И. М. Фильштинский

АРАБСКАЯ ПОЭЗИЯ СРЕДНИХ ВЕКОВ

(Арабская поэзия средних веков. - М., 1975. - С. 697-717)

Необычна судьба арабской средневековой поэзии. Ее основу составляет поэтическая традиция, созданная в древности кочевниками-бедуинами Аравийского полуострова, а впоследствии, после возникновения в VII веке ислама и образования арабо-мусульманской империи (халифата), ставшая достоянием арабизированных и исламизированных народов Азии и Африки, которые восприняли ее у арабов-завоевателей. На протяжении тысячелетия, с VIII но XVIII век, жители Аравийского полуострова, Ирака, Сирии, Египта, стран Магриба (Северной Африки) и мусульманской Испании (до изгнания арабов из Испании в конце XV века) творили поэзию, следуя древнеарабским поэтическим канонам. Создавалась и распадалась империя, изменялись политические границы отдельных арабских провинций, сменяли друг друга правящие династии, приходили новые завоеватели, а поэты продолжали рассматривать произведения своих бедуинских языческих предшественников как непревзойденный образец, подражать им в выборе тем, стиле и композиции. Подобное отношение к древней поэзии было не только следствием известного консерватизма вкусов. Средневековые арабские придворные панегиристы, живя в больших городах халифата, представляли себе жизнь кочевников лишь понаслышке, идеализировали "героический" доисламский период, и древняя поэзия была для них непреложным источником этических и эстетических идеалов.

В условиях суровой природы пустыни, с ее дневным зноем, ночной стужей, песчаными бурями, хищниками, с постоянной нехваткой питьевой воды и пастбищ, жизнь кочевых племен древней Аравии протекала в непрерывной борьбе за существование. Не менее напряженной была и социальная борьба: повседневно совершались набеги, сопровождавшиеся угоном скота, а иногда и угоном в плен женщин и детей; в борьбе за пастбища и источники воды или в силу обычая кровной мести - основного способа регулирования внутриплеменных и межплеменных взаимоотношении - происходили кровавые столкновения, а иногда и многолетние войны между племенами и союзами племен. Племя было единственной гарантией безопасности бедуина, изгнание из племени считалось тягчайшим наказанием и величайшим несчастном, а преданность сородичам почиталась как первая и основная добродетель, порождая обостренное чувство племенной чести и племенного патриотизма.

Древняя устная лиро-эпическая поэзия первоначально, вероятно, была связана с обрядово-магической практикой бедуинских племен, в которых поэт (слово "шаир" - "поэт" первоначально означало "ведун") занимал почетное место: ему приписывалась способность произносить магические заклинания и находить в пустыне источники воды, он был "историографом" племени, защитником его чести в межплеменных спорах, блюстителем законов и устоев. Согласно преданиям, всякий доблестный воин, вступая в поединок с врагом, произносил "богатырскую похвальбу" - стихотворение, в котором восхвалял свою храбрость и другие бедуинские добродетели, всячески превозносил соплеменников и порочил врага, а его противник отвечал ему тем же, часто сохраняя при этом тот же поэтический размер и рифму. Эти восхваления и поношения, так же как и заплачки - траурные песни, в которых родственники, главным образом женщины, оплакивали доблестного воина, перечисляли его подвиги и призывали к мести, - были, по-видимому, древнейшими поэтическими жанрами.

До нас дошли ужо сравнительно зрелые образцы древнеарабской поэзии, созданные с конца V по середину VII века и записанные средневековыми филологами Куфы и Басры во второй половине VIII века. Тогда же сложилась основная композиционная форма арабской поэзии, знаменитая "касыда" - небольшая поэма, из 80-120 стихотворных строк - бейтов; создание касыды традиция приписывает прославленному доисламскому поэту VI века Имруулькайсу. Касыда состоит из нескольких поэтических кусков, представляющих собой разные жанровые формы и не связанных ни сюжетно, ни стилистически, но в сознании бедуинского слушателя образующих стройную картину. Всякая касыда должна была начинаться лирическим вступлением: поэт проезжает по аравийской степи мимо того места, где некогда было становище и где он встречался со своей возлюбленной, а сейчас видны лишь следы кочевья; он предлагает своим спутникам остановиться и, предаваясь воспоминаниям о свидании с возлюбленной, описывает далекую ныне красавицу. Затем перед воображением поэта один за другим проходят излюбленные "сюжеты": его верный спутник - прекрасная верховая верблюдица или резвый скакун, пустыня с ее скудной растительностью и хищными зверями, усыпанное звездами небо, гроза с проливным дождем, когда потоки воды сметают все на своем пути. Иногда поэт прерывает эти описания, чтобы пожаловаться на дневной жар, во время которого воздух так горяч, что кажется, будто раскаленные иголки пляшут над землей (Имруулькайс), на ночной холод, когда, чтобы согреться, бедуинский воин вынужден сжигать свой лук и стрелы (Тарафа), на трудности пути, а порой высказывает ряд сентенции о недолговечности жизни и переменчивости судьбы. После лирического зачина или в конце касыды поэт развивает ее основную тему: прославляет себя и свое племя, осмеивает врагов, описывает победоносные войны и сражения, в которых отличился он сам или его соплеменники. В качестве "лирического героя" касыды перед слушателем возникает образ идеального бедуинского воина, беззаветно преданного своему племени и ненавидящего его врагов, с его своеобразной полугероической, полуразбойничьей этикой, с его органической близостью к аравийской природе, "сращенностью" с ней. Природа для него - и предмет лирических описаний, и источник образов. Жизнь диких животных пустыни, их нравы и повадки хорошо ему известны и очень напоминают ему человеческие. С животными он общается "на равных", приписывает им свои мысли и чувства, с гордостью рассказывает о своих победах над ними: смелостью он превосходит самых страшных хищников, выносливостью - голодного дикого осла или волка, быстротой бега - длинноногого страуса... Бедуинский поэт не стремился поразить своих слушателей оригинальностью мысли или смелостью фантазии, он лишь старался с максимальной точностью описать событие, явление природы или конкретный предмет. Мир представлялся ему неизменным, поэтому картина мира в касыде всегда статична: это нанизанные в определенном порядке постоянные ситуации и картины; задача поэта сводится лишь к тому, чтобы сделать их описания максимально выразительными. Эти описания, строившиеся при помощи различных поэтических фигур, которыми поэт, строго придерживаясь традиционной канвы, "расшивал" свою касыду, и составляют прелесть доисламских поэм. В древней поэзии бытовала и другая стихотворная форма - "кыта" - короткое стихотворение, из восьми - двенадцати строк с единым содержанием: например, заплачки, а также "самовосхваления" и "поношения" во время поэтических перебранок. К VI - VII векам долгая традиция выработала у арабов богатую просодию, ритмы которой могли разнообразиться благодаря использованию различных поэтических метров. Древнеарабский стих строился по определенной схеме: из комбинаций открытых и закрытых слогов образовывались стопы, сочетание двух или трех стоп составляло полустишие, а два полустишия с обязательной цезурой посредине давали стих (бейт). В зависимости от чередования долгих и кратких слогов средневековая арабская поэзия знает шестнадцать стихотворных размеров, большая часть которых была известна уже в древности. Арабское классическое стихотворение - как правило, монорим (кроме некоторых форм - например, в пришедшей из Испании строфической поэзии). Независимо от длины касыды единая рифма выдерживается на протяжении всей поэмы. Поэтому арабские стихотворения, не имевшие особых названий, часто именуются по рифме (например, "Ламия" - стихотворение, все бейты которого рифмуются на согласную "лам", "Нуния" - на "нун", и т. д.). Средневековые комментаторы и филологи выделили из огромного числа доисламских поэтических произведений (в трудах филологов упоминается не менее ста имен древних поэтов) семь поэм-касыд, которые они считали непревзойденными шедеврами. Эти поэмы получили наименование "муаллак" (буквально: "нанизанные", подобно жемчужинам в ожерелье). Легенда повествует, будто авторов их чествовали во время ежегодных ярмарок в Указе (оазис около Таифа), а тексты муаллак якобы вывешивались перед входом в языческий храм. Авторами муаллак были семь прославленных бедуинских поэтов - Имруулькайс, Тарафа, Зухайр, Антара, Лабид, аль-Харис ибн Хиллиза и Амр ибн Кульсум. Более или менее достоверные описания их жизни содержатся в трудах и антологиях средневековых филологов. Древнеарабская лирика еще не знает индивидуального авторского "я". Однако, при всем единообразии тем, общности композиции и образного языка, каждая муаллака все же отмечена индивидуальными особенностями таланта ее создателя. Так, у Тарафы и Антары особенно мощно звучат героические мотивы, в то время как Зухайр больше склонен к дидактическим размышлениям; эпико-повествовательный элемент полнее всего развит у Амра ибн Кульсума и аль-Хариса ибн Хиллиза, а любовная тема - у Имруулькайса и Антары. Картины природы занимают большое место во всех муаллаках, но особенно выделяются как мастера пейзажной лирики Имруулькайс и Лабид. Лабиду же принадлежит никем из древних арабских поэтов не превзойденное по своей живости и достоверности описание охоты. Природа в муаллаках живет в неразрывной связи с настроением поэта, которое передается посредством психологического параллелизма: дождь в засушливой пустыне соответствует чувству радости или радостного ожидания, палящее полуденное солнце или бесконечно длящаяся холодная ночь, "потягивающаяся", подобно хищному зверю, служит параллелью безысходной грусти и т. д. Образы природы дают материал для многочисленных сравнений, в которых преобладают устойчивые постоянные эпитеты: возлюбленная - антилопа или газель, девушка - солнце, светильник во мраке, щедрость - обильный дождь, скупость - засуха. Поэт видит то, что описывает, его образное мышление конкретно-изобразительно. Лиро-эпическому герою бедуинской поэзии свойственна бурная эмоциональность: он мгновенно переходит от грусти к восторженному описанию природы, от лирического тона к боевой ярости. Эта резкая смена настроений и ситуаций создает фрагментарность и раздробленность касыды и вместе с тем придает поэтическому повествованию своеобразную динамичность и контрастность. Повествуя об эпическом событии, бедуинский поэт стремится к "точности" (указывает место, где происходило сражение или находилось становище), однако отступает от элементарного правдоподобия, бесконечно гиперболизируя свои подвиги и могущество своего племени. Доисламская поэзия - замечательный памятник древнеарабской культуры. Ее особое обаяние - в свежести первооткровения, в естественности, органичности образного мышления и эмоционально-духовного склада ее создателей, в непосредственности их впечатлений и чувств. Поэтому нормативная роль языческой поэтической традиции в арабской культуре последующих столетий эстетически оправдана. VII и VIII века - эпоха решительных перемен в судьбах народов Азии и Африки. Распространившаяся в течение двух десятилетий по Аравийскому полуострову новая религия - ислам (Мухаммад выступил со своими проповедями в начале второго десятилетия VII века, а к 630 году большинство язычников-бедуинов Аравии уже было обращено в новую веру) - была в результате арабских завоеваний воспринята покоренными пародами халифата. Жители Сирии, Ирака, Египта, Северной Африки и частично Испании были исламизированы и арабизированы, восприняли язык завоевателей и стали (как и жители многих исламизированных, но не арабизированных областей Ирана, Средней Азии и Кавказа) активно участвовать в создании арабо-мусульманской синкретической культуры. Произошло перемещение арабских культурных центров. Если в период возникновения ислама центрами культурной жизни мусульманской общины были Мекка и Медина в Аравии, то при преемниках Мухаммада, халифах из династии Омейядов (661-750) и Аббасидов (750-1258), такими центрами стали древние, а также основанные завоевателями города Сирии и Ирака. В первое столетие ислама в омейядскую столицу Дамаск, а также в ставки арабских завоевателей Куфу и Басру приезжали из Аравии поэты, дабы прославить халифа и его эмиров, а заодно воспеть свое племя и высмеять его врагов. Действуя по принципу "разделяй и властвуй", омейядские халифы всячески поощряли старинное племенное соперничество, которое вносило особый смысл в поэтические дуэли придворных панегиристов. Приверженцы враждующих политических группировок и религиозных направлении и сект также имели своих поэтов, защищавших соответствующую политическую или религиозную доктрину и бранивших ее противников. Для такой поэтической полемики вполне подходили традиционные древние жанры - восхваления и поношения. Отныне панегирик становится преобладающим жанром придворной поэзии. Грандиозные завоевательные походы отразились в тематике описательной части касыды, где к картинам аравийской природы и межплеменных стычек прибавились описания больших сражений, боевого оружия, осады крепостей и т. д. В поэзию проникают исламские этические представления: наряду с традиционными языческими афоризмами звучат мусульманские дидактические речения, встречаются прямые цитаты из Корана. Омейядские поэты вводят в касыду стилевые компоненты, связующие ее прежде разрозненные части. Знакомство арабов с культурой покоренных народов, особенно с культурой сасанидского Ирана, меняет образ жизни и внешний облик завоевателей, их интересы и художественные вкусы, что находит отражение и в поэзии, делает ее ярче, изысканнее, музыкальнее. Художественные средства становятся разнообразнее, в них ощущается больше фантазии и живого поэтического воображения. Вместе с тем перемещение литературных центров в резиденции халифов и их эмиров отрывает поэтов от природы пустыни и бедуинской среды, лишает их все еще обязательные описания аравийской природы былой непосредственности. Этот процесс поэтической трансформации шел медленно и завершился лишь во второй половине VIII века. До середины VIII века арабская поэзия создается почти исключительно аравитянами или выходцами из Аравии, перебравшимися ко двору. Поэтому творчество знаменитых придворных омейядских панегиристов аль-Ахталя, аль-Фараздана и Джарира остается в русле древнеарабских поэтических традиций. Прославляя своих покровителей за благочестие и ревностность в защите и распространении ислама, эти поэты приписывают им все бедуинские добродетели: храбрость, великодушие, щедрость. Они нападают на врагов Омейядов, всячески подчеркивают заслуги своих племен перед правящей династией, а во взаимных нападках и оскорблениях вспоминают доисламские межплеменные распри. Иной характер носила в это время поэзия на родине арабов, в городах и бедуинских становищах Аравии, где рядом с традиционной касыдой расцветает замечательная любовная лирика. Предание гласит, что умением слагать стихи грустного любовного содержания особенно прославились поэты хиджазского племени узра. В небольших стихотворениях поэты "узритской школы" воспевали целомудренную любовь несчастных влюбленных, разлученных злым роком. Узритская лирика проникнута чувством тоски и обреченности, покорностью перед неумолимой судьбой. В средневековых антологиях мы находим рассказы об узритских поэтах, чья судьба обычно неотделима от судьбы их возлюбленных. Такова одна из самых популярных пар: Кайс ибн аль-Мулаввах по прозвищу Маджнун ("Обезумевший от любви") и Лейла. По преданию, Кайс бежал в пустыню, потому что не смог жениться на Лейле, отданной сородичами замуж за бедуина из другого племени. Обезумевший от горя, бесцельно бродил он, общаясь лишь с дикими зверями, вспоминая Лейлу и сочиняя о своей несчастной любви грустные стихи. История трагической любви Лейлы и Маджнуна не менее популярна на Востоке, чем история Тристана и Изольды или Ромео и Джульетты в Европе. Иной была любовная лирика горожан Хиджаза, носившая, в отлично от печальной и целомудренной узритской лирики, радостный и чувственный характер. Среди мастеров хиджазской городской лирики более других прославился мединец Омар ибн Аби Рабиа, в своих стихах воспевавший прекрасных паломниц, а также знатных жительниц Мекки и Медины, высокомерных и пресыщенных жизнью. Омар ибн Аби Рабиа живописует внешний облик женщин своего времени, их характер и привычки, описывает любовные свидания. Он широко использует диалог, в котором можно уловить интонации знатных мединских и мекканских "дам" и "кавалеров", с их "куртуазностью", привычкой к праздности и кокетством. Омейядские поэты создали жанр газели - короткого стихотворения о любви. Эти стихи предназначались для пения под аккомпанемент музыкальных инструментов. И поныне идут споры о том, что послужило основой для создания этого жанра,- выделившееся из касыды лирическое вступление или все более влиявшая на арабскую поэзию любовная лирика древнего Ирана, песенная культура которого после арабских завоеваний была, вместе с потоком невольников, занесена в центры арабо-мусульманской культуры. Середина VIII века - переломный момент в политической и культурной жизни народов халифата. При Омейядах арабская империя достигла своих максимальных размеров, и при сменившей их династии Аббасидов ее границы оставались более или менее неизменными. Переход власти в руки Аббасидов не был простым династийным переворотом, он означал рост влияния обращенной в ислам аристократии, в первую очередь иранской, отчасти оттеснившей на второй план арабскую племенную знать. Мавля (так именовались вольноотпущенники из числа обращенных в ислам бывших иноверцев) начинают играть все большую роль и в культурной жизни халифата. К этому времени они уже достаточно хорошо овладели арабским языком, чтобы активно участвовать в культурном творчестве. Их деятельность способствует привнесению в арабо-мусульманскую культуру местных национальных традиций (иранской, сирийской и др.), в результате чего складывается богатая синкретическая культура - основа расцвета арабской литературы в VIII - XII веках. Первый этап "золотого века" арабской поэзии принято именовать "Обновлением". Инициаторами обновления арабской традиционной поэзии были выходцы из исламизированных персидских семей. Новое направление было связано с "шуубизмом", то есть с той политической борьбой, которую вела аристократия покоренных народов, в первую очередь исламизированных иранцев, за равные права с арабами-завоевателями. Первым поэтом нового направления был перс по происхождению Башшар ибн Бурд. Уроженец Басры, слепой от рождения, поэт много скитался по городам халифата, пока не стал придворным панегиристом багдадских халифов. Язвительные сатиры на высокопоставленных придворных и самого халифа навлекли на поэта гнев двора, и по приказу халифа он был засечен до смерти. В своих панегириках Башшар ибн Бурд в угоду придворным вкусам соблюдал традиционный канон; новаторство его проявляется в других жанрах: в сатирах, где он высмеивает дикарей-бедуинов и прославляет высокую культуру своих предков персов, и в газелях, где на смену традиционной любви к условной красавице бедуинке появляется конкретный образ возлюбленной и живое описание любовных переживаний. Вслед за Башшаром ибн Бурдом и другие поэты "Обновления" критически относились к древнеарабской поэтической традиции и поэтому широко вводили в нее новые идеи, темы и поэтические приемы. Наряду с "официальной" придворной поэзией (касыдой-панегириком) теперь создаются новью жанры, в которых отражается жизнь и настроения городских сословий. Возникновение особого жанра застольной поэзии, или "поэзии вина" (хамрийат), связано с именем Абу Нуваса. Сын персиянки, Абу Нувас также родился в Басре, где уже в молодью годы заработал репутацию пьяницы, распутника и богохульника (что отражено во многих новеллах "Тысячи и одной ночи"). Тем не менее поэт был принят при дворе Харун ар-Рашида и его преемников в качестве панегириста и в этом жанре оставался вполне традиционным поэтом. Но слава Абу Нуваса связана с его застольной лирикой, изобилующей описаниями вина, дружеских попоек, опьянения. Поэт издевается над традиционной идеализацией кочевого быта, прославляет радости городской жизни, призывает ловить минуту счастья, не омрачая ее мыслями о загробном возмездии. Другой поэт "Обновления", Абу-ль-Атахия, уроженец Куфы, создает жанр "зухдийат", лирику философско-аскетического содержания. В то время как Абу Нувас воспевает земные радости, Абу-ль-Атахия, наоборот, обличает развращенность и высокомерие правящих сословий, забвенно нравственных предписаний ислама и пророчествует всеобщую гибель. Аскетически-обличительная поэзия Абу-ль-Атахии и гедонистическая лирика Абу Нуваса - как бы две взаимодополняющие стороны кризисного мироощущения переломной эпохи. Поэзия "Обновления" богата картинами пышных придворных увеселений, кипучей и многообразной жизни городов, отодвинувшими на задний план традиционные описания покинутых становищ, пустыни, диких зверей и прочих аксессуаров бедуинской жизни. Заметную эволюцию переживает также образный строй поэзии. Традиционные метафоры и эпитеты, навеянные условиями кочевой жизни бедуинов, теперь сохраняются лишь в традиционных вступлениях к панегирикам. Поэты вводят новые образы, в которых отражается их собственный жизненный опыт и представление о прекрасном. Более того, они позволяют себе издеваться над традиционной бедуинской касыдой, начинающейся с оплакивания следов покинутого кочевья, высмеивают наивную сентиментальность лирической части касыды и скучные для горожанина описания жизни в пустыне. В середине IX века на фоне начавшегося распада империи и ослабления халифской власти возникает политическая и религиозная реакция. Волна репрессий обрушивается на все формы отклонения от официальной ортодоксии - на мусульманский рационализм, на шиизм, а заодно и на носителей шуубитской идеологии, ратовавших за равенство всех мусульман в халифате независимо от их происхождения и привносивших в ислам разнообразные ереси. В сфере поэзии эта реакция принимает форму своеобразного "классицизма". В консервативно настроенных кругах арабской интеллигенции пробуждается интерес к возрождению древнеарабских художественных традиций. Этот интерес стимулируется и властями, щедро вознаграждающими поэтов за выспренние традиционные панегирики. Критическому дегероизированному сознанию "Обновления" противопоставляются нравственные и художественные нормы древней поэзии. Вольный скептицизм гедонистической поэзии рассматривается как нечто чуждое высокому героическому духу арабской "античности", с ее цельностью и чистотой. В панегириках поэтов IX века все большее место занимают героические мотивы. Новый этап открывается творчеством двух прославленных поэтов, Абу Таммама и его ученика аль-Бухтури. Принявший ислам выходец из христианской греческой семьи, Абу Таммам первым объявил себя сторонником древних традиций. В качестве придворного панегириста аббасидских халифов он прославлял могущество арабо-мусульманского войска, его победы над византийцами и воспевал достоинства своих покровителей - храбрость, щедрость и т. д. Славу у потомков ему принесли замечательные описания сражений, умело вплетенные в его касыды-панегирики, а также удивительные картины природы, которая в его поэзии предстает перед читателем в особом, таинственном величии. Потомок арабов-завоевателей, аль-Бухтури, так же как и его старший современник Абу Таммам, был придворным панегиристом аббасидских халифов. Лучшее в его панегириках - это красочные, насыщенные сложными метафорами и олицетворениями картины природы и описания архитектурных сооружений, дворцов халифов и эмиров, по точности и наглядности не уступающие шедеврам этого жанра в стихах древнеарабских поэтов. Разумеется, у всех поэтов IX века, в том числе и у тех, кто стремился к возрождению старинных традиций, чувствуется веяние времени. Проникновение древнегреческой и эллинистической мысли в арабо-мусульманскую культуру пробудило у поэтов IX века интерес к осмыслению жизни, а дисциплинированное философскими штудиями художественное сознание помогало находить точные формулы для выражения сложных идей. Иранское влияние сделало поэтическое мышление более красочным и пластичным. Поэтому в героических касыдах-панегириках Абу Таммама и аль-Бухтури древнеарабские традиционные формы и бедуинские образы постоянно переплетаются с элементами нового стиля. Влияние нового стиля ощущается и в пристрастии к сложным поэтическим фигурам, в некоторой пышности речи, что в сочетании со старомодными бедуинскими образами порой звучит высокопарно. Расширяя и развивая содержание старинного жанра "описаний", поэты IX века создавали яркие изображения природы Ирака и Сирии, дворцов и мечетей, придворных увеселений, походов и сражений, и эти описания своей нарочитой усложненностью и метафоричностью значительно отличались от естественной простоты поэтических картин в древних касыдах. Вместе с тем удивительное формальное мастерство - совершенство деталей, точность рифмы, особое звучание стиха, создаваемое бесчисленными аллитерациями, игра слов, достигаемая умелым подбором и использованием в одном стихе нескольких слов одного корня (в арабском языке корень слова из трех согласных может бы использован для образования многих производных слов),- вызывало восторг современников и дало основание средневековым филологам высоко оценить творчество этих поэтов. Арабская поэзия IX века не сводится к "официальному" придворно-панегирическому направлению. Наряду с раболепствующими панегиристами были поэты, творчество которых условно можно назвать "критическим". Жили эти поэты трудно, и жизнь их часто кончалась трагически. Их враждебность к власти и царившим порядкам принимала форму то религиозной (обычно шиитской) оппозиции, то личных выпадов против правящей династии, то, наконец, подчеркнутого прославления культурных традиций и былой славы исламизированных народов. Но при этом характерно, что, какую бы общественную позицию ни занимали поэты, за рамки традиционной нормативной поэтики они не выходили и лишь по-иному использовали традиционные жанры, в основном "осмеяния", где позволяли себе ядовитые нападки на своих противников и даже на самого халифа и его приближенных. Разумеется, никакой социальном критики в их стихах но было: в обществе, где царила мусульманская ортодоксия, земная жизнь со всеми ее горестями и радостями представлялась предначертанной самим Аллахом, и смертному не дано было усомниться в божественном промысле, а тем более оспорить его. Самая яркая фигура в "критической" поэзии IX века - поэт-сатирик Ибн ap-Руми. Воспитанный в недогматических традициях (отец поэта был грек, а мать - персиянка), Ибн ap-Руми был ревностным шиитом и врагом правящей аббасидской династии. Приверженность Ибн ар-Руми к мутазилитской теологии (рационалистическое направление в исламе) и его политические взгляды закрыли ему путь к придворной карьере и сделали его в глазах правящей элиты опасным еретиком. Неприязнь поэта к арабской аристократии и язвительность его сатир стоили ему жизни: Ибн ар-Руми был отравлен по приказу везира халифа аль-Мутадида. Сатиры Ибн ap-Руми направлены и против конкретных лиц, и против пороков вообще - скупости, ханжества, зависти, вероломства. Помимо сатирического жанра Ибн ap-Руми прославился и как мастер пейзажной лирики. Мироощущение Ибн ap-Руми дисгармонично, в его поэзии ощущается душевный надрыв - результат острого разлада с окружающей средой. Лишь природа для поэта - мудрая и добрая стихия, в ней он черпает успокоение и гармонию. Воспринимая природу как сознательную силу, Ибн ар-Гуми, подобно древним мастерам, широко пользуется сравнениями, психологическими параллелизмами, олицетворениями. Несколько особняком в литературном процессе IX века стоит выдающийся поэт и филолог-теоретик, "однодневный халиф" Ибн аль-Мутазз. Сын одиннадцатого аббасидского халифа аль-Мутазза, поэт получил великолепное филологическое образование и провел почти всю жизнь во дворце. В смутное время, наступившее после смерти халифа аль-Муктафи, он оказался втянутым в придворные интриги, принял участие в борьбе за власть, сумел 17 декабря 908 года захватить халифский престол, но уже на следующий день ил свергнут соперником и вскоре казнен. Высокое положение избавляло Ибн аль-Мутазза от необходимости заискивать, подобно придворным панегиристам, перед сильными мира сего и выпрашивать подачки. Он не писал традиционных панегириков; это был утонченный эстет, позволявший себе более свободно обращаться с поэтическими формами, чем это было принято в среде профессиональных придворных поэтов. Творчество Ибн аль-Мутазза весьма многообразно, в нем представлены почти все средневековые жанры. Кроме того, его перу принадлежит большая эпическая поэма - один из немногих в арабской литературе образцов неканонического жанра, - в которой повествуется о том, как родственник и покровитель поэта халиф аль-Мутадид усмирил непокорную придворную гвардию. Но главные темы поэзии Ибн аль-Мутазза - застольные радости, природа и любовь. В основном его стихи традиционны, жизнь изображается в них как бы "символически", в условных образах, строго подчиненных поэтическому канону и требованиям жанра и представляющих обычно разработку традиционных поэтических фигур, подчас мало соотнесенных с предметом. Однако порой поэт нарушает "литературный этикет" и пользуется образами, навеянными его жизненным опытом, и тогда в его поэтические картины врываются "реалистические" элементы - характерные детали, точность описания, пластичность поэтического рисунка. Происходит сближение поэтического воспроизведения с реальной жизнью, арсенал образов значительно расширяется, что, однако, ни в какой мере не влечет за собой упразднения поэтического канона, а лишь способствует его дальнейшей разработке и обогащению. При этом, естественно, более свободными от сковывающего влияния традиции оказываются те жанры, которые возникли сравнительно недавно, например "поэзия вина" (хамрийат). К X веку процесс распада арабо-мусульманской империи завершился. Продолжая номинально признавать аббасидских халифов в Багдаде общемусульманскими правителями, военачальники и наместники провинций почти повсюду добились фактической независимости. В середине X века власть в Багдаде захватывают вторгшиеся из Западного Ирана Буиды, при которых у Аббасидов сохраняются лишь функции религиозных руководителей. В это же время Северная Сирия подпадает под власть династии Хамданидов в лице Сейф ад-Дауля (944-967), а Египет - Ихшидитов, именем которых правит регент негритянского происхождения евнух Кафур (умер в 968 году). Распад халифата отразился на состоянии литературы скорее благоприятно. Борьба религиозных сект и направлений, так же как общий политический кризис, дала толчок разнообразной духовной деятельности. Соперничавшие между собой правители мелких княжеств стремились перещеголять друг друга блеском своих провинциальных столиц, привлекали в свои резиденции ученых и поэтов и щедро осыпали их дарами. Особенно прославились своей интенсивной культурной жизнью столица империи Багдад, иракские города Басра и Мосул, в Сирии - Дамаск и резиденция хамданидских эмиров Алеппо, в Египте - Фустат (а позднее и Каир), а также многочисленные города мусульманской Испании. В культурную жизнь втягиваются выходцы из различных этнических групп и сословий. Происходит своеобразное "перемешивание" духовного наследия, национальных традиций. В этом синтезе - основа того расцвета, наивысшую фазу которого арабская классическая поэзия переживает в X - XII веках. Открывается X век творчеством аль-Мутанабби, прославленного мастера героического жанра, поэта, чья личность и сложный жизненный путь симптоматичны и для того смутного времени, в которое ему довелось жить, и вообще для литературных нравов арабского средневековья. Сын водовоза из Куфы, аль-Мутанабби в десятилетнем возрасте бежал от нашествия сектантов-карматов в пустыню, где кочевал с бедуинами, а позднее вел проповедническую деятельность в шиитско-карматском духе, за что подвергся двухлетнему заточению; отсюда и его прозвище (Мутанабби означат "лжепророк"). Около трети поэтического дивана аль-Мутанабби - цикл "Сейфийат" - написано в десятилетие (948-957), проведенное им при дворе хамданидского правителя Сейф ад-Дауля в Алеппо. В восторженных панегириках прославлял аль-Мутанабби своего покровителя, который должен был "возродить былую славу арабов" и воссоздать могущественную мусульманскую империю. Не ужившись, однако, при дворе Сейф ад-Дауля, поэт перебрался в Египет к его заклятому врагу Кафуру, которого воспевал в панегириках (цикл "Кафурийат"), а впоследствии, убежав от него, высмеивал в ядовитых сатирах. Последние годы жизни поэт провел в скитаниях по Ираку и Ирану, некоторое время прожил в Ширазе, где создал несколько панегириков буидскому правителю Адуд ад-Дауля (цикл "Адудийат"). Тоска по родному Ираку заставила аль-Мутанабби предпринять новое путешествие; по дороге в Багдад он погиб от руки одного из своих многочисленных недругов. Характер поэта, каким он вырисовывается в его лирике, не менее сложен, чем его полная крутых перемен и скитаний жизнь. Аль-Мутанабби часто увлекался грандиозными замыслами и неосуществимыми надеждами, которых быстро переходил к глубочайшему пессимизму. Чувство собственного достоинства легко превращалось у него в высокомерие, жажда независимости - в неуживчивость, а честолюбивые устремления становились причиной его угодливости и раболепия. Большинство стихотворений аль-Мутанабби - панегирики высокопоставленным лицам, содержащие картины сражений поистине эпического размаха. Как и все панегиристы его времени, в традиционных и порой выспренних выражениях прославлял он покровителя, приписывая ему все древнебедуинские добродетели, в которых видел залог возрождения арабского могущества и былой славы. Однако, несмотря на всю традиционность, в панегириках аль-Мутанабби есть нечто, отличающее их от поэзии многочисленных придворных панегиристов его времени. В стихах аль-Мутанабби всегда присутствует сам поэт, его личность: он часто с гордостью говорит о своей храбрости, о таланте, о блеске и популярности своих стихов, как бы "возрождая" древние отношение к поэтическому творчеству, когда бедуинский поэт восхвалял героев своего племени как равных себе воинов и не гнушался прихвастнуть своей собственной доблестью. Но во времена аль-Мутанабби былое родовое единство, придававшее значение личности поэта, было давно разрушено, а представление о достоинстве отдельного человека на арабском средневековом Востоке не сложилось. Отсюда пессимизм, а порой и отчаяние зрелого творчества аль-Мутанабби, поэта с ярко выраженным личностным началом, "не находившего себе места" в структуре общества и сознания того времени. Широко используя весь арсенал арабской поэтической техники, аль-Мутанаббн как бы вдохнул новую жизнь в классическую касыду, придал ей звучность и силу. Многие его бейты-афоризмы обрели самостоятельную жизнь в языке. Мастерство построения образа, монолитность и чеканность формы, музыкальность стиха - все это принесло аль-Мутанабби заслуженную славу у современников и потомков. Сторонники традиционной поэзии пенили в его касыдах бедуинский дух, сторонников "Обновления" привлекала яркость поэтического языка, интерес к человеческим характерам и современной жизни. С хамданидским поэтическим кружком, образовавшимся вокруг Сейфа ад-Дауля в Алеппо, связано также творчество соперника аль-Мутанабби - Абу Фираса. Двоюродный брат и воспитанник эмира Сейфа ад-Дауля, Абу Фирас был его доверенным лицом. Эмир назначил его комендантом крепости Манбидж на границе с Византией. Судьба поэта сложилась трагически: около семи лет он провел в плену у византийцев, а через два года после возвращения в Алеппо, после смерти Сейфа ад-Дауля, погиб при попытке захватить власть в княжестве. Основные темы поэзии Абу Фираса - восхваление рыцарской доблести н любовные переживания. Особенно популярны сочиненные им в византийском плену стихотворения цикла "Румийат" ("Византийские стихи"), в которых поэт жалуется на судьбу, умоляет Сейфа ад-Дауля выкупить его из плена, обращается со словами утешения к далекой матери и вспоминает жизнь на свободе. Арабские читатели всегда ценили Абу Фираса за искренность и умение передать тончайшие оттенки своих переживании и чувств. К хамданидскому кружку принадлежал и ас-Санаубари, вошедший в историю поэзии как певец природы. Описывая природу родной Сирии с ее утопающими в цветах садами и парками, живописными прудами и ручьями, с лучезарной весной и щедрой осенью, ас-Санаубари широко использует сложные поэтические фигуры "нового стиля", что дает основание считать его продолжателем поэзии "Обновления". В Багдаде среди множества придворных панегиристов второй половины X века - начала XI века заметно выделяется аш-Шариф ар-Рады, мусульманский правовед и литератор, перу которого принадлежат элегии - как светские, так и религиозные, в которых поэт оплакивает шиитских святых, - и панегирики. Однако поэтическую славу аш-Шарифу ар-Рады принесли в основном его любовные стихи-послания из цикла "Хиджазийат" ("Хиджазкие стихи"); в них традиционные бедуинские мотивы обретают куртуазную утонченность. Особое место в богатой поэтами эпохе литературного расцвета принадлежит прославленному поэту-мыслителю Абу-ль-Ала аль-Маарри, чья философская лирика и по мироощущению, и по тематике, и по поэтическому языку резко отличается от поэзии его предшественников и современников. Выходец из семьи мусульманского богослова, слепой с детства, аль-Маари сумел изучить мусульманское право, богословие, философию, арабскую грамматику и другие отрасли гуманитарных наук, древнюю и современную поэзию - то есть овладеть всем комплексом знаний, обязательных для образованного мусульманина того времени; его стихи насыщены эрудицией и разнообразными реминисценциями из древнеарабских легенд, из Корана и хадисов (преданий о жизни Мухаммеда). Большую часть жизни гениальный слепец прожил в родном селении Мааррат ан-Нуман (Северная Сирия), "пленником двойной тюрьмы" - слепоты и добровольного заточения. В дом аль-Маарри стекались почитатели и ученики со всех концов мусульманского мира, а многие образованные люди состояли с ним в переписке. В юные годы аль-Маарри отдал неизбежную дань традиционной поэзии, однако уже в его ранних стихах (сборник "Искры из огнива") чувствуется стремление к глубокому осмыслению жизни. Вопреки господствовавшим в арабской поэзии нравам, аль-Маарри никогда не сочинял панегириков за вознаграждение. Все зрелое творчество аль-Маарри объединено в знаменитый сборник "Лузумийат" ("Обязательность необязательного"; это название можно понимать двояко: 1) высказанные поэтом идеи обязательны для него, но не обязательны для других; 2) сложная двойная рифма, на которой построен весь сборник, необязательна в арабской просодии). Элементы философской лирики можно проследить в арабской поэзии с глубокой древности: начиная с пессимистических сентенций доисламских поэтов, кончая "зухдийат" Абу-ль-Атахии или размышлениями о бренности бытия в панегириках аль-Мутанабби; но жанр философской лирики в собственном смысле этого слова разработал аль-Маарри. Его творчество не только вершина арабской средневековой поэзии, но и своеобразный синтез сложной и пестрой духовной культуры халифата. Во взглядах аль-Маарри сложно переплетаются влияния античной мысли, мусульманских рационалистических учений, философско-религиозной доктрины шиитской секты исмаилитов и мусульманского правоверия. Размышляя о "последних вопросах бытия" - о добре и зле, о моральном долге человека, об истинной вере, о тайне жизни и смерти,- поэт как бы перебирает различные доктрины, ничего не абсолютизируя, все пропуская через горнило разума и сомнения. Правоверный мусульманин по воспитанию, аль-Маарри порой доходит до крайних форм свободомыслия, за что даже получил кличку "зиндик" (еретик). Его лирико-философские размышления проникнуты чувством глубокой неудовлетворенности нравственным состоянием общества, ощущением одиночества человека во враждебном ему мире, бессилия перед мировым злом. Аль-Маарри с ужасом говорит о несправедливости правителей, о корыстных демагогах, готовых толкнуть невежественную толпу на кровавые злодеяния. Мучительно ищет он выхода из тупика, в котором оказался мусульманский мир на рубеже X и XI веков, и видит истину только во внутреннем усовершенствовании, в служении людям, в ненасилии. Пессимистическое мироощущение поэта отразило и личную драму слепца, и трагический социальный опыт смутного времени, и общий кризис средневекового сознания. Стиль аль-Маарри передает напряженный драматизм мысли поэта. Он любит в одном бейте сталкивать контрастные пары, соединять противоположные понятия, состояния, ощущения: жизнь - смерть, радость - страданье, молодость - старость, греховность - праведность. Воображение его движется от понятия к его противоположности, и своеобразная симметрия поэтической строки как бы объединяет несовместимые начала в единое гармоническое целое. Значение наследия аль-Маарри выходит далеко за пределы арабской культуры. Влияние его философской лирики можно проследить в персидской, турецкой и других литературах мусульманского мира. Широкую популярность в странах арабского Востока завоевала в средние века суфийская лирика. Суфизм возник в VIII веке как мистико-аскетическое направление внутри ислама в восточных областях халифата, а позднее, в своих крайних формах, перерос рамки мусульманской ортодоксии и стал самостоятельной теософской системой. Первые суфии были правоверными монахами-аскетами ("суфий" значит "облаченный во власяницу"), проповедовавшими отказ от земных благ, обращение всех помыслов к богу. Позднее, позаимствовав философско-космогоническую теорию из античных и восточных источников, главным образом у неоплатоников и гностиков, мусульманские мистики создали собственное учение, в котором представляли божество как источник всего сущего, порождающее все мироздание путем излияния (эманации). Предметы этого мира представлялись им видимостью, отражением реальной божественности; цель жизни человека они видели в возвращении к божеству через освобождение души от сковывающей власти тела, через растворение в божестве, "подобно капле в океане". Под воздействием христианского учения теории мусульманских мистиков приобрели эмоциональную окраску. Поскольку видимый мир явлений провозглашался лишь порождением первосущности и ее частью, то естественна была и животворная любовь человека ко всему вокруг него как к части первосущности, ее земному отражению. Свое учение суфии излагали не только в специальных трактатах - излюбленной формой была поэзия. На молитвенных собраниях суфиев совершался обряд (зикр), во время которого распевались специальные гимны, передающие мистический опыт поэта-суфия. Суфизм преобразил традиционную поэзию, ввел в нее особый, символический стиль. Согласно суфийскому учению, постижение божества и слияние с ним достигается мистической любовью к богу, поэтому значительная часть суфийской поэзии - стихи любовного содержания, внешне мало чем отличающиеся от обычных газелей. В суфийских гимнах поэт обычно жаловался на любовные муки, сетовал на безнадежность своего чувства, воспевал прекрасную возлюбленную, ее вьющиеся локоны и всеиспепеляющий взор, сравнивал ее с солнцем или свечой, а себя с мотыльком, сгорающим в ее пламени. Каждый из этих образов превратился в суфийской лирике в символ с постоянным значением. Суфийские стихи двуплановы, за видимым "земным" планом кроется мистический смысл. Возлюбленная в суфийском словаре символов - бог или божественная истина, локоны возлюбленной - мирские соблазны, бурное море - плотские желания, испепеляющее сверкание молнии - божественное озарение и т. д. Поскольку состояние экстаза, ведущее к мистическому озарению, суфийские поэты уподобляли опьянению, большое место в лирике суфиев заняла "поэзия вина", отличающаяся от обычной застольной лирики лишь мистическим подтекстом. Непосвященный читатель мог воспринять в стихах суфиев лишь внешний, "земной" план: страсть, чувственный восторг, блаженство опьянения; посвященный же видел в земном аллегорию небесного. Мистический подтекст придает суфийской лирике эмоциональную напряженность, страстность; вместе с тем конкретный, чувственный характер ее условного языка облекает духовные переживания суфия в пластически зримые, впечатляющие образы. В этой двуплановости, взаимопроникновении земного и мистического - секрет особого поэтического обаяния лучших образцов суфийской лирики. Крупнейший арабский поэт-суфий - египтянин Омар ибн аль-Фарид. большую часть жизни провел он в уединении неподалеку от Каира, где предавался посту, благочестивым размышлениям и молитвам. Суфии почитали Ибн аль-Фарида как учителя, святого; согласно преданию, его поэмы распевались на радениях. Особенно знамениты его "Винная касыда", в которой в образах застольной лирики описано экстатическое состояние божественного озарения, и "Большая таыйя" - огромная поэма, содержащая страстный рассказ о мистическом опыте поэта. Обе поэмы справедливо считаются шедеврами арабской средневековой поэзии. Другой замечательный суфийский философ и лирик - Ибн аль-Араби, уроженец Мурсии (Андалусия), проживший большую часть жизни в восточных областях халифата. Автор ряда трактатов, Ибн аль-Араби описывает свои духовные переживания в пламенных любовных стихах. Жестокая возлюбленная, к которой обращены его страстные мольбы,- непознаваемая духовная сущность, а радости любви - соблазны грешного, но прекрасного мира, обессиливающие слабого человека и мешающие ему совершить восхождение к истине. Момент постижения высшей духовной сущности представляется поэту внезапным, подобным молнии озарением, испепеляющим человека. Ибн аль-Араби больше, чем Ибн аль-Фарид, погружен в реальные, земные чувства. В его изящных газелях так живо звучит язык "мучительных страстей", что мистический подтекст порой едва уловим. В сокровищнице арабской классической литературы немалую долю составляет наследие арабо-мусульманской Испании, или Андалусии (от "аль-Андалус", арабского наименования Испании). Покорив Северную Африку, арабы переправились в Испанию и при поддержке берберских племен за три года (711-714) покорили почти весь Пиренейский полуостров. В 755 году один из Омейядов, Абд ар-Рахман I, образовал в Испании эмират со столицей в Кордове, а в 929 году эмир Абд ар-Рахман III, приняв титул халифа, закрепил этим актом независимость Андалусии от багдадских Аббасидов. Однако уже в X веке начинается распадение Кордовского халифата, завершившееся образованием множества мелких княжеств, правители которых оказываются не в состоянии противостоять наступлению испанцев с севера (реконкисте). Вторжение из Северной Африки кочевников во главе с берберскими династиями Альморавидов (XI в.) и Альмохадов (XII в.) приостановило наступление испанцев лишь на время, и к середине XIII века в Испании сохранилось только одно арабское княжество - Гранадский эмират, которое в 1492 году также было завоевано испанским королем Фердинандом V. С падением Гранады окончилось почти восьмисотлетнее пребывание арабов в Испании. Географическое положение Андалусии, на долю которой выпало посредничество между Востоком и Южной Европой, благоприятствовало процветанию ее многочисленных городов - Кордовы, Севильи, Толедо, Бадахоса, Валенсии, Альмерии, Гранады и др. В интенсивной культурной жизни Андалусии деятельное участие принимали не только арабы-пришельцы, но и аборигены (арабизированное и исламизированное население Испании), привносившие в общую арабоязычную культуру свои духовные ценности и традиции. Наивысшего расцвета культура Андалусии достигает в XI - XII веках. В первые века после арабского завоевания и вплоть до конца Х века андалусская поэзия мало чем отличалась от поэзии восточных областей халифата. В традиционных касыдах-панегириках поэты прославляли подвиги арабов-завоевателей, предавались элегическим воспоминаниям о покинутой восточной родине (см. стихи кордовского эмира Абд ар-Рахмана I), сочиняли газели, застольные песни, сатиры, философичные "зухдийат" и т.д. (поэты аль-Газаль, Ибн Абд Раббихи). Как и в кружках багдадских меценатов, при кордовском дворе часто устраивались поэтические состязания. Особенно прославился кружок правителя Андалусии аль-Мансура (Альмансор), в который входили поэты Мугир ибн Хазм, аль-Мусхафи, Абу Абд аль-Малик Марван. С кружком аль-Мансура были связаны также его младшие современники - певец застольных радостей ар-Рамади и поэт-пессимист Ибн Шухайд, автор элегий и грустных любовных песен. У всех этих поэтов легко можно проследить влияние Абу Нуваса, Абу-ль-Атахии и других восточноарабских поэтов, а известного поэта из Севильи Ибн Хани за подражания прозвали "андалусским аль-Мутанабби". Исследователи арабской литературы по сей день спорят о степени своеобразия арабо-испанской поэзии. Многие склонны считать ее провинциальным эпигонским ответвлением главного восточноарабского ствола, повторяющим те же идеи, жанры, формы и традиционные образы, "докатившиеся" до западных областей мусульманского мира с опозданием на одно-два столетия. Такое отрицание специфики андалусской поэзии несправедливо. Строгое следование традиции - доминирующая черта всей арабской классической поэзии. Всякое своеобразие, как индивидуальное, так и в данном случае региональное, проявляется лишь "внутри" канона, в его рамках. Тематическое и стилевое своеобразие прослеживается в андалусской поэзии лишь начиная с XI века. В описательных частях касыд появляются яркие картины испанской природы, среди которых встречаются подлинные шедевры пейзажной лирики, красочностью и пластичностью подчас превосходящие лучшие создания восточноарабских поэтов. Расширяется тематика: среди традиционных описаний боевых подвигов и придворного быта мелькают оценки из городской жизни, часто возникают образы моря. Любовная лирика обретает более куртуазный характер. Складывается особый, связанный с реконкистой жанр плача-элегии по разрушенным городам и исчезнувшим государствам. В образном языке ощущается больше свободы и разнообразия. Наконец, именно в Андалусии впервые, еще в конце IX века, возникает строфическая поэзия в классическом (мувашшах - на литературном языке) и в народном (заджаль - на андалусском диалекте) вариантах, вторая позднее проникает и в восточноарабские области. В XI веке, когда "звезда арабской поэзии" на Востоке начинает закатываться, в Андалусии появляются замечательные поэты. Один из первых прославленных андалусцев - творец любовной лирики Ибн Зайдун. Выходец из знатного кордовского рода, Ибн Зайдун в смутные годы борьбы за кордовский престол поддержал противников Омейядов, был приближен новым правителем, попал в немилость, бежал к правителю Севильи и помог ему захватить Кордову. Главная тема его газелей - любовь к аль-Валладе, дочери халифа, поэтессе, державшей в Кордове нечто вроде литературного салона. В соответствии с требованиями "куртуазии", лирический герой его поэм - верный влюбленный, покорный воле своей жестокосердной и высокомерной дамы, в глазах которой его порочат недруги-клеветники. Сочинял Ибн Зайдун также сатиры, главным образом на своего соперника, и традиционные панегирики кордовским и севильским правителям. Был популярен в Андалусии и поэт аль-Мутамид. Эмир, правитель Севильи, аль-Мутамид из страха перед испанцами обратился за помощью к правителю Марокко Иусуфу ибн Ташифину, и тот приостановил реконкисту, но заодно захватил и владения аль-Мутамида, а поэта-правителя отправил в Марокко, в селение Агмат, где тот и умер в плену. В своих ранних стихах аль-Мутамид, как и Ибн Хани, подражает аль-Мутанабби, а в лирике близок Ибн Зайдуну. Лучшее в его творчестве - агматский цикл стихов, повествующий о перенесенных поэтом унижениях. К севильскому кругу относится также творчество уроженца Сицилии Ибн Хамдиса, бежавшего после завоевания острова норманнами. Выдающийся мастер куртуазной лирики, Ибн Хамдис прославился своими любовными и застольными песнями, а также стихами о природе. Большим мастером пейзажа был уроженец Альсиры Ибн Хафаджа, которого современники сравнивали обычно с певцом сирийской природы ас-Санаубари. Природа родной Валенсии - одной из самых прекрасных областей Испании - была для поэта неиссякаемым источником вдохновения. Тематика строфической поэзии первоначально была ограничена любовными сюжетами, но начиная с XI века, когда стремление к строгому соблюдению восточиоарабских традиций заметно ослабевает, форма мувашшаха используется во всех жанрах, вплоть до суфийской лирики. В диалектных ладжалях, как правило, не соблюдались классические поэтические размеры, но выдерживалась долгота гласных, и строились они по правилам, близким к силлабо-тоническому стихосложению. Берберские завоевания в Андалусии приводят к огрублению придворной жизни. Африканские правители плохо знают арабский язык и не понимают утонченную классическую поэзию. Поэтому постепенно придворного панегириста сменяет странствующий поэт, ищущий слушателей и ценителей среди простого городского люда. Именно таким был бродячий поэт и музыкант из Кордовы Ибн Кузман, исполнявший свои панегирики и заджали на площадях и рынках андалусских городов. Тематика заджалей Ибн Кузмана разнообразна, но излюбленные его сюжеты - вино и любовь. Земные, чувственные радости поэт противопоставляет аскетической морали, издевается над "изысканной" любовью куртуазных поэтов. В поэзии Ибн Кузмана много бытовых моментов, описаний городских празднеств, сцен из жизни простонародья. Последние столетия пребывания арабов в Испании менее богаты поэтами. Здесь следует выделить автора замечательных любовных стихотворений, принявшего ислам еврея из Севильи Ибрахима ибн Сахля, и последнего выдающегося поэта и историка из Гранады Ибн аль-Хатиба - автора грустных элегий-плачей, отражающих ощущение грядущей гибели, которым были охвачены арабы Южной Андалусии задолго до окончательной победы испанцев. В настоящем томе "Библиотеки всемирной литературы" представлены образцы средневековой арабской поэзии от ее истоков - доисламских муаллак - и до окончания "золотого века". Читателю, несомненно, бросятся в глаза общие типологические черты, превращающие эту поэзию в единое эстетическое явление. Выше уже говорилось о традиционности арабской средневековой поэзии, о роли, которую играл на протяжении тысячелетней истории ее развития доисламский канон, предопределивший ее тематику, формы и образный строй. В отличие от преисполненного чувством собственного достоинства древнеарабского поэта-воина, воспевавшего деяния родного племени, средневековый поэт был, как правило, придворным панегиристом, рассматривающим свою деятельность как профессию и источник заработка. Отношение к поэтическому творчеству мало чем отличалось от отношения к труду ремесленника-гончара или ювелира; можно даже говорить о своеобразной корпорации придворных панегиристов, хотя формально такого цеха не существовало. Немногие исключения из этого правила лишь подтверждают его: не пожелал воспевать Омейядов богатый мединец Омар ибн Аби Рабиа, независимо держал себя халифский сын Ибн аль-Мутазз, не слагал стихов за деньги мудрец-аскет аль-Маарри, сторонились двора поэты-суфии Ибн аль-Фарид и Ибн аль-Араби. Основная же масса поэтов существовала на подарки своих покровителе й.

Об арабских суфийских поэтах и особенностях их лексики

Предметом любви суфийской мистической поэзии является божество - Аллах. Вместе с тем в настоящее время в суфийской поэзии, а также в поэзии, находящейся под воздействием суфизма, наблюдается некоторое изменение тематики, уделяется внимание новым темам современности - политической и общественной жизни страны, особенно национально-освободительному движению и международной политике. Однако и новая тематика подается в старых традиционных формах.

Мы рассмотрим творчество представителей современной суфийской поэзии, поэтов, испытавших на себе влияние различных литературных направлений: неоклассицизма, романтизма, экзистенциализма,- а также фольклора. Прежде всего это суданские поэты. Их выбор обусловлен тем, что суданская литература, в частности поэзия, за пределами Судана изучена мало. Арабская критика находит объяснение этому в оторванности Судана от всего мира в период колониальной зависимости. Так, критик Ахмед Абу Саад писал: «Большинство из нас в арабских странах, если не сказать все, почти ничего не знаем о Судане, хотя бы даже о его географическом положении. Возможно, причина этого - неблагоприятные условия, в которые попала страна со времени оккупации ее английскими войсками под командованием Китченера в 1898 г. С этого момента и вплоть до получения Суданом независимости в 1956 г. он был оторван от внешнего мира» .

В настоящее время отрыв суданских литераторов от остального мира практически ликвидирован. Хартумский университет, вокруг которого группируются значительные литературные силы, имеет связи со всеми странами мира: здесь преподают профессора из различных арабских стран, из Англии, Голландии, Канады и др. Хартумский университет имеет договор о научном сотрудничестве с С.-Петербургским университетом. В Хартуме работают преподаватели из Российской Федерации. Суданские преподаватели, аспиранты, студенты стажируются и учатся в вузах России. Наступил момент, когда исследование суданской литературы находит достойное место в кругу литературоведческих работ отечественных востоковедов.

В развитии общественной мысли Судана большую роль играли суфийские мистические братства, их иногда называют сектами [см. 185]. 3. И. Левин, исследуя специально арабскую общественную мысль писал: «Официальные школы ислама отступают здесь (в Судане.- О. Ф. ) перед влиянием мусульманских сект. Официальный ислам и крупнейшая в Судане секта хатымийя (литературно правильное произношение «хатмийя».- О. Ф. ) или мирганийя, родственная господствовавшей в пограничной Ливии пуританской секте идрисийя, оспаривали господство у ансаров, последователей Махди, вождя восстания 1880-1881 гг. Под контролем сект находилась вся культурная и идеологическая жизнь страны» . Оценка 3. И. Левина относится к периоду окончания второй мировой войны, но, по моим наблюдениям, и теперь суфийские братства или суфийские ордена продолжают оказывать огромное влияние на культурную жизнь Судана.

Исламский мистицизм, иначе суфизм, распространился в VIII в. Основные черты суфизма - требование аскетизма, самоотречения, стремление к мистическому экстатическому единению с богом, а для восточных районов арабского халифата особенно характерна была пантеистическая теософия . Из многих выдающихся поэтов и ученых, придерживавшихся суфизма, можно назвать следующих: Ибн Сина - великий среднеазиатский ученый, философ и поэт (X-XI в.); Ибн Араби - арабо-испанский поэт-философ (XII-XIII в.), автор своеобразной энциклопедии суфизма «Мекканские откровения», которая содержит фантастические описания загробного мира; полагают, что она оказала влияние на Данте ; Омар Хайям - персидский поэт (XII в.), который звал к нравственной чистоте, к прекрасному, любви к богу; даже те его рубаи, которые воспевают вино, любовь, природу, наслаждение, иногда толкуются в мистическом аллегорическом смысле; Омар ибн ал-Фарид - египетский суфий и знаменитый лирический поэт (XIII в.), «султан влюбленных», прославлявший любовь, счастье, вино, что понимается аллегорически как религиозное самозабвение, любовь к богу, блаженство в единении с ним; Абд ал-Ваххаб аш-Шарани - египетский ученый, автор теоретических и исторических сочинений о суфизме (XVI в.), известный своими демократическими убеждениями.

С XII в. возникают различные суфийские ордена или братства, устраиваются специальные обители для суфиев. Среди них известны ордена мавлевийя, накшбендийя, кадирийя, шазилийя, сенусийя и др. В Средней Азии и на Кавказе, в частности, был популярен орден накшбендийя, к этому ордену принадлежали шейхи и мюриды - участники движения Шамиля. В Иране образование шиитской державы в XVI в. также было вызвано движением суфизма. В Афганистане в XVI в. антифеодальное движение крестьянства возглавлял суфийский орден рошани.

Представления о боге приверженцев суфизма сводятся к тому, что бог есть все во всем, мир весь в боге и бог разлит во всем мире, мир, материя являются эманацией, истечением бога и возвратятся к нему; высшее счастье человека - раствориться в боге, уединиться с ним . Суфизм имеет общие черты с неоплатонизмом античной философии и буддизмом. Корни мусульманского суфизма восходят ко времени возникновения ислама. И. П. Петрушевский писал, что «в общем можно считать установленным, что суфизм возник на исламской почве в результате естественного развития исламской религии в условиях феодального общества» .

Своеобразие суфийской поэзии состоит в том, что непосредственно выраженное поэтом чувство земной любви теряет для него реальный интерес, важным и значительным становится внутреннее, претворенное в его сознании мистическое представление о любви. Земная любовь, описываемая в стихотворениях суфийских поэтов, оказывается лишь оболочкой для субъективного выражения возвышенного чувства любви к высшей силе, к богу. В суфийской поэзии явления реального мира как бы выступают «в виде символического шифра абстрактных и априорно заданных сущностей» , что свойственно и некоторым современным литературным направлениям, например экспрессионизму. Образная система суфийской поэзии основывается на единых для нее символах . В связи с этим следует отметить, что суфийская поэзия на много веков ранее ряда новых направлений европейской поэзии выработала систему строго заданных формул, образов, символов, «имеющих единый ценностный и поэтический смысл» . Такими литературными направлениями в Европе являются романтизм, символизм, экспрессионизм, экзистенциализм и другие течения, в которых преобладает стремление к употреблению символа вместо конкретного образа. Вопрос о влиянии арабской поэзии, в том числе суфийской, на европейскую неоднократно поднимался в научной литературе .

В Судане суфизм играет более значительную роль по сравнению с другими мусульманскими странами. Велико количество суфийских братств - ансарийя, хатмийя, мирганийя, кадирийя (одно из старейших братств, существующее с середины XVI в.), семманийя, шазилийя, идрисийя, тиджанийя, сенусийя и др.

На творчестве одного египетского и некоторых суданских поэтов, находящихся под влиянием суфизма, хотелось бы остановиться подробнее.

Поэты братства маджзубийя. В научной литературе на русском языке сведений о братстве маджзубийя найти не удается. Арабские исследователи приводят о нем некоторые данные. Первые упоминания братства имеются в знаменитой хронике XVIII в. Мухаммеда ан-Нура ибн Дейфаллаха (1727-1809/1810) . Основательница братства, семья Маджзубов, претендует на происхождение от арабского племени аднан рода джаалитов и возводит его к пророку Мухаммеду. В XVI в. джаалиты были основателями государства Тегале, которое еще в начале XIX в. смогло оказать сильное сопротивление туркам, правитель Тегале подчинился власти турок лишь в 1864 г. . Семья Маджзубов оказала огромное влияние на распространение арабо-мусульманской культуры в Судане. Она основала город Ад-Дамер на Ниле к северу от Хартума, который долгое время являлся духовной столицей Судана и цитаделью суфизма. Непосредственным организатором братства маджзубийя был Мухаммед ал-Маджзуб Камар ад-Дин (нач. XIX в.) .

Семья Маджзубов дала стране многих видных деятелей в области политики, богословия, культуры, литературы. Большое количество их сочинений до сих пор хранится в виде рукописей в архивах семьи и частично в рукописном фонде центрального архива Хартума «Да?р ал-вас?а?’ ик? ал-марказийа». В частности, знаменитый Осман Али Дигна - один из талантливых полководцев махдистского восстания - был тесно связан с семьей Маджзубов . В семье Маджзубов много поэтов. Сам основатель братства Мухаммед ал-Маджзуб Камар ад-Дин писал стихи; у него, например, имеется поэма «Та?‘ийа». Мухаммед ат-Тахир ал-Маджзуб (1842-1929), которому принадлежат великолепные образцы суфийской поэзии Судана, явился новатором в арабской поэзии . Глава братства в 70-х годах XX в. Мухаммед ал-Маджзуб Джалал ад-Дин, умерший в возрасте более чем 90 лет в 1977 г., написал ряд богословских сочинений, много сил отдал изданию литературного наследства своих предков.

Мухаммед ал-Махди ал-Маджзуб, сын Джалал ад-Дина,- поэт Судана, «солнце новой суданской поэзии» , родился в городе Ад-Дамер в 1919 г. Его детские годы протекали в атмосфере религиозной семьи, высоких литературных и научных интересов. Многие стихи поэта родились из воспоминаний, озаренных любовью, чувствами верности и признательности той среде, которая его воспитала. Поэт вспоминает и «тихие ночи Ад-Дамера, что-то шепчущие звездам» , и песнопения в честь пророка Мухаммеда, которые произносил отец, и своего дядю, брата отца, с которым он делился юношескими мечтами, - шейха ат-Таййиба, отца известного поэта Абдаллы ат-Таййиба, и рассказы бабушки Марйам о прошлом и о славных людях их рода. Начальные знания Мухаммед ал-Махди ал-Маджзуб получил в коранической школе (х?алва) в Ад-Дамере, затем в общеобразовательной правительственной школе Хартума, после которой закончил колледж Гордона, впоследствии преобразованный в Хартумский университет. Получив диплом, он стал работать в правительственных учреждениях Судана и подолгу службы много ездил по стране. «Я люблю радость, оптимистичен по природе, потому что хочу добра и себе, и людям… - пишет поэт о себе.- Но я никогда не стремился достичь невозможного в этом стремлении к добру, потому что верю в судьбу и предопределение… Я не придерживаюсь какого-либо поэтического направления. В стихах я пытался только правдиво выразить свои чувства» . Мухаммед ал-Махди ал-Маджзуб опубликовал три поэтических дивана: первый - «Огонь Маджзубов» («На?р ал-Маджа?з?и?б»), второй «Украшенные закладки Корана и хиджра» («аш-Шара?фа ва-л-хиджра»), третий - «Благая весть. Жертвоприношение. Исход» («ал-Биша?ра, ал-К?урба?н, ал-Х?уру?дж») . В эти сборники включены стихи разных лет; самые ранние - 1939 г., стихи религиозного характера, наиболее известное из них «ал-Маулид» (1957 г.) , рисующее яркую картину народного праздника по случаю дня рождения пророка Мухаммеда; есть стихотворения и о различных политических событиях в арабском мире и в Судане, например, «Палестина» (1948 г.) , «Праздник свободы» (1957 г.) , «Уходящий» - об эвакуации британских войск из Судана , «Итальянский воздушный налет на Хартум» воспоминания о второй мировой войне, когда поэт был добровольцем в суданских войсках обороны, «Лумумба» и др.; стихотворения социальной направленности: «Жизнь» , «Чистильщик сапог» ; поэмы, отражающие историю Судана: «Окровавленная газета» - о восстании Махди, «Гора Карари» - о битве, в которой английские войска нанесли тяжелое поражение суданцам, «Завоевание Хартума» ; размышления о культуре арабов: «Арабские чувства» - о фестивале арабской поэзии в честь Ахмеда Шауки и Хафиза Ибрахима; «Сира» - о суданской свадьбе; «В поезде», «Из окна поезда» - стихи, написанные в честь известного филолога Абд ал-Маджида Абдина, исследователя творчества поэта . В сборники также включены элегии на смерть близких. Особое место занимают путевые заметки в стихах о поездке в Советский Союз . Суданская критика отмечает исключительную искренность, эмоциональность, красочность стихов Мухаммеда ал-Махди ал-Маджзуба. Исследователь Абд ал-Кадир Махмуд пишет: «Можно сказать, что он - другая вершина в поэзии после ат-Тиджани Йусуфа Башира (1910-1937, суданский поэт романтического направления.- О. Ф. ); если ат-Тиджани - яркое прекрасное явление в философии суфийской романтической поэзии, то Мухаммед ал-Махди ал-Маджзуб - это новая вершина, отличающаяся плодотворным, широким и всеобъемлющим характером творчества» . Критик называет его также «смятенным поэтом», находящимся между «приливом и отливом» - по названию одного из стихотворений поэта, живущим образами суфийской лирики и романтики, страдающим от сознания несовершенства человека . Например, стихотворение «Пустая раковина» наполнено символами, встречающимися в суфийской поэзии: бурное море - жизнь человека, волны - бег бытия, пустые раковины - люди, вино - исцеление, экстаз; стихотворение полно мрачного пессимизма, обреченности и отчаяния, мистического ощущения смерти. Для стихов поэта характерны подобные черты.

Моя личная встреча с Мухаммедом ал-Махди ал-Маджзубом произошла в Хартуме вечером 24 декабря 1979 г., когда на улицах слышались громкие голоса и звуки барабанов, толпы людей в белых одеждах собрались на церемониальное шествие по случаю рождества; звучала торжественная музыка. Неторопливо текла наша беседа о суданской поэзии, о поэтах, которые стоят за национальный суданский колорит своих произведений, и о поэтах-традиционалистах. Мухаммед ал-Махди говорил о роли ислама в сопротивлении британскому империализму; в борьбе за сохранение национальной культуры родной язык помог суданцам выстоять. «А ведь я поначалу полагал,- сказал поэт,- что распространение английского языка в ущерб арабскому - явление необходимое, так как через английский язык в Судан пришли научные достижения Запада». Уличные церемониальные шествия перевели наш разговор на вопросы обряда «зикр», радения, при помощи которого суфии приводят себя в состояние экстаза. В связи с этим вспомнилось красочное стихотворение Мухаммеда ал-Махди «ал-Маулид» , посвященное рождению пророка Мухаммеда, сопровождаемому народными шествиями; в Судане этот день - официальный праздник.

Проф. Абд ал-Маджид Абдин считает стихотворение «ал-Маулид» одним из лучших в творчестве поэта. По форме оно может быть отнесено к поэзии арабских модернистов: традиционные размеры, рифма отброшены, построение свободно. Стихотворение представляет собой образец вольного стиха, не свойственного старой арабской поэзии. По содержанию оно насыщено реминисценциями из Корана. Если не обращаться к кораническому тексту, даже первая строка оказывается непонятной: «Благослови, господи, ради закутавшегося» . Под «закутавшимся» имеется в виду пророк Мухаммед: согласно его житию, после первых видений и первого откровения Мухаммед, полагая, что он находится во власти злых сил, бродил по окрестностям Мекки и в пустыне, у горы Хира, увидел призрак на краю горизонта. В ознобе от ужаса он возвратился домой и попросил, чтобы его закутали, тогда в бреду услышал слова: «О, закутавшийся, встань и предостерегай!» (сура 74, стих 1-2). В стихотворении упоминается и гора Хира, в одной из пещер которой Мухаммед впервые услышал таинственный голос: «Читай! Во имя Господа твоего, который сотворил - сотворил человека из сгустка. Читай! и Господь твой щедрейший, который научил письму, научил человека тому, чего он не знал» (Коран, сура 96, стихи 1-5). Последние слова этих стихов включены в стихотворение полностью, а о самих событиях у горы Хира сказано так: «Благослови, о господи, ради лучшего из людей, который в ночь Хиры зажег луну более светлую, чем месяц небес» . Вместо имени пророка Мухаммеда в стихотворении употреблены различные заменяющие его сравнения, эпитеты, метафоры, символы; все они ассоциативного характера и понятны сразу только религиозным читателям из мусульманской среды: «закутавшийся», «лучший из людей», «предостерегающий людей», «защитник людей в день сбора [для страшного суда]», «тот, который дает пить из чистого райского источника Каусар», «милосердный сирота, принесший истину», «око Аллаха», «свет», «знамение». Естественно, в стихотворении находят отражение и чисто суфийские представления. Основное стремление суфиев к мистическому познанию бога, слиянию с ним достигается при помощи специального радения «зикра», который можно наблюдать в обителях Омдурмана еще в наши дни. Ярко описан зикр в стихотворении «ал-Маулид»: перед взорами читателей предстает одна из площадей города, толпы людей, нарядные женщины; шейх, собрав радеющих в кружок, сильно бьет в барабан, который стонет и звенит, а вокруг волнуются, движутся по кругу люди, хрип их заглушает звуки барабана, они чувствуют близость друг друга и впадают в упоение, экстаз. Этот отрывок настолько популярен, что стал народной песней: я слышала, как ее напевал аспирант тогда еще Ленинградского университета, суданский поэт Бушра Фадил. Интересно сравнение радеющих людей с птицами, которое наводит на мысль, что сам поэт, хотя и вырос в обстановке суфийского братства, не одобряет неистовства подобных плясок: «Они на обезумевших ногах - это птицы в [широких белых] рубахах, они кружатся в волнении, попадают в ловушки, потом раненые пытаются взлететь, но бьются в сетях, подобно полыхающему пламени» . Поэт описывает далее нищего суфия, который «сделал аскетизм богатством, а у него заплат - целый сад цветов, палка - подруга во враждебном мире, ожерелье четок с бусинами из ягод терновника, вокруг целая армия озорников, донимающих его, на голове ермолка, прожившая века, над высоким лбом, озаренным мягким светом истинного значения» . Даны живые картины: девушка, закрытая покрывалом, и дети, радующиеся куклам «невесты рождества», специально изготавливаемым для такого праздника, а вокруг - шумный базар. Любопытна связь такого суфийского радения с африканскими верованиями старого времени, с фольклором, с действиями заклинателей. В частности, шейха называют «крокодил», чтобы внушить страх и почтение к нему окружающих: крокодил у африканских народов - священное животное, в древнем Египте бога Файюма Себека представляли с головой крокодила.

Стихотворение «ал-Маулид», написанное в 1957 г., касается и острых проблем нашей эпохи. Автор выступает как горячий сторонник мира на земле: «Разве добрая сила может исходить из злого начала? Ведь сила, что исходит из атома, чревата небытием! А может ли она убить войну и спасти мир? И будут ли права и обязанности сильного и слабого равны? Только народы сберегут мир! Тогда земля станет любовью и улыбкой» .

Мотивы радостей жизни - любви, вина, музыки также были не чужды творчеству Мухаммеда ал-Махди ал-Маджзуба. В стихотворениях с такой тематикой присутствует обычная лексика, традиционная для подобных произведений арабской поэзии, как суфийских, так и светских, набор узловых слов и типичные ситуации: жесткость любимой, страдания лирического героя, разлука и т. п. Например, стихотворение «Ах?ба?б» («Любимые» в значении «любимая»):

Любимая (ах?ба?б-уна?, 2)! Твоя радость полна лишь тогда,

Когда льются в смятении (х?а?‘ир. 3) слезы мои (дам‘, 3).

Благорасположение (рид?а?‘, 1) вам,

А мне остается скорбь (аса?, 3) - но этим я не унижен.

Ты похитила радость жизни моей (са?либ унс ал-х?айа?т, 2),

Ты, в ком радость жизни моей сокрыта:

Неужто нет в тебе сострадания (х?ана?н, 1)?

Другое стихотворение «Х?убб» («любовь») основано на противопоставлении:

Я полюбил некрасивую, но создал ее прекрасный творец.

Ведь любовь (хава?, 1) - это бог, а верность (вафа?‘, 5) ему неизменна.

Надолго я полюбил - до конца моих дней.

И пусть знает любящий (‘а?шик?, 3), влюбленный (с?абб, 3),

Снедаемый страстью (мушаввак?, 3) и больной от любви (‘али?л, 3),

Что меня хранит некрасивая, но любимая (х?аби?б, 2) и желанная (вас?у?л, 2)

А не коварный советчик (наси?х? мури?б, 4) и не хулящий завистник (х?асу?д ‘аз?у?л, 4).

Мухаммед ал-Махди ал-Маджзуб умер в 1982 г.

Оценка его творчества в целом связана с оценкой суфизма, который рассматривается то как реакционное, то как прогрессивное явление . При критике суфизма, разумеется, следует учитывать конкретную ситуацию в каждом отдельном случае, в каждой отдельной стране. «Активные и, что самое главное, организованные действия протеста,- пишет В. В. Наумкин, - часто велись под флагом мистического движения в исламе, а восстания, возглавляемые какой-либо сектой и направленные против существующего социального порядка, нередко превосходили по размаху и упорству стихийные бунты крестьян и городской бедноты. Мысль Энгельса об объективности религиозной формы народных движений в средневековье также означает, что в каждом случае необходимо изучать характер и социальную направленность любого мистического течения» . В Судане традиционно суфийские братства играли значительную роль. Суфийская поэзия во всех арабских странах всегда смело обращалась к народному творчеству, фольклору, поднимая его на щит. В этом, думается, положительные черты суфийской поэзии и творчества Мухаммеда ал-Махди ал-Маджзуба.

Двоюродный брат поэта со стороны отца и друг всей его жизни Абдалла ат-Таййиб - крупный ученый-филолог и автор многих стихотворений. Он родился также в Ад-Дамере в 1921 г. С Абдаллой ат-Таййибом у меня были три встречи: две в Хартуме на его лекциях в университете 24 и 26 декабря 1979 r. и одна в Ленинграде 17 июня 1975 г., когда он как ректор Хартумского университета возглавлял делегацию для заключения договора между Ленинградским и Хартумским университетами. Абдалла ат-Таййиб бывал в СССР неоднократно. По его инициативе создана кафедра русского языка в Хартуме.

Абдалла ат-Таййиб - автор многих литературоведческих трудов, в том числе энциклопедии арабской поэзии и ряда поэтических сборников. В науке он придерживается традиционных методов, в основу исследования кладет изучение средневековых арабских текстов с комментарием, обладает прекрасной памятью, которая хранит огромное количество арабских стихов. Арабским языком он владеет прекрасно. Его перу принадлежат исследования о выдающихся арабских поэтах средневековья ал-Мутанабби, Абу-л-Ала ал-Маарри, Абу Нувасе. Абдалла ат-Таййиб - не только исследователь, но и замечательный поэт. Для стиля Абдаллы ат-Таййиба также характерны традиционные в арабской поэзии приемы. В сборнике «Песни заката» помещено его стихотворение «Дорога на Самарканд» , посвященное Ташкентской встрече писателей Азии и Африки, на которой он присутствовал. Интересно его стихотворение «Лондон и Париж» ; в нем в традиционные формы выражения поэт вкладывает новое содержание:

Жизнью клянусь, я ими увлечен (калиф, 3),

Не откажусь от любви (вудд, 1) к ним!

Они научили меня любить (хава?, 1) - и овладели сердцем моим,

Оно переполнилось к ним любовью (х?убб, 1).

Их девушку душа (мухджат-и?, 3) моя полюбила (‘ашик?а, 1) с первого взгляда

Неистовой любовью (хава?, 1) - как умеют любить только у нас.

Не спрашивай о моей страсти (гара?м, 1) - вернемся к разговору о деньгах.

Ах, хочется плакать, вспоминая прошлое -

Время, когда открывал я страну любви (хава?, 1).

В этом стихотворении выражено чувство симпатии к другим народам, звучит критика в адрес западного буржуазного общества, в котором любовь продается и покупается. Но этому новому для арабской поэзии содержанию придана традиционная форма с употреблением обычной для газаля лексики.

Семья Маджзубов, так же как и суфийское братство маджзубийя, широко известна в Судане. Предания об этой семье вошли в суданский фольклор. Так, профессор Хартумского университета Сеййид Хуррейз (род. в 1940 г.) в книге «Народные рассказы джаалитов» приводит 11 народных рассказов, связанных с основателем братства маджзубийя шейхом ал-Маджзубом. Например: «Когда шейх ал-Маджзуб был юным, его отец очень заботился о его нравственности. В конце каждого дня он требовал, чтобы он исповедался о любом недостойном поступке, который совершил. Однажды юноша сказал отцу, что видел во сне красивую девушку и готов был поухаживать за ней, как услышал голос пророка Мухаммеда, обращенный к нему: «Лучше поднимайся и начинай петь восхваления пророку». Юноша проснулся и сделал так. Его отец обратился за советом к шейху ат-Таййибу, который сказал ему, что ал-Маджзуб скоро станет выдающимся религиозным деятелем. Говорят также, что с этого времени ал-Маджзуб мог общаться с пророком Мухаммедом» . Думается, что известность и уважение в народе семья Маджзубов заслужила не только религиозной деятельностью, высокой нравственностью, но также демократическими взглядами и устремлениями.

Мои встречи с этими поэтами из семьи Маджзубов убедили меня в том, что руководители суфийского братства маджзубийя отличаются высокой традиционной культурой, благородством, щедростью, высоким гуманизмом и демократическими идеалами. Патриотизм их лишен национальной ограниченности, они полны интереса и доброжелательности, стремятся к дружбе с другими народами.

Поэтические свершения братства семманийя. Мне посчастливилось встретиться и беседовать с представителями другого суфийского братства Судана - семманийя, ветви старейшего суфийского ордена - кадирийя. Один из них - потомок основателя братства Абд ал-Кадир аш-Шейх Идрис, директор средней школы, преподаватель арабского языка и литературовед, автор работ о крупнейшем суданском поэте-романтике ат-Тиджани Йусуфе Башире, о поэте Идрисе Джамма (род. в 1922 г.), о суданской народной поэзии, о суфийских поэтах. В частности, им написана монография о выдающемся поэте Судана нового времени, одном из основоположников неоклассицизма Мухаммеде Саиде ал-Аббаси (1880-1963), который также был одним из потомков основателя братства семманийя: он - дед исследователя и правнук того шейха ат-Таййиба, о котором упоминает приведенный выше народный рассказ.

В названной монографии исследуются стихи Мухаммеда Саида ал-Аббаси на литературном языке. Абд ал-Кадир аш-Шейх Идрис во время нашей встречи сообщил, что в архиве поэта имеется большое число неопубликованных поэтических произведений на суданском диалекте арабского языка, написанных в духе суданского фольклора, которые сам поэт считал недостойными для напечатания как слишком простонародные. Следует заметить, что для исследователей суданской литературы эта часть творчества ал-Аббаси представляет не меньший интерес, чем опубликованные произведения, потому что народная литература арабов до настоящего времени изучена слабо.

В монографии о Мухаммеде Саиде ал-Аббаси затрагиваются разные стороны его творчества: патриотические стихи, оды, элегии, стихи религиозно-суфийского содержания. Исследователь подчеркивает важность обращения поэта к патриотической теме, хотя при этом поэт и сохраняет традиционные атрибуты любовного арабского стихотворения - газаля.

Для арабской поэзии вообще характерны высокая степень аллегоричности, иносказательность, символика. Особенно это отличает суфийскую поэзию, в которой все ключевые слова являются знаками, эмблемами скрытого мистического содержания. Таким образом, если арабский язык является системой знаков, обладающих планом выражения и планом содержания, находящимися в определенном отношении друг к другу, то эта система выступает в роли простого элемента вторичной системы - языка арабской лирики, где знаки первой системы выступают как план выражения, а планом содержания служат семантические концепты, представления, характерные для арабской лирики [ср. 133, с. 157]. В свою очередь, эта вторичная система представляет собой простой элемент для системы языка суфийской поэзии, в которой означающие - это система знаков арабской лирики, выступающих как эмблемы для мистико-религиозных понятий. Систему таких эмблем можно назвать вторичной коннотативной системой. Вторичная коннотативная система может быть определена как система, план выражения которой сам является коннотативной системой по отношению к естественному языку. Представление об этом может дать следующая схема:

Вторичная коннотация (суфийская поэзия):

символика: означающее 2 + означающее 3 = означающее 3: вис?а?л

идеология: означаемое 3: «единение с богом»

коннотация (арабская лирика):

риторика: означающее 1 + означающее 2 = означающее 2: вис?а?л

идеология: означаемое 2: «любовное свидание»

денотация

означающее 1: вис?а?л

означаемое 1: «связь»

Схема предстает в виде пирамиды, основание которой - это естественный язык, следующая ступень пирамиды, более узкая - язык лирики, и затем еще более узкая и специфическая часть - символический язык суфийской поэзии. Обычно в построениях такого рода указываются два уровня [ср. 133, с. 453].

В арабских сочинениях суфийского характера план выражения и план содержания - символика и идеология - имели свои терминологические обозначения - з?а?хир и ба?тин, т. е. «явное» и «сокровенное» или «внешнее» и «внутреннее», употребленное еще в Коране. Принцип «концептуальной бинарности», или бинаризм, был основополагающим принципом арабской средневековой мысли . Бинаризм в современной семиотике, который считается открытием новейшей фонологии и последовательно с большим успехом применяется сейчас в структуралистских исследованиях, был хорошо известен средневековым арабским грамматикам и суфийским мистикам . Среди средневековых арабских терминов, употреблявшихся по принципу бинаризма, дихотомии, понятийных оппозиций, были: с?у?ра - ма‘на? = «образ» («текст».- О. Ф. ) - «смысл» , з?а?хир - ба?тин = «внешнее» («означающее».- О. Ф. ) - «внутреннее» («означаемое».- О. Ф. ) и др. И. И. Ревзин утверждает: «Огромные успехи, достигнутые применением метода бинаризма, по-видимому, подкрепляют тот факт, что данная концептуальная схема соответствует особенностям человеческой психики. Существенно, однако, что большего сказать, по-видимому, нельзя: бинаризм можно связать лишь с определенной глубинной психологической установкой воспринимающего, а не с самим объектом как таковым» . Если с первой частью этого высказывания следует согласиться полностью, то вторая часть вызывает сомнения, потому что законы психологии исследователя, законы мышления и познания выводятся из природы и истории человеческого общества.

Обращаясь к конкретным примерам из творчества Мухаммеда Саида ал-Аббаси, следует подчеркнуть, что он тоже опирается на различные типы вторичной коннотативной системы, завуалированно выражая через любовную лирику социальный протест, патриотизм, с одной стороны, и религиозное чувство, мистическое настроение - с другой. Абд ал-Кадир аш-Шейх Идрис, исследователь творчества поэта, пишет о стихотворении ал-Аббаси «Сеннар между старым и новым»: «В этом произведении - живые образы и выразительные полотна, в которых воплощается глубокий патриотизм. Ал-Аббаси строит его по типу любовного стихотворения газал, упоминая и того, кто изменил обету любви, нарушил обещание, добавляя к этому одежды кокетства, которые надевают красавицы» :

Забыл обещания жестокий тиран (з?а?лим, 2) - изменил обету любви,

Отказом (с?адд, 3) прервал последний вздох.

Тот, кто верность не чтит,- тот отдаляет свидание.

Так может ли он когда-либо щедрым быть?

Я жду подарка, а он скупится.

Когда меня нет, он укоряет (таджанна?, 3) меня,

А когда я хочу увидеть его, он отвечает отказом (с?адда, 3).

Увы, я раб любви (хава?, 1) - мучительна жажда моя,

И нестерпима, губительна страсть (шаук?, 1).

Исследователь указывает на символический смысл стихотворения и продолжает: «Мы утверждаем, что оно имеет явное и скрытое, хотя мы вынуждены признать, что все же это любовное стихотворение газал». В примечаниях к «Дивану» ал-Аббаси можно найти комментарий, который приоткрывает смысл этой символики, когда автор комментария - может быть, это сам поэт - указывает «В уме читателя может сложиться мнение, что это любовное стихотворение газал, на самом же деле это констатация существующего в Судане положения: наличия двух управляющих страной сил и народа» . Исследователь предполагает, что в данном случае поэт испытал влияние старой арабской поэзии, в которой была широко распространена иносказательная форма выражении мыслей о политическом и социальном аспектах жизни в форме любовного стихотворения газал. Для доказательства Абд ал-Кадир аш-Шейх Идрис прибегает к сопоставлению приведенного стихотворения ал-Аббаси со стихотворением ал-Бухтури (821-897) о жестокости предмета любви. В нем четко прослеживаются и события жизни поэта при дворе халифа ал-Мутаваккиля, предчувствия близкой разлуки с благодетелем-халифом, который был убит в 861 г. Газал современного поэта ал-Аббаси во многом перекликается с газалем ал-Бухтури (IX в.). Оба поэта в иносказательной аллегорической форме через любовное стихотворение выражали свое отношение к окружающей действительности, к историческим событиям эпох.

Арабское любовное стихотворение газал в данном случае можно сопоставить с басней, обладающей иносказательным смыслом. Газал, как и басня, обычно строится на традиционном сюжете. А. А. Потебня писал, что басни - это «постоянные сказуемые изменчивых подлежащих» . То же можно сказать и о газале, только в басне обычно условно действуют звери, в газале - аллегорические фигуры предмета любви, лирического героя, соперника-вредителя, помощника героя и т. д. Таким образом, арабский газал обладает высокой степенью абстракции, в его поэтических формулах передается реальная историческая действительность. Подобный взгляд на арабский газаль, на арабскую любовную лирику открывает новые возможности для ее изучения и пересмотра той распространенной точки зрения, которая заостряет внимание на «недостатках» арабской поэзии. «Но следует ли,- пишет Б. Я. Шидфар,- воспринимать эту традиционность, каноничность персоналий как нечто «отрицательное», сковывающее и замедляющее развитие литературы? По нашему мнению, нет, очевидно, правильно было бы рассматривать это явление как определенную степень типизации, необходимого явления в процессе развития литературы. И если эта типизация в древнеарабской литературе была еще примитивной… то в эпоху арабо-мусульманской «классики» персонажи обретают уже более отвлеченную, обобщенную и типизированную форму…» . Это явление типизации в развитии арабской литературы продолжается до настоящего времени.

Свое отношение к действительности ал-Аббаси также выражает в традиционной форме любовного стихотворения газал. В стихотворении «День образования» ал-Аббаси говорит и о своем преклонном возрасте, и о том, что он всегда оставался лидером, главой в жизни, в движении вперед, в вопросах веры, в борьбе за просвещение народа:

Какое мне дело до искристого вина (х?амр, 3) в тонком бокале (ка?с, 3)?

Какое мне дело до сжигающей сердце любви (с?аба?ба, 1)?

Прошло то время, когда страсти (хава?, 1) питали меня

Среди юношей бледных, почитавших любовь (ваджд, 1) и страсть (ашва?к?, 1).

Когда их унижали, то, просветлев лицом,

Они склоняли покорно голову с локонами на висках

И сгибали шею, как усталый верблюд после ночного перегона.

Я нес свое знамя любви (‘ишк?, 1) еще до того,

Когда стали влюбленными (‘ушша?к?, 3) эти влюбленные.

Ведь нет укора в чистой любви, их уста льнут к устам,

А снедаемый страстью (мушаввак?, 1) обнимет тоскующего (мушта?к?, 3).

Абд ал-Кадир аш-Шейх Идрис сомневается, как толковать эти стихи, особенно то, какое знамя нес поэт: не символическое ли знамя божественной любви ? Однако, думается, последующие строки проясняют идеи поэта. Ал-Аббаси ратовал за обучение всего народа, убежденный, что «Наука - венец на головах сильных. Наука - это жизнь, а жизнь - это наука. Все люди мертвы, только ученые живут» :

О, люди, наука - источник счастья.

Скольких она наставляет на истинный путь!

И сколько разбила оков и цепей!

Юным - науку, и с ней они ясно увидят свой жизненный путь.

Но этика - прежде всего.

Под стягом науки и с факелом ярким науки

Люди Землю открыли -

И недоступные выси, и глубокие тайны морей.

По океанам пустили они свои корабли,

Вычислив курс, направление ветра.

Но на востоке и западе их встретила тоже наука,

Когда заселяли они новые земли.

Ах, если б они туда принесли только благо!

Увы - войны они принесли и пожары.

Поэт прославляет науку. Стремление к знанию, культ знания характерны для арабской мусульманской культуры. Истоки их восходят к древности и средневековью. В книге «Торжество знания» Ф. Роузентал приходит к выводу, что арабское ‘илм «знание» - это «ислам, сколько бы теологи ни высказывали сомнений относительно правомерности этого уравнения» . «Знать» нечто означает быть на шаг впереди действительности. Это более высокая ступень опыта. Она служит как бы призывом к истинной сущности человека» . Эта концепция существовала уже в доисламской Аравии. «В исламе концепция знания приобрела значительность, которой нет равных в других цивилизациях» . «Настойчивость по отношению к «знанию» несомненно сделала средневековую мусульманскую цивилизацию весьма продуктивной в смысле учености и науки, благодаря этому она внесла свой самый прочный вклад в историю человечества» . Роузентал заканчивает свою книгу мыслью, что концепция знания у арабов представляла собой могучую, а возможно, и наиболее эффективную объединяющую силу средневекового ислама . Культ знания сохраняется, у арабов и до настоящего времени. Приведенные строки ал-Аббаси служат этому свидетельством.

Преклонение перед знанием у арабов, проявлявшееся и в арабской поэзии, не могло не оказать влияния также на европейскую концепцию знания, на стремление к познанию окружающего мира, духовных ценностей, сокровенных истин. Суфийская поэзия, пронизанная философскими размышлениями, с исступленным экстатическим чувством любви к божественному идеалу, возвышенные эмоции, ощущение мистической близости к божественной истине, ее полный символов и аллегорий язык сыграли значительную роль в культивировании художественных ценностей и в средневековой европейской поэзии. «Два обстоятельства имели решительное действие на дух европейской жизни,- подчеркивал А. С. Пушкин,- нашествие мавров и крестовые походы» . Другими словами, соприкосновение с арабской культурой.

Поэт Мухаммед Саид ал-Аббаси не только по своему происхождению принадлежал к семье руководителей суфийского братства - в его поэтическом творчестве нашли отражение идеи мусульманского мистицизма. Абд ал-Кадир аш-Шейх Идрис, человек, который хорошо знаком с суфизмом, являясь сам членом братства, писал о своем деде: «Первые вздохи ал-Аббаси были в атмосфере, наполненной ароматом суфизма, и подрастал он на его просторах. Он бегал между шатрами суфиев и услаждал свой дух их дыханием. Его ухо подружилось с их напевами, и память оживляла их ночи. Он пел их живые маввали, присутствовал на их вечерних радениях. Ведь он - внук шейха ат-Таййиба, сына ал-Башира ал-Аббаси - основателя братства семманийя в Египте и Судане. Сейчас это братство держится на плечах его внуков и внуков его учеников во всех концах страны. У суфиев возвышенный вкус в отношении произношения звуков и напева мелодий, у них острое чувство исполнения и гармонии. Все это делает их опыт прекрасным в высшей степени, а их литературные произведения - чрезвычайно интересными. Они внесли большой вклад в подъем музыкального искусства. Какие же чувства могут быть возвышеннее, чем чувства суфиев: их отточил экстаз и утончило милосердие, так что души их стали деликатными, а сердца благонравными, дух их стал парить высоко, и рассеялся мрак» . Так оценивает деятельность суфийского братства Абд ал-Кадир аш-Шейх Идрис.

Суфии воспевают божественную любовь, мистический экстаз, однако лексика их поэтических произведений в плане выражения совпадает с лексикой лирической поэзии арабов. Среди стихотворений ал-Аббаси суфийского направления есть цикл «Семманийские дуновения». Поэт хорошо знает жизнь и радения суданских суфиев, среди первых «стоянок» которых на пути к Аллаху называют в Судане раскаяние перед Аллахом в грехах, обязательную покорность Аллаху, терпение перед лицом его воли, аскетизм .

Он пишет:

Будь покорен Аллаху, с именем Аллаха, ради Аллаха иди.

Не слушай речей хулителя (‘аз?у?л, 4) божественной любви (хава?, 1).

Поэзии не забывай!

Борьба в душе твоей священна. И да пребудет с тобой Аллах.

Среди людей путь выбирай, учись у имамов,

Не пропускай их слова мимо ушей.

Все утоляют жажду прозрачным вином,

Когда среди всех пьет вино тот, на ком благодать.

О те, что разделили мою судьбу,

Вы вознесли меня,

И после неизвестности узнал я славу,

Любовью вашей воспарил я до небес.

Поэт Мухаммед Саид ал-Аббаси - признанный классик новой суданской и арабской литературы, автор многогранного художественного наследия.

Суфийские мотивы в творчестве суданского поэта Мухаммеда Абд ал-Хаййя. Мухаммед Абд ал-Хайй прямо не принадлежит к какому-либо суфийскому братству в Судане, но, тем не менее, он связан узами родства с орденом семманийя и находился под непосредственным воздействием суфийской литературы. Он - высокообразованный филолог и суфийские идеи воспринял вполне сознательно.

Мухаммед Абд ал-Хаййя родился в 1944 г. в Хартуме, закончил филологический факультет Хартумского университета, затем Оксфордский университет, в котором получил степень доктора наук. В настоящее время он - преподаватель Хартумского университета. Он рано начал публиковать стихи в суданских газетах и журналах; в дальнейшем они вошли в поэтический сборник «Джихан в райской пустыне». На русском языке этот поэт упоминается только один раз как глава нового литературного течения в суданской поэзии Тадж ас-Сирр Хасаном, известным суданским поэтом и литературоведом: «В суданской поэзии 60-х годов появилось новое литературное течение во главе с поэтами Мустафой Санадом, Мухаммедом ал-Макки, Мухаммедом Абд ал-Хаййем и др.

Преодолев некоторое влияние европейского экзистенциализма, эти поэты, будучи очевидцами революционных событий в Судане, сумели отразить в своих произведениях тенденции революционности и народности, обогатив тем самым традиционную суданскую поэзию» .

В литературоведении существует мнение, что африканские литературы в течение нескольких десятилетий с начала XX в. прошли путь, занявший у европейских литератур несколько столетий . Вопрос о влиянии западных литератур на арабскую сложный. Выше мы приводили высказывание акад. И. Ю. Крачковского о влиянии арабских романов средневековья на развитие исторического романа в Европе, но в новое время арабы заимствуют достижения европейских литератур . Об этом явлении пишут сейчас и арабские ученые, в частности Тадж ас-Сирр ал-Хасан в статье «Предпосылки арабского романтизма в литературе раннего и позднего средневековья» .

Творчество Мухаммеда Абд ал-Хаййя - яркий образец для иллюстрации высказанных положений. Поэт испытал заметное влияние европейского романтизма, экзистенциализма и других литературных течений. В авторских примечаниях к поэме «Возвращение в Сеннар» упоминаются европейские поэты, отдельные моменты произведений которых непосредственно повторены в поэме,- это Йитс, Малларме, Эдгар Аллан По, Новалис. Мухаммеда Абд ал-Хаййя привлекают в их творчестве не только эстетические достижения, но и демократическое начало. Так, Уильям Батлер Йитс (1865-1935) - ирландский поэт, патриот, пропагандист ирландского фольклора, инициатор и участник движения «Ирландское литературное возрождение»; вместе с тем некоторые его произведения носят фантастический характер и наполнены изощренными символическими образами . Стефан Малларме (1842-1898) - французский поэт, сочувствовавший парижским коммунарам, один из ведущих поэтов литературного движения символизма во Франции, в конце творческого пути обращается к реализму, стремится «приблизиться к пролетариям» . Эдгар По - американский писатель - романтик и мистик, Новалис - немецкий поэт, также романтик и мистик. Мухаммеда Абд ал-Хаййя интересуют те поэты, для творчества которых характерны романтизм, символизм, идеи экзистенциализма и одновременно народность, патриотизм, устремленность к национально-освободительной и социальной борьбе.

Из книги Литература факта: Первый сборник материалов работников ЛЕФа автора Автор неизвестен

П. Незнамов. О поэтах и об установках (Противостояние и борьба) Положение, сложившееся сейчас в поэзии, своеобразно, так как обычное деление на группировки и течения происходит в ней не по школам, а по установкам.Сейчас не Жаров противостоит Мандельштаму и не Багрицкий -

Из книги Чужая весна автора Булич Вера Сергеевна

О новых поэтах В эмигрантской печати приходится иногда встречаться с мнением, что поэзии больше нет, что она зашла в тупик и обречена на медленное вымирание или, в лучшем случае, как предполагает Георгий Адамович (статья «Стихи» в «Последних Новостях». Авг. 1932),

Из книги В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет. автора Маршак Самуил Яковлевич

О новых поэтах. II Современная эмигрантская поэзия разбилась на два русла. Одно берет свое начало от классических образцов, сохраняя заветы простоты и ясности, продолжая и углубляя старый путь. Другое в поисках новых возможностей обновления поэзии отказывается от старых

Из книги Веревочная лестница автора Берг Михаил Юрьевич

<О молодых поэтах> <Наброски статьи><1>Оглядывая пройденный мною более чем полувековой литературный путь и вспоминая судьбы многих поэтов, бывших моими современниками, я хочу высказать здесь кое-какие мысли, которые, как мне кажется, могут пригодиться молодежи.* *

Из книги Синтез целого [На пути к новой поэтике] автора Фатеева Наталья Александровна

О рэкетирах, Пугачеве и русских поэтах Любая страна сильна своими посредственностями. То есть, конечно, и гениями, которые приносят земле славу. Но и посредственностями, что просто живут, по мере сил трудятся, оставляют потомство, безвестно и бесславно умирают, являются

Из книги От Кибирова до Пушкина [Сборник в честь 60-летия Н. А. Богомолова] автора Филология Коллектив авторов --

2.6. Минуты счастья: О некоторый композиционных особенностях организации прозы Пушкина и Набокова[**] Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог. Б. Пастернак Особое внимание Набокова к прозе А. С. Пушкина отмечалось многими исследователями. Герой романа Набокова «Дар» (1937) Федор

Из книги И время и место [Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата] автора Коллектив авторов

Лирическое отступление о маленькой доброте и больших поэтах (Глава из романа «Лада или радость. Хроника верной и счастливой любви») Входя ко мне, неси мечту, Иль дьявольскую красоту, Иль Бога, если сам ты Божий. А маленькую доброту, Как шляпу, оставляй в прихожей. Здесь, на

Из книги Литература 9 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы автора Коллектив авторов

Из книги Арабские поэты и народная поэзия автора Фролова Ольга Борисовна

А. С. Пушкин о поэтах и поэзии В XIX веке люди приходят к новому пониманию значимости искусства, позволяющему увидеть «планету людей» с позиций самых разных представителей человечества. Писатель не только раскрывает читателю души других людей – он позволяет ему

Из книги автора

Часть I Арабские поэты и народная поэзия. Особенности лексики лирических

Из книги автора

Поэтическая лексика арабских свадебных песен. Отражение в них народного быта и социальных отношений В лирической поэзии арабов за традиционной лексикой и обычными образами, приобретающими роль символов, часто скрыт глубокий социальный смысл. Более того, социальный

Из книги автора

Часть II Семантико-стилистические группы поэтической лексики арабской

Многие исследователи находят аналогии между доисламской арабской поэзией и поэзией скальдов, прежде всего, в гипертрофированной метафоричности. Подобно скальдам, доисламские арабские поэты занимали высокое и почетное положение и, по-видимому, в слабой степени были профессионалами. Поэт обычно бывал вместе с тем и воином. Наиболее знаменитый из древнейших арабских поэтов, чьи стихи сохранились, Имруулькайс - происходил из королевского рода и посвятил свою жизнь мщению за отца и борьбе за отцовское наследие. По легенде первые стихи на арабском языке произнес Адам, оплакивая сына своего Авеля. Впрочем, арабские ученые - филологи уже в VIII в. не принимали эту легенду всерьез, и свидетельствует она скорее о том уважении, с каким арабы относились к своим поэтам. Наиболее старые образцы арабской доисламской поэзии восходят к V - VI в. Родина ее - пустыни Аравийского полуострова. Среди скудной природы протекала жизнь первых арабских поэтов и тех, для кого они пели - бедуинов Северной и Центральной Аравии. Они кочевали со своими стадами по пустыням в поисках пастбищ и воды, стойко переносили голод и жажду, жар палящего солнца днем и резкий холод ночью и ежедневно подвергались опасности заблудиться. Поэтический дар ценился высоко, как особое умение или знание: само слово "поэт" - "шаир" - происходило от корня "шаара" - "знать", "ведать". Стихам приписывалась и магическая, заклинательная сила по отношению к явлениям природы. Но особо важным для племени было то, что поэт неуклонно защищал его интересы, его честь, воспевая доблесть своих соплеменников и понося их врагов. По выражению русского арабиста В.Р. Розена "поэзия в то время некоторым образом заменяла прессу" Стихи пелись на ежегодных ярмарках в Указе, куда съезжались бедуины со всех концов полуострова. Авторитет поэта мог играть роль и в частной жизни. Так, рассказывают, что поэт аль-Аша, как-то выступая в Указе, восхвалил в стихах щедрость и гостеприимство одного своего приятеле, бедняка-бедуина, у которого было восемь дочерей. И тут же к бедняку явились люди из самых знатных семей свататься к его дочерям. Основным поэтическим жанром арабской доисламской поэзии была касыда, стихотворение до ста строк и более, которое включало в себя, как правило, несколько сюжетов. Первая часть касыды описывала окружающую природу, следы стоянки, покинутой любимой. Вторая часть посвящалась путешествию по пустыне, третья - восхвалению достижений своего племени. Любопытно, в частности, что в рассказах о древнейших арабских поэтах обнаруживаются параллели к исландским рассказам о стихотворных "выкупах за голову". Так, знаменитый поэт Ан-Набига Аз-Зубъяни, подобно скальду Оттару Черному, стихотворением, посвященным королеве, навлек на себя немилость короля. Он был вынужден бежать и только впоследствии вернул себе расположение короля, сочинив о нем большую касыду. "Выкупом за голову" является, в сущности, и знаменитый панегирик в честь Магомета, сочиненный поэтом Каб ибн Зухайр, который до этого враждебно выступал против новой религии. Согласно традиции, панегирик этот произвел такое впечатление на Магомета (который вообще враждебно относился к языческой поэзии), что он подарил поэту плащ со своего плеча. Подобно скальдическому искусству, сочинение стихов у арабов являлось импровизацией и всегда имело вполне конкретные поводы. Поэзия, говорит Брокельман, — "не была привилегией отдельных избранных умов. В каждом арабском племени, вместе с воспоминаниями о важнейших событиях его истории, даже если эти последние, с нашей точки зрения, были совершенно ничтожными стычками, жили бесчисленные стихи, которые сопровождали и объясняли отдельные фазы этой истории. Это были главным образом импровизации". Такого рода поэзия процветала у арабов и в последующие эпохи. Подобно скальдам, арабские языческие поэты сочетают примитивную воинственную тематику, характерную для общества, в котором кровавый обычай родовой мести стоит в центре внимания, с изощренностью формы. Гипертрофия формы продолжает жить и в оценках позднейших арабских критиков, которые всегда наибольшее значение придают совершенству формы, метрическому и словесному искусству. При этом любопытно, однако, что подобно скальдической драпе, арабская касыда сочетает техническое мастерство и трафаретность содержания с крайней примитивностью композиции, представляя собой как бы сочетание "нанизанных жемчужин". Как поэзия скальдов казалась многим европейским литературоведам явлением противоестественным, так вызывала удивление и древнейшая арабская поэзия. "Именно у этих диких, ведущих изобилующую опасностями разбойничью жизнь детей пустыни, а не у городских жителей, — говорит Шак, — поэзия нашла свою родину; и удивительным образом именно у них достигла она развития, которое по рафинированному изяществу языка и тщательному соблюдению вычурнейшей метрики не было превзойдено ни в одну эпоху утонченной культуры". И дальше: "С одной стороны, дикие страсти варварской эпохи, жажда убийства и мести; с другой — изощренность речи, вычурная изысканность выражения, как будто стихотворение написано для иллюстрации главы из грамматики. Каким образом было возможно, что беспокойно рыскающие воины, которым ежедневно угрожала смертью бесплодная почва и мечи врагов, уделяли технической стороне поэзии такое внимание, которое свойственно обычно только очень передовым культурным эпохам? Подобное явление является исключением в мировой литературе" . К. Бурдах, ссылаясь на то, что самобытность доисламской арабской поэзии удивляла еще Гете, говорит по поводу этих слов Шака: "Я, с точки зрения сравнительного литературоведения, делаю отсюда единственный допустимый вывод: такое явление, которое противоречит всему нашему опыту в области истории поэзии, не может в действительности существовать". Бурдах хочет этим сказать, что доисламская поэзия не могла быть самобытной и, следовательно, должна была быть продолжением более древней, эллинистической или другой культурной традиции. Совершенно аналогичные соображения заставляли С. Бугге и других сомневаться в самобытности или подлинности древнейших скальдических стихов. Как и скальды, арабские поэты используют прием олицетворения: война переламывает людей своими жерновами; у нее дважды в году рождается по двойне, и она вскармливает детей грудью (Зухайр); ночь вытягивает хребет, отдаляя заднюю свою часть от груди (Имруулькайс), а звезды ее льняными веревками привязаны к скале (т.е. ночь такая долгая, что звезды, словно не движутся); злодейства, совершенные аш-Шанфарой, разыгрывают его мясо в мейсир. Причем, как и в случае хэйти, закрепления понятий, у арабов - газель - большеглазая, ночь - долгая, конь - быстрый, крепконогий, гнедой (вороной), рослый, резвый и т.п., пустыня - грозная, безродная, бесплодная, меч - белый, отполированный, рассекающий. Так, если аш-Шанфара называет среди своих друзей "короткошерстного пятнистого" и "длинногривую хромую", современник сразу же представляет гепарда и гиену. Если Лабид говорит: "Оседлай скорей изможденную долгим странствием", слушатели знают, что он подразумевает верблюдицу, а если скажет об охотнике: "длинноухих он послал по ее следам", то всякому уже ясно, он спустил собак. Поэтика В арабской системе стихосложения 16 размеров аруда. Возникновение их связывают с поступью верблюдицы по пустыне. Принципы арабского стихосложения впервые были приведены в систему басрийским филологом Халилем ибн Ахмадом. Система эта своеобразна. Дело в том, что у арабских средневековых филологов не было представления о слоге; они делили слово на "буквы огласованные и неогласованные", эти единицы и легли в основу системы. Халиль представил каждую стихотворную строку как палатку (бейт), имеющую два ската - два полустишия; полустишия состоят из стоп, а каждая стопа - из особых сочетаний огласованных и неогласованных букв "колышек" и "завязок". Если перевести это на привычную нам слоговую систему, то завязка будет содержать либо один долгий, либо два кратких слога. Колышки же содержат по два слога каждый. Сильная доля должна быть заключена именно в колышке. Колышек привязанный - напоминает наш ямб, с ударением на втором слоге; Колышек отдельный - напоминает наш хорей, с ударением на первом слоге. Принято считать, что рифма в арабском стихе захватывает только последние слоги, открытые или закрытые, которые должны полностью совпадать во всех бейтах. Однако и это определение неточно. Халиль ибн Ахмед называет "рифмой" (вернее, рифмующейся частью бейта) часть строки "от последней буквы бейта до первой предшествующей ей неогласованной буквы, включая гласный, предшествующей неогласованной букве", то есть весь конец строки до ближайшего к "последней букве" долгого слога включительно. Согласные в этой части могут быть любые, не созвучные, гласные также могут быть неодинаковы по качеству, но обязательно должны совпадать по количеству. Так, например. В касыде аш-Шанфары слова рифмуются так: амйалу/архулу/мухзалу/таввилу/михмалу и т.п. Ан-Шанфара "Песнь пустыни" (Касыда) В дорогу пора поднять верблюдов, сородичи! Я больше теперь не ваш, примкнул я к семье другой! Готово уж все к отъезду: седла подвязаны, Верблюды навьючены, и путь освящен луной. Я жизнью твоей клянусь: найдется убежище Тому, кто уходит в путь один в темноте ночной - Не тесно ведь на земле тому благородному, Кто, слушаясь разума, от злости бежит людской. С другими я породнился: с волком стремительным, С пятнистым гепардом и с хозяйкой жилья хромой. Не бросят они меня, злодейства простят мои И тайны они хранят, не выдадут ни одной! Горды они храбростью, но я-то храбрее их. Когда ненавистный враг идет против нас войной. А если добычу делим, я не бегу вперед - Лишь самые алчные к добыче летят стрелой... и т.д. Сохранились и небольшие стихотворения, разрабатывающие какой-либо один сюжет - любовный, описательный, панегирический, анакреонтический, сатирический, элегический. Элегические стихи - "плачи" по умершим - были в основном достоянием женщин-поэтесс; они в наибольшей степени проникнуты фольклорными мотивами, как это видно на примере стихотворений аль-Хансы. Ее элегии, как бы дополняют "мужские" касыды. Вы не скупитесь, глаза, пролейте слезы о нем, Пусть белые жемчуга текут на платье дождем. Я вспоминаю тебя, когда спускается ночь, А сердце ноет мое, горит - пылает огнем. Как щедро ты угощал голодных лютой зимой. Как часто с бездомным ты своим делился жильем, Как часто путник ночной твоей защиты искал, И рвал ты смерти силки индийским белым мечом, Как часто пленных врагов на волю ты отпускал, Болели раны у них и кровь лилася ручьем. А сколько мудрых речей народу ты говорил - Тебя и недруг за них не обвинил бы ни в чем... Литература:

- "Доисламская арабская поэзия", отв. Редактор Б.Я. Шидфар. Главная редакция восточной литературы издательства "Наука", 1983 г. - Розен В.Р. Древнеарабская поэзия и ее критика. СПб, 1872 г. - Шифдар Б.Я. "Образная система арабской классической литературы (VI -XIIв.в.) М., 1974

Розен В.Р. Древнеарабская поэзия и ее критика. Спб 1872. Доисламская арабская поэзия. Главная редакция восточной литературы издательства "Наука", 1983 г.

Арабская поэзия имеет богатую историю. Поэзия была не просто видом искусства для древних арабов, но и способом передачи любой ценной информации. В наши дни многим могут быть известны разве что некоторые арабские поэты, авторы четверостиший рубаи, но арабская литература и поэзия имеет куда более богатую историю и разнообразие.

Арабская литература

Арабская литература происходит из устной словесности племенных сообществ, обитающих некогда на Аравийском полуострове. Словесность древних поэтов развивалась среди местных кочевников. Она распространилась среди полукочевого и оседлого населения местных жилых пунктов.

Среди аравийских появилась группа певцов истинной «узритской» любви - поэты арабского востока. Они сочиняли стихи не только об окружающем мире, но и о личных чувствах и собственном отношении к какому-либо человеку. Стихи арабских поэтов о любви слагались об известных любовных парах (Меджнун и Лейла, Джамил и Бусайна, Кайс и Лубне).

Приход Пророка Мохаммеда и появление Священного Корана не только понесли за собой изменения в социальном и культурном плане, но и значительно изменилась арабская литература и, в частности, поэзия.

С VIII века в произведении арабской литературы начали участвовать выходцы из завоеванных народностей. Постепенно в Арабском халифате развился интерес к познанию арабской истории, стала создаваться собственная теория языка, а также метрики поэтического стиля, начали производиться переводы некоторых важнейших древних трудов на арабский язык. Огромное значение для развития арабской литературы имели переводы арабских поэтов с персидского языка. Поэзия начала постепенно обновляться, что выражалось в предпочтении касыда - маленького стихотворения с собственной тематикой в так называемом «новом стиле» (бадит).

Связь поэзии, истории и религии

Арабская литература весьма тесно связывается с историей и культурой народа. Специфическая кочевая жизнь, восхождение ислама, завоевания арабов, роскошь ранних Аббасидов, взаимный культурный обмен с соседними цивилизациями (в частности, с Испанией), свержение Халифата, культурный застой, сопротивление, и, наконец, вновь открывающееся самосознание, нацеленное на создание частных независимых государств - каждый аспект арабской истории отражен в литературе, поскольку арабы страстно желали сохранить и запомнить свою историю, ничего не упустив из виду.

К примеру, в труде аль-Надима «Фихрист» собраны разнообразные данные о мусульманской литературе и культуре: автор создал своеобразный каталог всех известных к тому времени книг арабских поэтов и писателей по темам истории, богословии, поэзии, юриспруденции, филологии и др. Этот труд наглядно демонстрирует плодотворность арабской литературы в первые 3 века с наступления ислама. Очень мало дошло до современности, а в первоначальном виде и вовсе до наших дней не добралось почти ничего.

Начиная с «золотого века» все более сильным становилось влияние на арабскую культуру и литературу других народностей: происходило масштабное смешение традиций, ценностей и других культурно-исторических элементов. После создания Османской империи литературный язык арабов начал устаревать, и только благодаря маленькой группе людей, которые приложили все усилия ради сохранения языка арабской литературы, арабы вступили в насыщенную эпоху Возрождения в XIX веке.

Пожалуй, ни в одной культуре не прослеживается столь четкий симбиоз литературы с религией, как в арабской. Наиболее важным аспектом в истории арабской поэзии является то, что, несмотря на существование доисламской поэзии, началом литературы в полном смысле слова в их культуре считается Священный Коран. Кроме некоторых граффити I в. нашей эры, которые едва ли относятся к литературному слову, не существует иных доказательств наличия тех или иных трудов на арабском языке до пришествия пророка Мухаммада. К тому же, повсеместной была проблема неграмотности: те, кто обучились читать или писать, как правило, выучились этому за границами Аравии. Однако это не стало проблемой для кочующих бедуинов: они прекрасно знали поэзию наизусть. Многие народности и кочевники сохранили традицию устного чтения: существовали даже специальные чтецы, которые зарабатывали на жизнь навыком запоминать и читать стихи по памяти.

Виды арабской поэзии

Многие чтецы также вслух зачитывали некоторые известные новеллы. В отличие от авторских стихотворений, все прозаические произведения были народными. Сама по себе проза была не так интересна в контексте литературы.

Поэзия сыграла главенствующую роль в становлении арабской литературы - в самом ее зародыше это были детские колыбельные, трудовые и охотничьи песни. Достаточно быстро сформировались такие жанры, как:

• хиджа - критика врага;
• фахр - хвалебный стих;
• сар - песня отмщения;
• риса - элегия;
• траурная песня;
• насиб - любовная лирика;
• васф - описательная лирика.

В древности также зародилась художественная проза, такие ее виды как:

• рассказы о битвах;
• ораторская речь;
• сказы об исторических событиях.

V—VII век ознаменовался расцветом арабской литературы. Главными формами древней арабской поэзии были касыда и аморфный фрагмент (кыта, муката).

Характерной чертой арабской поэзии стал монорим: каждый стих арабского поэта включает одно предложение и представляет собой самостоятельную смысловую эстетическую единицу.

Поэт и поэзия

Для арабов поэзия стала гармоничным произведением с собственным размером, рифмой и конкретной целью. Стихотворение без своего конкретного смысла арабы не могли назвать поэзией. Поэтом имел право называться только человек, обладающий глубокой чувственностью и интеллектом, мастерством и тонким вкусом.

Произведения поэзии создавались с различными целями. Стихами было возможно что-то описать, стихом можно было осмеять и унизить кого-то или, наоборот, похвалить. С помощью стиха можно было признаться в любви, выразить печаль и радость. В целом, все эти функции и многие другие свойственны не только для поэзии, но и для прозаических произведений, а также это справедливо для искусства в целом.

Но не все поэты стремились создать обыкновенные произведения. Кому-то из них было важно всколыхнуть разум читателей, поведать удивительный рассказ, продемонстрировать мастерство поэтического слога или даже просто пошутить, но так, чтобы публика оценила шутку по достоинству.

Обучение

Поэзия использовалась и с целями обучения. Поскольку большая часть населения была неграмотной, знания, которые необходимо было запомнить, преподносили в формате стихотворения. До современности дошло всего несколько древних учебных текстов, например, «Азбука бин Малика» и «Система аль-Шатби», которая представляла из себя раннее пособие по изучению Корана.

Лучшие арабские поэты способны были не только передать свои чувства, но и уложить в стихи ценные знания для передачи их последующим поколениям. Образовательные стихотворения не могут назваться поэзией в полной мере, поскольку эти произведения не передают личных чувств и соображений автора. Но поскольку такие пособия были скрупулезно организованы и сложены в рифму, которая помогала запоминать разнообразные знания, эти произведения вполне можно выделить в особый класс арабской поэзии.

Криптография и тайнопись

Поэтический язык нередко применялся с целями зашифровки ценных сведений - такие стихотворения называли «слепыми». Поэты арабского востока были способны трансформировать обыкновенный текст в тайное послание, ясное только одному определенному адресату, либо тому, у кого есть «ключ» - подсказка к решению шифра. Ранние авторы столь умело зашифровывали в своих стихотворениях приглашения на свидание или слова любви, что только конкретная женщина могла разгадать, о чем идет речь - постороннему же человеку текст покажется полным бредом и неразберихой. Стихи арабских поэтов о любви отличались большой специфичностью в силу сложности шифра и необычности содержания. Впрочем, и в этой особенности был свой смысл, который наглядно отражает сущность народа, его темперамент и характер. Арабские поэты о любви говорили тихо, тайно. Для них чувства - это нечто сокровенное и личное, что не должно быть доступно чужим ушам.

Одна из известных легенд рассказывает о поэте, который описал свое завещание в стихотворной форме, в котором он велел отомстить за него напавшим на него некогда бандитам. Родные поэта опубликовали это стихотворение и хранили его, пока месть не свершилась, и они не расправились с нападавшими.

Доисламская поэзия

Самой распространенной формой стихотворения была касыда - особый вид поэмы, использующий рифму с целью передачи посредством ярких образов накопленный опыт и даже некоторые навыки. Подобные касыды сочинялись в VIII и IX в. Древние ученые осознавали важность сохранения старинных традиций поэзии как источника вдохновения новой поэтической традиции. Кроме того, арабский язык - бесценный инструмент для объяснения Священного Корана.

Список арабских поэтов доисламского периода не слишком велик, но арабы ценят свое сохранившееся наследие:

• Тарафа.
• Зухайр ибн Аби Сульма.
• Имру аль-Кайс - великий арабский поэт, возможный автор классического вида касыды.
• Харис ибн Хиллиза аль-Йашкури.
• Антара ибн Шаддад аль-Абси и др.

В самых ранних примерах арабской поэзии, подлинность которой установлена достоверно, отмечена особая изысканность и простота: стихи арабских поэтов описывают исключительно наблюдаемое. Нередко можно встретить прием персонификации и прямой ассоциации. Выбор вида и темы стиха уходит корнями в сформированную издавна традицию.

Техническая сложность некоторых ранних стихов столь высока, что легко сделать вывод, что поэты начали создавать стихотворения задолго до этого. Столь отработанный поэтический стиль и форма не могли возникнуть неожиданно, скорее всего являясь результатом длительной работы над слогом. Так что арабская поэзия еще более древняя, чем мы предполагаем.

Лучшие литературные произведения этого временного промежутка встречаются в антологиях, собранных после возвышения ислама. Особого внимания заслуживают:

• «Муфаддалият», составленный аль-Муфаддалом;
• «Хамаса» Абу Таммама;
• «Китаю аль-Агани» Абу-ль-Фараджа аль-Исфахани;
• «Муаллакат».

Последняя включает в себя 7 стройных поэм за разным авторством арабских писателей и поэтов: Имру аль-Кайс, Харис, Тарафа, Антара, Амбр ибн Кульсум, Зухайр, Лабид. Эти стихотворения складываются в истинный голос Джахилии - Дней неведения - так называют доисламскую жизнь. Данные произведения являются наиболее важным наследием доисламской Аравии.

Поэзия VI в. еще разговаривает с читателями на арабском языке, которым тогда изъяснялись по всей Аравии.

Арабская поэзия средних веков

С начала нашей эры и до XVIII века арабские поэты не покидали пределов четко установленного круга жанров - касыда, кыта и газель. Все это время стихосложения арабских авторов были похожи одно на другое по поэтическим приемам, форме и стилю - в творчестве звучит один и тот же мотив, сюжетные линии однообразны, а пейзаж универсален. Однако эта поэзия самобытна, непосредственна и жива: ее переполняет неподдельная искренность, реализм.

С началом VII-VIII веков арабская поэзия попадает в Сирию, Египет, Ирак и Среднюю Азию, перебирается на и, минув Гибралтарский пролив, просачивается в Испанию. Со временем творчество арабоязычных авторов стало отходить от первоисточников: с приходом новой религии и образа жизни изменилась и культура. Вскоре критерием литературной ценности стало соответствие «классическим» образцам поэзии бедуинов. Любое отступление от нее воспринималось как искажение норм прекрасного. Эти признаки - предвестники канонизации.

Арабская поэзия быстро перешла на территории халифата, вбирая в себя культурные ценности местного населения. Это значительно разнообразило и обогатило арабскую поэзию, привнеся совершенно новые идеи, приумножив и разнообразив средства литературной выразительности. С аббасидской эпохи поэзию уже нельзя было назвать арабской, поскольку под влиянием хода истории она сильно изменилась, смешавшись со сторонними культурами и традициями - теперь ее можно было бы назвать арабоязычной. За последующие несколько столетий центры расцвета поэзии смещаются с Востока на Запад и обратно, от одного одаренного поэта к другому. Сочиняются новые образцы поэтической словесности, но в фундаменте по-прежнему остаются каноны стариной бедуинской поэзии.

С появления поэзии и вплоть до VIII-X веков ее хранителями были профессиональные чтецы, которых также называли рави. Каждый из них привнес в произведения устного народного творчества частичку себя, будь то лишнее слово, эмоциональная окраска или личный комментарий. Таким образом, уже записанная поэзия может отличаться от своего устного первоисточника.

Последующее развитие арабской поэзии предопределено новой религией и созданием Корана. Поэзия претерпевает определенный кризис в связи с этим, после чего "воскресает" при омейядской династии в колонизированных арабами Ираке и Сирии. В этот период жили и творили такие придворные чтецы, как аль-Ахталь, аль-Фараздак, Джарир. Они восславляли своих покровителей, воспевая их храбрость, мудрость и благосклонность, оскверняя и очерняя противников династии. Теперь за узаконенной схемой и канонами очертания реальной действительности оказывались размытыми. Все новшества в поэзии происходили из аристократической среды крупных городов Арабского халифата, где процветал жанр любовной лирики. Среди типичных творцов данного периода - Умар ибн Абу Рабиа, а также аль-Ахваси халиф Валид II.

Любовная лирика тем временем никуда не исчезла: традиции насиба поддержали поэты при аббасидском дворе, среди которых особенно выделился мастер Абу Навас. Последующий разгром Арабского халифата повлек за собой изменения в литературе - она стала постепенно распространяться в Ираке, Египте, Иране, Сирии, Ливане. Наиболее значимым представителем времени стал Абу ат-Таийб аль-Мутанабби: его комедийные и хвалебные касыды украшены стилистическими декорациями, глубокими метафорами, мощными гиперболами и нетривиальными ассоциациями. Его дело продолжил сирийский поэт Абуль-Ала аль-Маарри, которому удалось усовершенствовать метод стихосложения, изобретя сложные

Что касается прозы, знаменитыми представителями тружеников этой сферы были ат-Танухи и Абу Хайнян ат-Таухиди. Абу Бар аль-Хорезми написал свои знаменитые «Послания» («Расаиль»), а Бади аз-Заман аль-Хамадани изобрел новый жанр, названный макаму.

К XI веку, несмотря на увеличение количества арабских поэтов и писателей, арабская литература претерпевает качественный упадок. В поэзии стала сквозить мистика, в то время как в прозе - дидактика. Но и среди приверженцев мистической поэзии находились подлинные бриллианты, к примеру, Ибн аль-Фарид и Ибн Араби. Ибн Яафар оставил свой вклад в литературе, изобретя жанр исторической новеллы. Примерно в то же время Усама ибн Мункыз создал единственную в своем роде среди средневековой арабской литературы автобиографию под названием «Книга назиданий».

Тогда же - в IX-X в. появилась новая форма стихотворения - рубаи. Эта форма лирики представляет собой четверостишие с философским рассуждением. Среди самых известных арабских поэтов, авторов четверостиший рубаи:

• Омар Хайям.
• Хейран-Ханум.
• Захириддин Бабур.
• Мехсети Гянджеви.
• Абу Абдаллах Рудаки.
• Амджад Хайдерабади и многие другие.

В связи со специфичностью языка арабских поэтов перенос ритмики оригинальных стихов на другие языки практически невозможен: чаще всего переводчики прибегают к пятистопному ямбу, хотя это тоже не вполне точно.

В XIII в Сирии и Египте были широко востребованы жанры заджал и мувашшах. Суфисты старались сочинять на народном языке, который близок простому люду. Уже в XIII—XV веках начали получать распространение сиры (жизнеописания) - серии повестей на любовные и героические темы, связанные с некими историческими или выдуманными событиями и личностями - они классифицируются, в том числе, как рыцарские романы. К наиболее важным сирам относится знаменитый на весь мир сборник «Тысяча и одна ночь», в который наряду с различными материалами и фольклором вошла важная сира об Омаре ибн ан-Нумане.

Упадок канонических традиций в арабской литературе поспособствовал возникновению абсолютно новой литературы. Наиболее популярен стал жанр дастана. В Египте стали возникать исторические романы. К XIX—XX векам в Марокко, Египте, Алжире, Ливане, Йемене и Тунисе начала развиваться ветвь национальной литературы наряду с общей арабской. С появлением нового направления стало проявляться такое понятие, как «исламский модернизм». К примеру, романтический роман (А. Рейхани), макамный роман (М. Мувайлихи) и другие.

Арабские поэты средневековья преподносили историю как жесткую цепь неразрывно связанных друг с другом событий. В то же время, сама арабская поэзия - незаменимое звено исторической цепочки мировой человеческой культуры.

Написание Корана

Накануне пришествия пророка Мухаммада среди мыслящих людей стало расти недовольство бедуинским методом жизни и различными суевериями в связи с этим. Вполне закономерно, что поэзия потеряла свою популярность, когда обновленные религиозные идеалы стали вытеснять традиционные ценности. Создание стихов практически остановилось, поскольку новообращенные стали стремиться к Пророку, дабы лично услышать откровение. После кончины Пророка возникла острая необходимость сохранить явившиеся ему откровения в письменном виде - так и появился на свет Священный Коран.

Первые суры были внимательно записаны почти сразу же, скрупулезно и точно, дабы зафиксировать Божественное Слово истинно и предельно точно. Многие из этих сур, а также и другие в следующих главах - казались древним ученым слишком неясными и размытыми. Даже на сегодняшний день большая часть сложных образов и метафор нуждается в расшифровке и подробных пояснениях. Некоторые ответвления арабской литературы произросли из необходимости в разъяснительных комментариях к Корану, включая лексикографию и грамматику.

Коран стал первым представителем Влияние Корана легко проследить во всей последующей арабской литературе. Этот период ознаменовался новыми известными авторами:

• Кааб ибн Зухайр;
• Абу Зуайб аль-Бига аль-Джади;
• Хасан ибн Сабит.

Современная арабская поэзия

Современной арабской литературой можно назвать совокупность всех видов литературы арабских стран, объединяющихся единым арабских литературным языком и цельностью культурных и исторических традиций.

К примеру, сборник «Современная арабская поэзия» преподносит на всеобщее обозрение труды арабских поэтов современности восьми стран: Ливана, Алжира, Йемена, Иордании, Ирака, Судана, ОАЭ, Туниса. В сборник вошли стихи, в которых отразились такие исторические события, как противостояние за независимость, освобождение народов Африки и Азии от колонизации, также лейтмотивом через все стихотворения проходит тема мира во всем мире и отрицание войны. В сборник включены самые разные поэты - от важнейших мастеров поэтического слога, таких как Абд аль-Ваххаб аль-Балти, Ахмад Сулейман аль-Ахмад, Мааруф ар-Русафи, Ахмад Рами, до стихотворений молодых поэтов - Лямиа Аббас Амара, Али Мухаммед Хамад, Али Хашим Рашид, Осман Абдалла. Темы и идеи этих известных арабских поэтов близки и понятны простому народу. Авторы так или иначе продолжают традиции, начатые за много сотен лет назад их предками.

Кроме того, сейчас многим известен арабский палестинский поэт Махмуд Дарвиш, обладатель множества престижных литературных и поэтических наград. Один из самых его знаменитых сборников называется «Птицы без крыльев» - это была его дебютная книга, которую он написал всего в 19 лет.

Арабская литература и, в частности, поэзия зародилась много сотен лет назад. Она претерпевала разные периоды своего развития - как падения, так и взлеты. Но благодаря чуткому отношению арабских поэтов к культуре и культурному наследию, до наших времен дошли великие арабские произведения, до сих пор волнующие душу. Поэзия не стоит не месте: в настоящее время появляются все новые и новые поэты, продолжающие традиции канонической восточной поэзии и привносящие нечто новое в искусство. Поэзия растет и развивается вместе с человечеством, в наших руках ее будущее: нельзя позволить ей зачахнуть, необходимо сохранить уже имеющиеся памятники великой культуры и создавать новые вдохновляющие и мощные произведения.

Известному персидскому математику и поэту была посвящена запись под названием . Сегодня я упомяну двух средневековых арабских поэтов: Аль-Мутанабби и Аль-Маарри . Оба были вольнодумцами, а значит, бунтарями для своего времени.

Аль-Мутанабби

Аль-Мутанабби —мастер героического жанра, фигура которого появилась на арабском поэтическом горизонте в X веке. Личность и сложный жизненный путь Абу-т-Тайиба аль-Мутанабби симптоматичны для того смутного времени. Характер поэта, каким он вырисовывается в лирике, не менее сложен, чем его полная крутых перемен и скитаний жизнь.

О сколько гор, перейденных мной, горою меня признали.
И сколько вод, переплытых мной, морем меня назвали…

Видный арабский филолог Ханна-аль-Фахури пишет: «Ему были свойственны воинственность, решимость в риске, бесстрашие, неиссякаемая энергия… Он обладал такими качествами, как стойкость, непоколебимая решительность, никакие превратности судьбы не могли заставить его пасть духом».

Аль-Мутанабби и в поэзии оставался верен своей жизненной программе. Он воспевал личное достоинство, волю, мужество, доблесть — свойства, не признававшиеся в современном поэту обществе.

Кинжалы огня с моего языка срываются, как с кремня,
Приходит ко мне от разума то, чему не уйти из меня, —

Море! Бездонна его глубина, бьет за волной волна,
Всю Землю и Семь Небес затопи – не вычерпать их до дна.

Сын бедного водовоза из Куфы, Аль-Мутанабби в 10-летнем возрасте бежал во время нашествия карматов в пустыню, где кочевал с бедуинами, а позднее вел проповедническую деятельность в шиитско-карматском духе, за что подвергся двухлетнему заточению; отсюда и его прозвище Мутанабби. Слово «мутанабби» означает «лжепророк».

Украдкою выведать, кто я такой, немало людей хотело,
Но правду скрывал я, чтоб мимо меня стрела подозренья летела.

Не раз и глупцом притворялся я, в беседу с глупцом вступая,
А иначе мне бы наградой была лишь злоба да брань тупая.

Аль-Мутанабби часто увлекался грандиозными замыслами и неосуществимыми надеждами, от которых быстро переходил к глубочайшему пессимизму. Чувство собственного достоинства легко превращалось у него в высокомерие, жажда независимости — в неуживчивость.

О век, о ничтожные люди его — презренные мелкие души,
Хотя иногда и вселяетесь вы в огромные важные туши.

Но знайте: я – не из их числа, хотя среди них и живу я, —
Не та ли земля среди грубых камней россыпь таит золотую.

На глупых кроликов погляди, которых зовут царями:
Раскрыты глаза у них широко, но спят они целыми днями.

А смерть разрушает их тучную плоть — бренные их жилища,
Хоть нет у такого иного врага, кроме их жирной пищи.

Около одной трети поэтического дивана Аль-Мутанабби составляет цикл «Сейфийат». Писал он его в десятилетие (948-957), проведенное им при дворе хамданидского правителя Сейф ад-Дауля. В панегириках он прославлял своего покровителя, который должен был «возродить былую славу арабов» и воссоздать могущественную мусульманскую империю.

Когда берутся закон блюсти без разума и без толку,
Не падает меч на шею того, кто меч точил втихомолку.

Подобное ищет подобья себе, — и, этот закон признавая,
Скажу я: таков этот мир, что ему подобней всего негодяи.

Не ужившись, однако, при дворе Сейф ад-Дауля, поэт перебрался в Египет к его заклятому врагу Кафуру, которого также воспевал в панегириках (цикл «Кафурийат»), а впоследствии, убежав и от него, высмеял в ядовитых сатирах.

В любом краю, где ни шагну, одно и то же встречу:
Везде пасет презренный раб отару человечью.

Ведь тонкие знания для дурака, погрязшего в чревоугодье,
Как для безголового ишака — узорчатые поводья.

Последние годы жизни поэт провел в скитаниях по Ираку и Ирану, некоторое время прожил в Ширазе, где создал несколько панегириков буидскому правителю Дауд ад-Дауля (цикл «Даудийат»). Тоска по родному Ираку заставила Аль-Мутанабби предпринять новое путешествие. По дороге в Багдад он погиб от руки одного из своих многочисленных врагов.

Я на завистников смотрю, как на ничтожных тварей,
Но признаю, что я для них подобен грозной каре.

Как не завидовать тому, кто высится горою
Над человеческой толпой, над каждой головою!

Абуль-Ала аль-Маарри

Философ и филолог Абуль-Ала аль-Маарри — другой известный арабский поэт. Родился Абуль-Ала Ахмед ибн Абдулла ибн Сулейман ат-Танухи в XI веке семье филолога. Уже на третьем году жизни потерял зрение, что, однако, не помешало ему приобрести огромный запас филологических знаний и написать более 30 сочинений различного содержания: стихотворения и трактаты по метрике, грамматике, лексикографии.

Образование получил в местных культурных центрах Сирии; начал свою деятельность в качестве ученого филолога и автора хвалебных од, подражая стилю Аль-Мутанабби, которого считал своим учителем. Эти оды составляют значительную часть первого сборника Аль-Маарри названного «Сакт-аз-Занд» (Искры огнива). Это был обязательный для начинающего в то время поэта высокий жанр; но карьера придворного поэта не отвечала личности Абу-ль Аля, впоследствии утверждавшего, что «никогда не хвалил людей с корыстной целью».

Начиная с 1010 года Абуль-Ала повел замкнутую жизнь, «затворившись в трех тюрьмах: тела, слепоты и одиночества». Окруженный толпами учеников, всеобщим уважением, он жил очень скромно, на доходы от уроков. Излишки передавал нуждающимся.

И денно и нощно в толпе правоверных
Искал я молящихся нелицемерных.

Нашел я, что это бессмысленный скот,
Который вслепую по жизни бредет.

А кто похитрее, тот с видом пророка
В гордыне великой вознесся высоко.

Посмотришь, одни — простецы и глупцы,
Другие — обманщики и хитрецы.

Невежество за благочестье сочли вы?
Тогда и ослы ваши благочестивы,

Чесоточные, под ветрами степей,
Они, безглагольные, вас не глупей.

Абуль-Ала подвергался нападкам за вольнодумство, но жизнь в захолустной Мааре и необычайная слава охраняли его от серьезных гонений. Из наиболее видных философско-литературных произведений Аль-Маарри необходимо отметить большое собрание стихов «Люзумма лям альзам» (Необходимость того, что не было необходимым) и «Рисалят-аль-Гуфран» (Послание о помиловании).

От взора свет бежит. Сиянье меркнет. Вера —
Вооружение лжеца и лицемера.

О лживый мир! А мы не знали, что в мечети
Безгрешны все подряд, как маленькие дети!

О вы, обман и ложь призвавшие в подмогу!
Поистине из вас никто не близок богу.

А сколько на земле мы видели пророков,
Пытавшихся спасти людей от их пороков,

И все они ушли, а наши беды — здесь,
И ваш недужный дух не исцелен поднесь.

Цель написания цикла «Лузумийят», как определил ее сам Абуль-Ала в предисловии, была достаточно скромной — отказ «от всяческой лжи в стихах» и затем создание книги, в которой бы «рифмы располагались в алфавитном порядке, так, чтобы не была пропущена ни одна буква». «Отказ от лжи» означал прежде всего отказ от всех традиционных жанров, поскольку каждый из них заключал в себе хоть малую толику лжи.

Взгляни на сонмы звезд. По мне, узоры эти —
Судьбою над людьми раскинутые сети.

Дивлюсь: невыносим судьбы железный гнет,
Один ее удар сильнейшим спину гнет.

А людям невдомек, что смерть играет ими,
Когда горбы могил встают над их родными.

Неправда на земле царит с начала дней
И в ярости казнит мудрейших из людей.

Стихи прежде всего должны быть правдивы, говорит Абуль-Ала, и это возможно, невзирая на многовековую привычку поэтов ко лжи. Содержанием своих стихов Абуль-Ала отныне провозгласил только правду, что само по себе было новшеством. Форма их была также необычна. Рифмуются не только последние слоги, но и предпоследние и даже третьи от конца, соблюдается глубокая внутренняя рифма, что требовало виртуозного мастерства. У поэтов и до Аль-Маарри встречалась внутренняя рифма, но нигде она не возводилась в систему, и никто ей не следовал так неукоснительно.

Ученых больше нет, и мрак объемлет нас,
А человек простой в невежестве погряз,

И жены и мужи, мы все до одного —
Рабы ничтожные для бога своего.

Ему подвластно все: и месяц, и Плеяды,
И полная луна, и горные громады.

Звезда Полярная, созвездье Льва, заря,
И солнце, и костер, и суша, и моря.

Поэт призывает «руководствоваться указаниями разума», который поведет читателя к размышлениям над основными вопросами бытия. Суждения его смелы и бескомпромиссны, лишены снисхождения к «святости», древности, традиции и привычности. Не всегда легко следить за противоречивыми, часто имеющими скрытый смысл, или ироническими высказываниями Аль-Маарри.

Зло не смыкает глаз и головы сечет,
Как предугадывал разумный звездочет.

Проснитесь наконец, обманутые дети!
Вы слепо верите лжецам былых столетий.

Корыстолюбие, не знавшее препон,
В могилу их свело, и умер их закон.

Несомненно одно — он все же верил в силу разума, нашего «единственного надежного поводыря», верил в силу страстного слова, верил, что с помощью искусства можно хотя бы немного улучшить природу человека, сделать его добрее, чтобы душа не была в постоянном разладе с телом и не стремилась покинуть его раньше срока.

О род людской, разросшийся сорняк,
Из мрака ты не вырвешься никак.

В камнях колодцы человек долбил,
Но из криницы мудрости не пил.

Вы в гору шли — но только до поры,
Сейчас вы в пропасть катитесь с горы.

И все разнузданнее денег власть,
И нет узды на пагубную страсть.

О человек, ничтожен ты и слаб,
Ты — плоти алчущей презренный раб.

Вероятно, мысль о вынужденном пребывании души в немощном и подверженном слабостям теле стала для поэта если не философским, то, по крайней мере, эмоциональным, глубоко пережитым убеждением. Он не раз говорил, что мощный дух томится в слабом теле, и гибель этого тела сулит духу лишь освобождение от телесных и нравственных страданий.

Темна дорога, не горит заря —
В потемках жизни нет поводыря.

Умрет смиренник, и бунтарь умрет,
Что ждет нас там — узнать бы наперед.

В этом мире обесценены все достоинства и труды человека и получает полную свободу злобный рок, в вихре которого человек превращается в беспомощную игрушку. Торжественно и мрачно звучат стихи «Лузумийят», словно автор, приподняв завесу, показывает нам повсеместное торжество зла.

Судьбы не изменить: ее судил Аллах,
И мудрость мудрецов развеялась как прах.

Не может человек бежать велений бога,
От неба и земли отвлечься хоть немного.

По торному пути покорным чередом —
Почивших правнуки — мы к пращурам идем.

Все повторяется: рождение детей
И бегство стариков на волю из сетей.

Кляну, о злобный мир, обман коварный твой,
Опутавший людей в пучине мировой!

Аль-Маарри издевается над примитивными представлениями о рае и аде, изображает несколько «раев»: рай низшего ранга, рай для правоверных джиннов, где все не так уж роскошно, и райские сады высшего разряда. Небесное «царство прощения» оказывается неким перевернутым или отраженным «земным царством», и там тоже властвуют произвол, несправедливость, лицемерие, подкуп и безбожие.

Люди верят, что будет наставник ниспослан судьбой,
Чья высокая речь зазвучит над безмолвной толпой.

Это множество сект для того существует на свете,
Чтоб царей и рабов завлекать в хитроумные сети.

Аль-Маарри — чрезвычайно сложная личность и не менее сложный автор. Его проза и стихи полны такого яростного стремления к «чистой» вере и искренности, что давали повод обвинить его в ереси и безбожии. Он достиг такого мастерства, что пишет книги целиком рифмованной прозой, и вместе с тем возводит в принцип искренность и правдивость поэтических образов.

Злодей, в молитве руки ты сложил —
Связать бы их, чтоб зла ты не творил!

Что проку в благочестье напоказ,
Когда ты по уши в грехах увяз?

Твоей душонке гнусной грош цена,
Не говори, что золото она.

О великом слепце из Маарры писали и средневековые биографы, и современные авторы в арабских странах, да и во всем мире, пытаясь разобраться в его творчестве и объяснить его. Но стихи и проза Абуль-Ала аль-Маарри настолько многозначны, что поддаются самому разнообразному истолкованию, и читатели каждой эпохи могут понять их по-новому, ибо мысли, заключенные в них, вечны и близки всем, кто когда-либо задумывался о смысле жизни.

Отправить оценку

Вам было НЕинтересно?

Зачем тогда читали?

Отправить пояснение

Спасибо за пояснение!

Тематические материалы:

Методы оптимизации численности персонала: четыре подхода

Кого кусают комары: критерии отбора жертв Каких людей больше всего кусают комары

Виды ядовитых опят и как их отличить от съедобных грибов Растут ли ложные опята на березе

Рассчитать дату родов: проверенные способы

Не хватает воздуха: причины трудностей с дыханием – кардиогенные, легочные, психогенные, иные

Поливитамины для женщин. Витамины для женщин. Лучшие витамины для женщин Хорошие и недорогие витамины для женщин

Предел функции: основные понятия и определения

Является ли множество а подмножеством в

Обновлено: 20.09.2019

103583

Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter