давно, в 2005 году, но, согласно ему, 29% жителей считают верным то, что Солнце вращается вокруг Земли. В США 2008 году о том, что на самом деле Земля вращается вокруг Солнца, знали 72 процента населения. Выше цифры только у Китая (2007 год, 78%) и Южной Кореи (2004 год, 86%).
Есть и позитивный пример : если только 26 процентов россиян считают, что лазер работает, фокусируя звуковые волны, то в ЕС и США этого неверного утверждения придерживается почти половина населения: 47 и 49 процентов соответственно.
Но утешаться тем, что россияне, в отличие от жителей «западного» мира, больше знают о лазерах, было бы абсолютно неправильно. Факты, подобные тем, что используются в опросах на тему степени научных заблуждений населения, каждый человек узнает, в первую очередь, учась в школе.
А в том, что сейчас в среднем уровень образования в России падает (что автоматически влечет за собой проблемы во всей стране, а не только в науке), нет никаких сомнений.
В частности, об этом «Газете.Ru» в прошлом году Эдуард Кругляков : «Сегодня мы набираем студентов, значительная часть которых не в состоянии воспринять университетские курсы — так их научили в школе». Сергей Попруженко, преподающий в , о своей статье в Science про новые методы исследования наноструктур, отметил, что у нынешних студентов очень слабая школьная подготовка, и заявил, что «нужно решать проблему в целом, в масштабе страны, начиная с восстановления надлежащего уровня подготовки в средней школе».
В настоящее время в России бурно обсуждается законопроект «Об образовании», в случае подписания которого из школьной обязательной программы будут исключены математика, русский язык и литература, что вызвало бурное возмущение общественности. Учителя и ученые активно подписывают открытое письмо в адрес президента и премьер-министра, которые должны «наложить вето на радикальное перекраивание школьной программы и перевод в статус предметов по выбору ее главных дисциплин». На данный момент свои подписи поставили более 22 тысяч человек, при этом сбор подписей продолжается.
Велика вероятность, что этот законопроект, несмотря на «перестарались» , будет принят в ближайшее время с минимальными поправками.
Но глава Минобрнауки Андрей , выступая на минувшей неделе в и на встрече с журналистами, заявил, что образовательные стандарты, о которых идет речь в законопроекте, должны пройти предварительную апробацию и повсеместно будут реализованы не раньше 2020 года. Особо министр подчеркнул, что закон будет принят лишь после того, как «получит широкую общественную поддержку».
Это заявление является одним из многих недавних заявлений, которые могли бы стать поводом для «сдержанного оптимизма» относительно перспектив образования и науки в России.
Другим «сдержанно оптимистичным» заявлением стало обещание ректора МГУ решить в ближайшие дни проблему с госзакупками в . Так же как и заявление Фурсенко о возможном скором изменении закона о госзакупках для того, чтобы улучшить ситуацию в тех случаях, когда речь идет о покупке оборудования для научных исследований.
В День науки о радужных перспективах науки в России слово сказал и президент Медведев. Сначала он написал в своем твиттере: «Вручил премии молодым ученым. Хорошо пообщались. Будем и дальше развивать грантовую поддержку и решать квартирный вопрос».
После этого он выступил в Политехническом музее на открытии первого всероссийского «Фестиваля науки», где заявил, что
объявленная в стране «модернизация неспособна решить никакие задачи, если не вкладываться в фундаментальную науку».
За минувший год отечественная наука не совершила качественного прорыва на мировом уровне, но и не сдала еще больше по сравнению с «советскими временами» своих позиций.
Чтобы в очередной раз не писать, что бюджет РАН сопоставим с уровнем финансирования среднего американского университета, а по количеству научных публикаций доля России уменьшается и до Китая с США очень далеко, осторожно заметим, что пока еще есть шансы улучшить ситуацию в российской науке в ближайшее время.
Действительно, для науки в России сейчас наступает «час икс». Например, в минувшем году со стороны государства был и позитивный момент в виде выделения немалых денег на научные исследования в вузах («мегагранты»). Это начинание одобрительно было встречено зарубежным научным сообществом, может получить развитие. Если в ближайшее время проблемы с закупками научного оборудования действительно будут решены, появятся новые грантовые программы, а обещанные молодым сотрудникам РАН 5000 квартир будут предоставлены, и в них будут жить действительно ученые, то это положительно скажется для российской науки в ближайшие несколько лет. А если вдруг будет создан грамотный законопроект «Об образовании», который получит поддержку общественности, это через несколько лет позволит увеличить приток молодых кадров в российскую науку.
Если ничего из вышеперечисленного не произойдет и все «оптимистичные» заявления окажутся не более чем пустыми словами, тогда талантливые ученые, которые еще работают в России, точно уедут за границу.
Разговоры о низком финансировании РАН, необходимости ее реформирования, о современных позициях ведущих российских вузов в мировых рейтингах и индексах цитируемости отечественных журналов перестанут быть актуальными, потому что они не будут никого интересовать. Потому что в России не останется никого из тех, кто был вынужден проводить здесь научные исследования исключительно за счет своего энтузиазма.
